В чем же состоят эти особенности?
Некоторые утверждали, что работа в отличие от других предметов купли и продажи есть живой товар, а потому невозможно ставить ее на одну доску с мертвыми вещами. Но признак жизни не устанавливает никакого существенного отличия одного товара от другого. Живые существа, например лошади и коровы, продаются совершенно на том же основании, как и неодушевленные предметы. Человек же как живое существо даже вовсе не продается; на рынке продается не человек, а его труд, и в этом отношении совершенно все равно, продается ли труд или произведения труда. Продающие свои произведения — точно так же живые люди, как и продающие свою работу; для тех и других продажа составляет источник жизненных средств. Покупщик же в обоих случаях ценит приобретаемое по той пользе, которую оно ему приносит. Следовательно, с этой точки зрения, нельзя найти никакой разницы между продажею работы и продажею произведений.
Другие видели различие в том, что работа как употребление силы есть нечто невидимое и неосязаемое; отсюда выводили, что она никак не может быть приравнена к материальным предметам. Но против этого было замечено, что когда нанимается дом или лошадь, то употребление этих предметов точно так же составляет нечто невидимое и неосязаемое. Следовательно, и с этой стороны между работою и другими товарами никакого различия не оказывается.
Столь же несостоятелен и другой сходный с этим довод, будто работа в отличие от других товаров существует во времени, а потому не может сберегаться; каждая минута, в которую рабочая сила остается без употребления, говорят защитники этого мнения, пропадает безвозвратно, а с тем вместе пропадает и работа. Но то же самое относится к употреблению всех вещей. Дом, который стоит без нанимателей, лошадь, остающаяся без работы, находятся совершенно в том же положении.
Брентано, который сделал свод различных взглядов по этому вопросу, отвергая все предыдущие объяснения, видит единственное, но, по его мнению, существенное различие между работою и другими товарами в том, что работа неразрывно связана с самым лицом продавца. Капитал, который ближе всего подходит к труду, так как оба составляют орудия производства, отличается однако от последнего тем, что он может быть продан отдельно от владеющего им лица. Работа же, будучи продана покупателю, дает последнему власть и над лицом продавца, ибо, кто покупает употребление вещи, тот становится владельцем самой употребляемой вещи. А так как в работе проявляется весь человек, своим телом, разумом и чувствами, то покупщик работы приобретает власть над всем физическим, умственным, нравственным и общественным бытом рабочего. И это владычество, по уверению Брентано, безгранично: покупщик работы распоряжается по своему произволу и свободою, и всем лицом рабочего, лишая его всякого влияния на определение условий своего существования. Между тем подобное положение противоречит нравственному существу человека, который должен быть всегда целью и никогда не может быть низведен на степень простого средства. А потому невозможно приравнивать работу к другим товарам, а следует ценить ее сообразно с этою ее особенностью[234].
Высказывая такой взгляд, Брентано восстает против господствующего в политической экономии стремления делать общие положения на основании отвлеченных выводов; но он сам впадает здесь в то же самое прегрешение, и притом с тем отягчающим обстоятельством, что сделанный им вывод радикально ложен. В самом деле, если мы сравним наем работы с ближе всего подходящим к нему наймом капитала, то мы увидим, что покупка употребления вещи не влечет за собою непременно власти над самою вещью. Орудие производства можно нанять и с тем условием, что оно будет употребляться самим хозяином. Так например, паровую молотилку можно нанять с условием, что хозяин ставит машиниста и рабочих, которые приводят ее в действие. Плуг нанимается вместе с плугарем. Владелец молотильной машины может даже работать у себя дома, с тем чтобы ему подвозили чужой хлеб, как делается на мельницах. Точно так же и рабочий может или работать на чужой фабрике чужими орудиями, или же у себя дома с чужим материалом и чужими орудиями, или же, наконец, он может обрабатывать чужой материал своими собственными орудиями. Все эти случаи встречаются в жизни, и везде определение платы как за употребление орудий, так и за работу производится совершенно одинаковым способом, именно, взаимным соглашением, на основании закона предложения и требования. Особенность работы состоит единственно в том, что соответствующая капиталу рабочая сила при экономическом быте, основанном на свободе, не может быть ни продана, ни отдана другому в употребление: употребляет ее всегда сам работник. А потому наниматель не приобретает над последним никакой власти. Власть над лицом имеют только рабовладельцы; как же скоро рабочий становится свободным лицом, так вместе с тем признается, что распоряжаться своим трудом может только он сам и никто другой. Установление условий найма должно совершаться не иначе, как по обоюдному соглашению.
Еще менее можно допустить, что с работою отчуждается весь человек, как уверяет Брентано. Такое всецелое отчуждение лица и есть рабство. Свобода отличается от рабства именно тем, что отчуждается не лицо и не рабочая сила, а лишь частное употребление этой силы, и притом не иначе как по воле ее хозяина. Это выяснено с совершенною очевидностью как правоведением, так и философиею[235]. Точно говоря, покупщик приобретает только результат употребления силы. Работает ли нанимающийся поштучно или поденно, работает ли он на фабрики или дома, с своими или с чужими орудиями, все это совершенно безразлично для определения заработной платы, и нанимающий столь же мало имеет власти над лицом работника в одном случае, как и в другом. Работник, работающий у себя дома и располагающий своим временем, может находиться в гораздо худшем положении, нежели нанимающийся на фабрике. Вознаграждение его определяется не большею или меньшею зависимостью его от нанимателя, а положением рынка. Когда спрос на товар и на работу мал, он волею или неволею принужден довольствоваться ничтожною платою, как бы он свободно ни располагал своим лицом.
Сам Брентано опровергает свое воззрение, когда он признает, что посредством ремесленных или рабочих союзов рабочие уравниваются с продавцами других товаров. Если бы действительно покупка употребления вещи непременно влекла за собою власть над самою вещью, если бы, продавая свой труд, работник тем самым отдавал себя всецело в руки хозяина, то никакие союзы не могли бы помочь этому злу. Если же союзы уравнивают рабочих с продавцами других товаров, то это значит, что невыгодное положение работника происходит вовсе не от этой особенности работы, неразрывно с нею связанной, а от совершенно других причин. И точно, Брентано тут же приводит другую причину, не имеющую ничего общего с указанною им особенностью, но гораздо более верную, именно, что при общей бедности низшего населения, рабочие, побуждаемые голодом, нередко принуждены бывают согласиться на невыгодные для них условия. Эта причина действительно существует, но она не составляет особенности работы как товара. Известно, что и продавцы других товаров нередко принуждены бывают продавать свои произведения в убыток; при неблагоприятных условиях они даже вконец разоряются. Они могут получать и значительные выгоды; но то же самое бывает и с рабочими; при усиленном спросе на работу даже беднейшие работники могут иметь весьма хорошие заработки. И тут, следовательно, особенности не оказывается никакой. В обоих случаях цена определяется не особенностями того или другого товара, а состоянием рынка, то есть предложением и требованием.
Таким образом, и к заработной плате прилагается тот же самый закон, которым управляются все экономические отношения: чем больше рабочих рук в сравнении с требованием, тем заработная плата стоит ниже; наоборот, чем их меньше, тем она выше.
