— Вот уж не думала, кузен Том, встретить вас здесь! — воскликнула Кэт, когда они поздоровались. — Какая удивительная неожиданность! (Возможно, впрочем, Кэт не слишком удивилась бы, знай она, что последние недели Том каждый день в течение шести часов блокировал все подходы к Эклстон-сквер.)

— Да, удивительная! — воскликнул молодой лицемер. — Видите ли, я еще не подыскал себе никакого занятия и много гуляю по Лондону. Счастливый случай привел меня именно сюда.

— А как поживает доктор? — оживленно спросила Кэт. — И миссис Димсдейл? Непременно передайте им от меня самый нежный привет.

— Почему вы перестали бывать у нас? — с упреком спросил Том.

— Мистер Гердлстон считает, что последнее время я слишком много развлекалась и мне следует посидеть дома. Боюсь, я теперь не скоро сумею выбраться в Кенсингтон.

Том про себя послал ее опекуна в область значительно более жаркую, чем даже страны, с которыми вел торговлю старый коммерсант.

— А куда вы идете? — спросил он вслух.

— На Виктория-стрит сменить книгу, а потом на Форд-стрит.

— Как странно! — воскликнул молодой человек. — Я ведь иду именно в этом направлении! (Что было действительно очень странно, так как, когда они встретились, он шел в противоположную сторону. Однако ни Кэт, ни Тому, по-видимому, не хотелось обсуждать это обстоятельство, и они продолжали идти вместе к Виктория-стрит).

— А вы еще не забыли дни, которые провели в Эдинбурге? — спросил Том после долгого молчания.

— Ну, конечно нет! — горячо воскликнула его спутница. — Я буду помнить их всю жизнь.

— И я тоже! — убежденно сказал Том. — А помните день, который мы провели в Пентленде?

— И как мы объехали Трон Артура?

— И как мы все вместе были в Рослине и осматривали часовню?

— И тот день в Эдинбургском замке, когда мы осматривали драгоценности и старинное оружие? Но вы ведь видели все это много раз и прежде! И такого удовольствия, как нам, эти поездки вам доставить не могли.

— Нет, что вы! Наоборот! — упрямо сказал Том, удивляясь про себя своему косноязычию, тем более непонятному, что он всегда умел делать изящнейшие комплименты девушкам, к которым был равнодушен. — Видите ли, Кэт, ведь… ну… ведь вас не было рядом, когда я бывал там прежде.

— Ах! — произнесла благовоспитанная Кэт. — Какая сегодня прекрасная погода! А утром мне показалось, что будет дождь.

Однако эти метеорологические наблюдения не отвлекли Тома от его темы:

— Быть может, ваш опекун как-нибудь снова отпустит вас куда-нибудь с моими родителями?

— Боюсь, что нет, — ответила Кэт.

— Но почему?

— Когда я вернулась тогда домой, он, по-моему, был очень рассержен.

— Но почему же? — спросил Том.

— Потому что… — И Кэт чуть было не объяснила, что причина этого гнева заключалась в самом Томе, но вовремя спохватилась.

— Так почему же?

— Потому что у него было дурное настроение, — ответила Кэт.

— Как скверно, что вы зависите от чьих-то прихотей и настроений! — объявил молодой человек, сердито взмахивая тростью.

— Но что здесь такого? — рассмеялась Кэт. — Всегда над человеком кто-то есть. Иначе нельзя было бы отличить, что хорошо, а что дурно.

— Но он обходится с вами сурово.

— Что вы! — решительно возразила Кэт. — На самом деле он очень добр ко мне. Если он и бывает строгим, я знаю, что он думает только о моем благе, и я была бы дурочкой, если бы сердилась на это. Кроме того, он очень благочестив и добродетелен, и то, что нам кажется пустяком, в его глазах может быть серьезным проступком.

— Ах, так он, значит, очень благочестив и добродетелен? — произнес Том с сомнением в голосе. Проницательный доктор Димсдейл придерживался иного взгляда на характер Джона Гердлстона, и сын разделял его мнение.

— Ну, конечно! — ответила Кэт, поднимая на него большие, полные недоумения глаза. — Разве вам неизвестно, что он главный оплот общины исконных тринитариев на Пербрук-стрит и каждое воскресенье присутствует на трех службах и сидит на передней скамье?

— А! — сказал Том.

— Да! А кроме того, он не жалеет денег на всяческую благотворительность и дружит с мистером Джефферсоном Эдвардсом, прославленным филантропом. И вспомните, как он добр ко мне. Ведь он заменил мне отца!

— Гм! — с сомнением произнес Том, а потом добавил с некоторым страхом: — А Эзра Гердлстон вам тоже нравится?

— Нет, нисколько! — с жаром воскликнула его собеседница. — Он очень плохой, жестокий человек.

— Жестокий? Но, конечно, вы имеете в виду не себя!

— Разумеется. Я всячески стараюсь его избегать, и бывает, что за несколько недель мы и двумя словами не обменяемся. Вы знаете, что он сделал на днях? Я и сейчас дрожу при одном только воспоминании! В саду жалобно мяукала кошка, и я вышла посмотреть, что случилось. Вдруг я увидела в окне Эзру Гердлстона с ружьем в руке — с духовым ружьем, которое стреляет бесшумно. А посреди сада была привязана к кусту кошка и… и он упражнялся в стрельбе. Бедняжка была еще жива, но совсем изувечена…

— Какой зверь! И что же вы сделали?

— Я отвязала кошку и унесла ее к себе, но ночью она умерла.

— А что сказал он?

— Когда я начала отвязывать кошку, он поднял ружье, словно собирался выстрелить в меня. А позже, когда мы встретились, он сказал, что отучит меня вмешиваться не в свое дело. Но мне было все равно, раз кошка была уже у меня.

— Он посмел сказать вам это?! — воскликнул Том, краснея от ярости. — Жаль, что его сейчас здесь нет! Я научил бы его приличным манерам или…

— Вас переедет какая-нибудь карета, если вы не успокоитесь! — перебила его Кэт, так как молодой человек вне себя от негодования начал переходить улицу, не обращая ни малейшего внимания на поток экипажей.

— Не волнуйтесь так, кузен Том, — продолжала Кэт, положив на его локоть затянутую в перчатку руку. — Право же, у вас нет никаких причин сердиться.

— Нет? — в бешенстве повторил он. — Да с какой стати вы должны сносить оскорбления от злобного щенка, вроде Эзры Гердлстона!

К этому времени они кое-как добрались до середины широкой улицы и теперь стояли под прикрытием фонарного столба, а перед ними лился нескончаемый поток желтых, лиловых и коричневых омнибусов, фургонов, пролеток и карет. Они были тут совсем одни, если не считать полицейского, который, повернувшись к ним спиной, размахивал руками, как одушевленный семафор. И среди оглушительного шума и грохота огромного города юная парочка была укрыта от остального мира так же надежно, как если бы прогуливалась где-нибудь в центре Солсберийской равнины.

— Вам необходим защитник! — объявил Том решительно.

— Право же, это глупо, кузен Том! Я отлично могу сама себя защитить!

— Вам нужен человек, который имел бы право заступиться за вас! — Том говорил хрипло, так как у него вдруг по неизвестной причине пересохло в горле.

— Можете перейти, сэр! — рявкнул полицейский, ибо поток экипажей на мгновение иссяк.

— Погодите, ради бога, погодите! — в отчаянии крикнул Том, удерживая свою спутницу за рукав жакета. — Мы здесь одни и можем поговорить. Скажите есть ли… есть ли у меня надежда, что вы, быть может, почувствуете ко мне расположение? Я вас так люблю, Кэт, что невольно начинаю надеяться — ведь подобная любовь не может остаться совсем безответной.

— Путь свободен, сэр! — снова крикнул полицейский.

— Не обращайте на него внимания, — сказал Том, удерживая ее у фонаря. — С тех пор, как мы встретились в Эдинбурге, Кэт, я живу, как во сне. Что бы я ни делал, куда бы я ни шел, я вижу только вас и слышу ваш милый голос. Наверное, ни одну девушку еще не любили так горячо, как я люблю вас, но мне трудно найти подходящие слова, чтобы выразить то, что я думаю! Ради бога, дайте мне хоть какую-нибудь надежду прежде чем мы расстанемся. Ведь я не противен вам Кэт?

— Конечно, нет, кузен Том, вы же знаете! — ответила девушка, опустив глаза. (Том так искусно выбрал место перед фонарем, что Кэт не могла обойти его ни справа, ни слева.)