Кавалерия сосредоточилась на западном склоне холма, скрывшись от наступающих Эйка, — так, во всяком случае, хотелось думать Лиат, и об этом она молилась. Она попыталась оценить число всадников — получилось около трех сотен. Засевшей за валом и рвом на склоне холма пехоты было вдвое больше. По пути вниз со склона холма граф задавал ей множество вопросов, на которые она должна была незамедлительно давать исчерпывающие его ответы.

— Устье реки перекрыто. Одно судно Эйка уже уничтожено. Мы нашли туннель.

Лавастин наблюдал за построением отрядов, каждый вставал под свой штандарт. Черные собаки Лаваса позади него, красный орел Фесса — за леди Амалией, лорд Уичман и его люди под золотым львом Саонии, лорд Деди с вороньей башней Отуна и гивром Арконии.

— Далеко ли отсюда до туннеля?

— Я увидела оттуда, как Эйка выходят из ворот города, и все же успела раньше, чем они. — Лиат слышала бой барабанов и гулкий рев. — Это как раз за вон тем утесом. — Она показала рукой.

— Хорошая работа, «орел». Спасибо.

Все глаза устремлены на Лавастина. Он поднимает руку.

О боже, если бы граф остался в Стелесхейме, может быть, подошел бы Генрих. Но у графа, видите ли, был план, хотя планы, как известно, иной раз… М-да. Вот и теперь. Он собирался встретить Эйка на равнине. Он выманил бы их, выдвинув осадные машины, и, пока кавалерия отражала бы их атаку, пехота через туннель вошла бы в город. Но получилось как раз наоборот. Его пехота прикована к лагерю, взять кавалерию и пешком вести ее в город через туннель значило бы обречь лагерь на холме и его защитников на смерть. Но сейчас в городе почти нет Эйка! Неожиданная атака изнутри могла бы позволить им овладеть городом и, возможно, удержать его, отразив натиск оставленной снаружи армии. Но к тому времени эта армия уничтожит лагерь Лавастина. Лагерь, оборону которого возглавляет его единственный сын.

Его люди ждут, готовые следовать за ним. Ждут и три сотни всадников, их лошади топчутся на месте, вздымаются направленные вверх копья, а за ними возвышается холм.

Лавастин опустил руку. В молчании, нарушаемом топотом копыт, широко развернувшись, чтобы иметь свободу маневра, кавалерия двинулась за графом. Над ними, на холме, раздался рев и звон оружия.

Крики приблизившихся Эйка заглушили даже бешеный грохот их барабанов. Алан стоял на вершине холма, откуда были видны все укрепления.

— Что это? — ахнул он, глядя в сторону Гента. Ему казалось, что огненный купол вздулся над гордом и поглотил его. Но этого не могло быть, просто солнце слепило его глаза.

Снизу раздалась команда стрелять, но поднявшаяся в воздух туча стрел не возымела почти никакого действия. Стрелы вонзались в громадные круглые щиты Эйка и отскакивали от них. Было убито лишь несколько воинов и собак. Стрелы впивались в руки и шеи, в плетеные кольчужные пояса-«юбки» Эйка.

В ответ из наступающей массы Эйка полетел град копий, топоров и камней. Люди прижимались к земле, прятались за щиты.

Передние Эйка преодолели ров, взобрались на вал и врезались в бревна частокола. Некоторые пытались протиснуться между кольев, поворачивая щиты боком, но в их шеи и животы втыкались копья защитников, и они погибали, застряв между кольями или корчась на земле. Левее группа Эйка атаковала ограждение, тесня защитников длинными копьями. Оборонявшиеся тоже орудовали копьями, сзади группа лучников осыпала Эйка стрелами.

Эйка напирали, стараясь использовать численный перевес. Южный склон холма был крут, неудобен для маневра Эйка и для их подступа к стене. Со своей платформы, вне пределов досягаемости стрел и копий, Алан видел, как защитники швыряли в Эйка булыжники, скатывали на них валуны и бревна. Северный склон более полог, здесь Эйка особенно сильно напирали на «ворота», сделанные из телег, вплотную забитых в проход вала. Воин Эйка, с утыканной каменными шипами дубиной, вскочил на телегу, запирающую проход, и нанес своему противнику страшный удар, раздробивший его щит и поваливший того на колени. Две стрелы уже торчали из груди Эйка, он был ранен ударами мечей и задет копьем, но он снова прыгнул, размахнувшись, — и попал на подставленное копье. Копье прошло сквозь грудную клетку Эйка и вышло из спины, державший его солдат-копейщик рухнул под весом мертвого воина-Эйка. За погибшим с криками карабкались на телеги новые атакующие.

— Туда! — крикнул Алан, заметив прорыв на востоке, но капитан уже посылал резерв для усиления обороны. Алану оставалось лишь смотреть, как другие дрались, проливали кровь и умирали.

С севера вал защищали остатки пехоты лорда Уичмана, которыми командовал бравый сержант с длинным копьем, все время державшийся вплотную к «воротам». Его знаменосец беспрерывно выкрикивал ободряющие цитаты из Писания и размахивал штандартом. Вот он особенно удачно взмахнул им и накрыл голову здоровенного Эйка, позволив другому солдату подскочить с мечом вплотную к нему и сразить гиганта.

Алану казалось, что он торчит здесь, наверху, целую вечность. Отец велел действовать, когда придет время. Если он поспешит, у него не будет резервов, когда они действительно понадобятся. Тяжело было праздно стоять и смотреть на битву. Если бы люди, которые сражались и умирали, чтобы защитить его, узнали, что он не может ударить, что он трус, стали бы они так охотно жертвовать собой? Заслуживал ли он их уважение и доверие?

Послышавшийся с востока треск дерева возвестил о прорыве венчающего вал частокола. Бревна, ослабленные ударами топоров и мечей, не выдержали натиска атакующих. На юге оборонительная линия еще держалась, но на северном склоне Эйка разнесли в щепки телега, запиравшие проходы в заграждениях. Стая собак бросилась на людей, делавших заслон из щитов, чтобы спасти положение.

Две собаки напали на штандарт золотого льва Саонии. Знаменосец отбивался древком штандарта, затем замахнулся булавой, но собака ловко увернулась и сбила его с ног. Вторая собака вцепилась зубами в знамя, яростно трепля его. Лежащий знаменосец не выпускал древко из левой руки и неуклюже отбивался зажатой в правой булавой.

— Лорд Алан! — подбежал к помосту капитан. Лошадь Алана, его любимая Серая Грива графа, уже стояла возле помоста. — Ведите людей к северным воротам. Я иду к восточному валу.

Наконец-то он действует. Алан вскочил в седло и поднял руку: единственный способ общаться в гуле сражения. За ним следовало пара дюжин человек и семь собак.

У северных ворот противник смял стену щитов. Люди отпрянули, за ними хлынули Эйка и их собаки. Оскалив украшенные самоцветами зубы, на Алана бросился белогривый Эйка. Алан навел на него копье, но происходящее казалось ему нереальным. Он не ощущал боевого порыва.

Алана вело лишь чувство долга перед людьми, которые сражались и умирали, сдерживая Эйка.

Его противник в последний момент отбил направленное на него оружие и попытался пронзить шею лошади Алана каменным наконечником своего копья.

Алан резко отвернул лошадь. Копье Эйка скользнуло по гриве животного и ударило Алана в плечо, защищенное металлической броней. Древко копья треснуло. Сила удара выкинула Алана из седла. При падении его щит врезался в лицо Эйка. Алан гулко ударился оземь, несколько собак кинулись на него, кусая щит, прыгая на грудь. Если бы не кольчуга, они разорвали бы его в клочья. Меч был прижат к земле его весом, освободить его не удавалось из-за давивших сверху собак, одна из которых, жарко дохнув ему в лицо, нацелилась на горло.

Первой успела Тоска, своим весом отбросившая собаку Эйка, кусая и разрывая ее когтями. Почти сразу же подоспела Ярость, стремительная и смертоносная.

Собака Эйка рухнула, жизнь покидала ее.

Тоска уже вонзила зубы в горло другой собаки. Она крутила своей массивной головой, сжимая зубы, пока ее жертва не затихла.

Другие псы навалились массой черной шерсти и хищной энергии. Алан сумел подняться на ноги и выхватил меч. По его лицу текли скрытые шлемом слезы.