Так, за немногими исключениями, из года в год подло грабили постояльцев в интересах помещичьего кошелька. Например, бедный ткач, которого, с одной стороны, эксплуатировал фабрикант, должен был, с другой стороны, при ежедневном заработке в 3—4 зильбергроша, при ¹/2 талера поразрядного налога государству, при сборах на школу, церковь и общину, выплачивать еще и помещику от 1 до 2 талеров денег на охрану, которые поистине следовало бы назвать кровавыми деньгами. Так было с горнорабочими и со всеми остальными безземельными.

Какую выгоду имел от этого он, постоялец? Лишь ту, что, доведенный нуждой, нищетой и жестокостью до воровства или другого преступления и вынужденный отбывать наказание, он мог сидеть в тюрьме или исправительном доме с тем радостным сознанием, что он и класс постояльцев, к которому он принадлежит, уже заранее в стократном размере вложили в помещичий кошелек тюремные издержки... Постоялец, который платил деньги на охрану — возьмем в среднем по 1¹/₂ талера в год — в течение 30 лет и не попал в тюрьму, должен был положить в помещичий кошелек 40 талеров чистоганом, не считая простых и сложных процентов. Этой суммой помещик оплачивает проценты за взятый в земстве» (кредитном обществе владельцев дворянских поместий) «капитал в 1000 с лишним талеров.

Какой прибыльный источник обрели эти господа-разбойники в виде денег на охрану, видно из того факта, что в большинстве деревень столько же, а часто даже больше постояльцев, чем хозяев. Нам вспоминается один из самых мелких рыцарей-разбойников, который имел три владения и ежегодно выжимал у постояльцев, живших в его трех деревнях, 240 талеров денег на охрану, при помощи которых он платил проценты за земский капитал» (взятый под его имение) «в 6000 талеров...

Наивные люди после всего этого, может быть, подумают, что господа рыцари и в самом деле выплачивали какие-нибудь судебные издержки из своих» авансом «наполненных карманов? Такое наивное предположение было бы прямо позорно для рыцарской спекуляции. Нам известно из двадцатых и более поздних годов множество случаев, когда рыцарская наглость доходила до того, что они не только взимали с постояльцев деньги на охрану, но заставляли еще своих возлюбленных деревенских подданных уплачивать то ¹/3, то ¹/2, а в некоторых деревнях даже ²/3 возникающих судебных и тюремных издержек».

В «Neue Rheinische Zeitung» от 14 апреля Вольф переходит к праву на охоту, которое в 1848 г. было отменено безвозмездно; господа юнкеры громко требовали тогда его восстановления или же выкупа путем «возмещения убытков».

«Святость дичи привела к тому, что проще было подстрелить каналью-крестьянина, чем зайца, куропатку или тому подобное неприкосновенное существо. При охоте с загонщиками, которых набирали из возлюбленных деревенских подданных, не очень-то стеснялись; если кто-нибудь из загонщиков бывал ранен или убит наповал, то в лучшем случае производилось расследование, и делу конец. Кроме того, нам известно много случаев из этого блестящего феодального периода, когда благородный рыцарь загонял заряд дроби тому или иному загонщику в ногу или в зад, чтобы доставить себе истинно рыцарское удовольствие. И господа рыцари, помимо настоящей охоты, страстно увлекались такими забавами. По этому поводу нам всегда вспоминается тот господин барон, который, увидав женщину, собиравшую, невзирая на его запрещение, колосья на сжатой уже господской пашне, пустил ей в ляжку порцию дроби, а затем за обедом в избранном разбойничье-рыцарском обществе с нескрываемым самодовольством рассказывал о своем геройском подвиге... Зато возлюбленные деревенские подданные имели счастье во время большой господской охоты исполнять обязанности загонщиков. Каждому хозяину, т. е. каждому владельцу пашни и каждому живущему в наемном доме, отдавался приказ «завтра на рассвете» доставить на столько-то дней загонщика для большой господской охоты. Должно быть, у господ рыцарей сердце трепетало от восторга, когда в холодные, сырые октябрьские и ноябрьские дни рядом с ними бежала рысью ватага плохо одетых, часто босых, голодных деревенских жителей. На ягдташе висела плеть для поучения собак и загонщиков. Наибольшую порцию плетей получали последние... Некоторые рыцари разводили в большом количестве фазанов... горе женщине или служанке, по неосторожности или по недостатку чутья подошедшей при косьбе слишком близко к фазаньему гнезду и побеспокоившей самку... Мы сами в детстве были очевидцами того, как за такое преступление одна крестьянка была самым варварским, самым скотским образом оскорблена и изувечена молодым разбойником-рыцарем, и ни один петух не прокричал об этом. То были бедные люди, а для того, чтобы жаловаться, т. е. вести тяжбу, нужны были деньги, а также и некоторое доверие к суду, — а это бывало редко или же вовсе не встречалось у большинства силезских крестьян.

Скрежеща зубами от бешенства, должен был крестьянин наблюдать за тем, как господа рыцари со своими охотниками или без них, или же одни только охотники, топтали и опустошали его потом и кровью политое поле, как они не щадили никаких всходов, высоких или низких, густых или редких. Они скакали по полю вдоль и поперек со своими охотниками и собаками. Если крестьянин осмеливался возражать, то ему отвечали в лучшем случае презрительным смехом; каков был худший случай, — крестьянин частенько испытывал на своем избитом теле. Капусту с крестьянского огорода поедал благословенный богом, неприкосновенный заяц, а деревья крестьянин сажал для того, чтобы заяц мог утолить свой голод зимой... Но весь этот вред — сущие пустяки по сравнению с тем, что причиняла ему красная и черная дичь, которая... взращивалась в большей части Силезии. Дикие кабаны, олени и лоси раскапывали, пожирали, растаптывали часто за одну ночь то, что крестьянам, «мелкому люду», должно было служить целый год для пропитания и для уплаты налогов и сборов. Правда, потерпевшему разрешалось подавать просьбу о возмещении убытков. Это пытались делать как отдельные люди, так и целые общины. Результат таких процессов представит себе всякий, кто приобрел на своем опыте хоть самое отдаленное представление о старопрусском чиновничестве, о судьях и о ведении процессов... После бесконечных писаний и вызовов в суд крестьянину удавалось, если судьба была благосклонна, получить через несколько лет приговор против дворянина, но хорошенько рассмотрев его и все подсчитав, он оказывался еще более обманутым... А число деревень, на пашне которых в течение 30 лет с каждым годом все злее и злее опустошительно хозяйничали дикие кабаны, олени и лоси, превышает 1000. Мы знаем много отнюдь не больших деревень, которым одна лишь эта неприкосновенная крупная дичь из года в год приносила 200—300 талеров убытка».

И если теперь дворянство требует возмещения за отмену этого права охоты, то Вольф противопоставляет этому требованию другое:

«Полное возмещение за весь ущерб, причиненный дичью, за все опустошения, которые 30 лет причиняли нашим полям благословенные богом лоси, олени, дикие кабаны, а также и сами господа рыцари; это означает в круглых цифрах:

Возмещение по крайней мере в сумме 20 миллионов талеров!»

Завершением всего («Neue Rheinische Zeitung» от 25 апреля 1849 г.) является статья о польской части этой провинции, о Верхней Силезии, которая осенью 1847 г. была поражена таким же ужасным голодом, как тот, который в то время обезлюдил Ирландию. В Верхней Силезии так же, как в Ирландии, разразилась эпидемия голодного тифа, распространившаяся подобно чуме. В следующую зиму она здесь вспыхнула снова, хотя не было ни неурожая, ни наводнения, ни тому подобных бедствий. Чем это объясняется? Вольф отвечает:

«Большая часть земли находится в руках крупных землевладельцев, фиска (государства) и мертвой руки [т. е. духовенства. Ред.]. Только ²/₅ всех земель находится в руках крестьян, и эта земля невероятнейшим и бессовестнейшим образом переобременена барщиной и сборами в пользу помещика, а также налогами в пользу государства, церкви, школы, округа и общины, между тем как господа помещики по сравнению с крестьянами в лучшем случае уплачивают государству сущие пустяки... Когда наступает день уплаты ренты, чинш взыскивается с крестьянина при помощи кнута, если крестьянин не желает уплатить его добровольно. Недостаток капитала и кредита и изобилие сборов и повинностей в пользу разбойников-рыцарей, государства и церкви вынудили крестьянина попасть в лапы ростовщика и, беспомощно барахтаясь, гибнуть в его путах.