(*)[Перевод с английского на немецкий — Ф. Энгельса. Ред.]

Вышеприведенная песня, пожалуй, единственная политическая народная песня, которая в Англии сохраняла популярность в течение свыше ста шестидесяти лет. Она обязана этим в значительной мере также и своей превосходной мелодии, которую и теперь еще распевают повсюду. Впрочем, и по отношению к нашим нынешним германским условиям эта песня нисколько не устарела. Разница лишь в том, что мы, как полагается, ушли за это время вперед. Бравому брейскому викарию приходилось менять личину только при каждой смене царствующих особ. Зато у нас, немцев, над нашими многочисленными политическими брейскими викариями сидит подлинный брейский папа [Имеется в виду Бисмарк. Ред.]. который подтверждает свою непогрешимость тем, что от времени до времени, и чем дальше, тем чаще, переворачивает вверх дном весь политический символ веры. Вчера — свобода торговли, сегодня — покровительственные пошлины; вчера — свобода промышленности, сегодня — принудительные объединения; вчера — культуркампф, сегодня — шествие с развевающимися знаменами в Каноссу, — да и почему бы не так? Omnia in majorem Dei gloriam (все для вящей славы божьей), что по-немецки значит: все для того, чтобы выколотить побольше налогов и побольше солдат. А бедные маленькие викарии должны идти вослед, должны каждый раз заново, как сами они выражаются, «прыгать через палку», и притом довольно часто — безвозмездно. С каким презреньем поглядел бы наш старый бравый викарий сверху вниз на этих своих мелкотравчатых преемников, — он, все же изрядно гордившийся тем мужеством, которое помогло ему сохранять свою позицию вопреки всем бурям!

Написано Ф. Энгельсом в начале сентября 1882 г.

Напечатано в газете «Der Sozialdemokrat» № 37, 7 сентября 1882 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с немецкого

Подпись: Фр. Энгельс 

Нижеследующее произведение возникло из трех глав моей работы «Переворот в науке, произведенный господином Е. Дюрингом», Лейпциг, 1878. Я соединил их вместе по просьбе моего друга Поля Лафарга для перевода на французский язык и дополнил их несколькими разъяснениями. Просмотренный мной французский перевод напечатан был сначала в «Revue socialiste» и вышел затем отдельным изданием под названием «Социализм утопический и социализм научный», Париж, 1880[206]. Сделанное по французскому переводу польское издание моей брошюры только что вышло в Женеве под названием «Социализм утопический и научный», типография «Заря», Женева, 1882[207].

Неожиданный успех сделанного Лафаргом перевода в странах, где говорят по-французски, и в особенности в самой Франции, поставил передо мной вопрос, не будет ли также целесообразно издать отдельной брошюрой эти три главы и на немецком языке. А тут еще редакция цюрихского «Sozialdemokrat»[208] сообщила мне, что в рядах германской социал-демократической партии замечается большой спрос на новые пропагандистские брошюры, и запросила меня, не соглашусь ли я предоставить для этой цели указанные три главы. Я, конечно, дал ей свое согласие и предоставил в ее распоряжение мою работу.

Но ведь первоначально она была написана вовсе не для непосредственной пропаганды в массах. Могла ли для этого пригодиться работа, прежде всего, чисто научная? Какие изменения необходимы по форме и содержанию?

Что касается формы, то только частое употребление иностранных слов могло вызвать сомнение. Но уже Лассаль в своих речах и пропагандистских брошюрах не очень скупился на иностранные слова, и, насколько мне известно, на это не жаловались. А с того времени наши рабочие гораздо усерднее и более регулярно читают газеты и благодаря этому больше освоились с иностранными словами. Я ограничился тем, что устранил все излишние иностранные слова. Но оставляя необходимые, я отказался от присоединения к ним так называемых пояснительных переводов. Ведь необходимые иностранные слова, в большинстве случаев представляющие общепринятые научно-технические термины, не были бы необходимыми, если бы они поддавались переводу. Значит, перевод только искажает смысл; вместо того, чтобы разъяснить, он вносит путаницу. Устные разъяснения помогают в таком случае гораздо больше.

Что же касается содержания, то я смею утверждать, что оно не представляет для немецких рабочих больших трудностей. Вообще труден только третий раздел, причем в гораздо меньшей степени для рабочих, общие условия жизни которых он охватывает, чем для «образованных» буржуа. Делая многочисленные разъяснения и дополнения, я в действительности имел в виду не столько рабочих, сколько «образованных» читателей, людей вроде г-на депутата фон Эйнерна, г-на тайного советника Генриха фон Зибеля и других Трейчке, испытывающих непреодолимый зуд все снова и снова демонстрировать свое невероятное невежество и вытекающее из него поразительное непонимание социализма. Если ДонКихоту угодно сражаться с ветряными мельницами, то это вполне соответствует его званию и роли; но Санчо Панса мы не можем позволить ничего подобного.

Такие читатели будут также удивлены, наткнувшись в кратком очерке развития социализма на канто-лапласовскую космогонию, на современное естествознание и Дарвина, на классическую немецкую философию и Гегеля. Но дело в том, что научный социализм в существенной части представляет собой немецкий продукт и мог возникнуть только у нации, классическая философия которой сохранила живую традицию сознательной диалектики, т. е. в Германии(*). Материалистическое понимание истории и его специальное применение к современной классовой борьбе между пролетариатом и буржуазией стало возможно только при помощи диалектики. И если школьные наставники немецкой буржуазии потопили память о великих немецких философах и созданную ими диалектику в болоте безотрадного эклектизма — до такой степени, что мы должны призывать современное естествознание в свидетели того, что диалектика существует в действительности, — то мы, немецкие социалисты, гордимся тем, что ведем свое происхождение не только от Сен-Симона, Фурье и Оуэна, но также и от Канта, Фихте и Гегеля.