— А уверена ли ты в этом, Сигамба? — спрашивала Сузи. — Что, если они направились совсем в другую сторону?

— Этого быть не может, — уверяла Сигамба и начала доказывать, почему именно это невозможно.

Доводы ее были так убедительны, что Сузи ничего больше не оставалось, как согласиться с ними и ждать с новой надеждой.

Однако этой надежде не суждено было скоро оправдаться. Судьба уготовила еще много тяжелых испытаний нашей дочери и нам.

Наше путешествие задерживалось новыми нападениями дикарей от которых мы избавлялись с большим трудом и ценой жизни чуть не половины буров. Ян и Ральф были тяжело ранены, и если бы не Гааша, я думаю, им не остаться бы и в живых. Молодой дикарь сказал правду когда умолял сохранить ему жизнь: он действительно принес нам счастье или, по крайней мере, избавлял нас от несчастий, и вообще был нам очень полезен. Кстати сказать, он отличался такой кротостью, честностью, услужливостью и был так признателен за малейшую ласку, что я в конце концов положительно полюбила его, несмотря на то, что он был язычником. Впрочем, путем долгих размышлений я пришла к убеждению, что дело не в одной религии, не в том, кто как называет Бога и какие совершает обряды, а в том, какая у кого душа: человек с дурной душой не может спастись только одним тем, что он считается христианином. Черный Пит считался христианином, а душа у него была хуже души любого язычника.

Мы были уже недалеко от горы Упомондвана, когда узнали, что путь туда прегражден зулусским войском, встречаться с которым — значило бы подвергнуться верной погибели, потому что это войско, по слухам, было отборное и хорошо вооруженное.

Как потом оказалось, Пит ван Воорен, тщетно старавшийся каким-нибудь путем пробраться на гору Упомондвана, вздумал наконец поднять против племени Сигамбы всех зулусов.

Бродя вокруг горы, он ежедневно видел Сузи, сидевшую на высоте пятисот футов над его головой и не обращавшую ни малейшего внимания ни на его угрозы, ни на мольбы, которыми он осаждал ее снизу. По выражению Сигамбы, Сузи сидела там, как светлый дух — хранитель горы, и Пит, конечно, должен был беситься, видя ее такой прекрасной, спокойной, невозмутимой и не имея возможности овладеть ею.

Иногда рядом с Сузи появлялась черная фигурка Сигамбы, и тогда Пит окончательно выходил из себя, буквально бесновался с пеной у рта. Одно время он исчез. Вскоре после этого Сигамбе донесли, что посреди ее стада оказались взявшиеся неизвестно откуда снежно-белые быки и коровы.

— Великий Дух! — с испугом вскричала она. — Ведь это известный во всей стране скот короля Дингаана. Как мог он попасть сюда?… А, поняла: это опять проделки Бычьей Головы. Он уже раз хотел сгубить меня таким путем, и если это не удалось ему, то только благодаря заступничеству за меня Белой Ласточки. Надеюсь, что не удастся ему эта низость и теперь. Он, наверное, выкрал этот скот из стада Дингаана и примешал к моему, чтобы бросить на меня подозрение, будто это я украла знаменитых животных, которых можно узнать с первого взгляда. Но я предупрежу его и сейчас же пошлю скот обратно к Дингаану с объяснением, как он попал ко мне.

Она немедленно сделала так, как говорила. Но Дингаан не принял никаких объяснений, приказал убить послов Сигамбы и объявил ей, что не верит ее оправданиям и что возвращением украденного она не уничтожила факта воровства, которое нельзя оставлять без наказания. Вследствие этого он явился с сильным войском, чтобы проучить ее.

Началась правильная осада горы Упомондвана. Чтобы лишить осажденных воды, под самой горой им был отрезан доступ к реке большим отрядом войска под командованием Черного Пита. Из-за этого у осажденных вскоре наступили ужасы, вызванные лишением воды. Люди и животные от мучений, причиняемых жаждой, доходили решительно до неистовства. Скот в бешенстве бросался на людей, топча их под собою; люди с остервенением убивали животных и тут же рвали на части, чтобы утолить свою жажду их кровью. Сосали траву, выворачивали из земли камни и облизывали те стороны, которые были сырыми от соприкосновения с землей; сосали саму землю, в которой было хоть немного влаги. Старые и слабые люди и дети валились как мухи, и мертвые тела сбрасывались вниз с горы.

Сигамба, как инкосикази имевшая право сохранять для себя одной воду в своей хижине, между тем как остальные должны были делиться последней каплей с другими, сама почти не пила из большого сосуда, наполненного водой, стараясь сберечь ее для более слабой Сузи и иногда уделяя немного попадавшимся ей на глаза детям, умиравшим от жажды.

Наконец, когда общее бедствие достигло высшего предела, к Сигамбе явились те самые старики, которые приняли ее с Сузи в предводительницы, и категорически потребовали, чтобы она выдала Сузи Бычьей Голове, который согласен сейчас же снять осаду, как только это будет сделано.

Сигамба с негодованием отвергла это требование, говоря, что пусть лучше выдадут Бычьей Голове ее саму, чем Белую Ласточку, находящуюся под ее покровительством.

Старики, до такой степени ослабевшие, что едва держались на ногах и могли издавать одни хриплые, отрывистые звуки вместо связной речи, стали доказывать Сигамбе, что Белая Ласточка только навлекла на упомондвана еще большие несчастья, нежели были те, против которых ею и Сигамбой была обещана помощь, поэтому племя решило насильно выдать Бычьей Голове виновницу всех настоящих бедствий и тем избавиться от угрожавшей всем страшной смерти от жажды, если она, Сигамба, откажется сделать это добровольно.

Долго спорила бедная Сигамба, отстаивая Сузи, угрожая своим соплеменникам еще большим гневом духов их предков и Великого Духа за то дурное дело, которое они собирались сделать. Но все было напрасно, и она вынуждена была сдаться, хотя и выговорила себе известное условие.

— Если уж такова ваша непреклонная воля, что вы хотите спасти себя только ценой выдачи ни в чем не повинной Белой Ласточки, то скажите Бычьей Голове, чтобы он подпустил вас к воде… Так как я не могу выдать Белую Ласточку собственными руками, то объявите ему, чтобы он сам пришел к нам на гору за ней. Она будет сидеть на своем любимом месте, на вершине горы, и следить за тем, чтобы он заставил освободить вам проход к воде и уговорил вождя зулусов совсем отступить и оставить нас в покое. Как только зулусы уйдут и нам дадут свободный доступ к воде, пусть Бычья Голова приходит за Белой Ласточкой. Вы и я ручаемся ему за то, что она пойдет за ним. Я приношу моему племени страшную жертву; но боюсь, как бы Великий Дух не наказал нас потом за то, что мы ради своего спасения нарушаем священные правила гостеприимства.

Старики с просиявшими лицами поклонились и отправили к Черному Питу посла объявить ему решение Сигамбы. Тот сначала было потребовал немедленной выдачи Сузи без всяких условий, но потом, после долгих переговоров, согласился на предложение Сигамбы.

Было уже поздно, поэтому решили, что Сузи утром, с первыми лучами рассвета, будет сидеть на вершине горы, и Пит, как только увидит ее, исполнит свой уговор: снимет осаду, откроет проход к воде и отошлет войско назад. Так как осада была начата благодаря тому, что он подружился с Дингааном и просил его помочь ему получить убежавшую от него «жену», за что обязался уступить королю часть своих обширных земель со всем находившимся на них движимым и недвижимым имуществом, то от него зависело и прекращение враждебных действий зулусов против упомондвана.

Между тем Сузи, уже несколько дней не выходившая из своей хижины, была совершенно убита, хорошо понимая, что она невольная причина страданий племени, которое не только ее приютило, но даже почтило избранием в правительницы. Конечно, всеми делами руководила одна Сигамба, а Сузи только пользовалась преимуществами своего положения и ни во что не вмешивалась.

Отпустив стариков, Сигамба пошла к Сузи. Терзаемая страшными душевными муками, молодая женщина лежала на постели, уткнувшись лицом в подушку, сделанную для нее Сигамбой.

— Ласточка, ты спишь? — тихо окликнула ее маленькая женщина.