И этот умственный разлад не составляет еще главного зла, проистекающего от социальных стремлений. К хаосу умственному присоединяется хаос нравственный. Социализм не довольствуется идиллическим изображением будущего блаженства человеческого рода, он хочет провести свои идеалы в жизнь, а так как этому противится весь существующий общественный строй, то вся его деятельность направляется к устранению этого препятствия, то есть к разрушению установленного порядка. Тут он не ограничивается уже научною проповедью, он прямо взывает к страстям и к страстям самого низкого свойства. Он старается возбудить зависть и ненависть низших классов против высших, указывая бедным на богатых как на главную преграду их благосостоянию. Отсюда те чудовищные явления, которые у нас на глазах, отсюда те проповеди всеобщего убийства, при которых невольно спрашиваешь себя: каким образом подобные мысли и чувства могли когда-нибудь запасть в человеческую душу, не только что появиться на свет Божий? Отсюда те страшные злодеяния, которые наполняют скорбью сердца народов. Исступленный фанатизм соединяется с полнейшим безумием. Тут исчезают уже всякие следы умственного и нравственного развития, человек превращается в дикого зверя, жаждущего крови и истребляющего все, что попадается ему под руку.

Возможно ли думать о политической свободе, когда подобные явления становятся в обществе обычным делом? Политическая свобода требует внутреннего единства общественных элементов, а тут водворяется полный разлад; она требует дружного действия общественных классов, а тут поселяется между ними ненависть; она требует законного порядка и на улице, и в умах, а тут полный беспорядок мыслей переходит в беспорядок на площади. Пока социализм составляет общественное явление, с которым надобно бороться, о гарантиях свободы не может быть речи; только когда он сделается безвредным, может восстановиться правильное течение жизни. Внутренняя борьба, как уже было замечено, составляет необходимую принадлежность свободы, но борьба на общей почве и во имя общей цели; когда же борьба идет о самых основах общежития, то свобода исчезает. Тут приходится уже браться за оружие и защищать общество от разрушения. А так как военные действия требуют сосредоточенной власти, то при таких условиях естественно водворяется деспотизм. Этим объясняется то явление, что как скоро социализм выступает на политическое поприще, испуганное общество кидается в объятия диктатуры. Это мы видели во Франции в 1848 г. Тут действует не один близорукий страх, хотя есть за что бояться, когда все, что дорого человеку, может подвергнуться гибели. Истинная причина та, что диктатура всегда вызывается общественною опасностью. У самого практического и наименее боязливого народа в мире, у римлян, это было возведено даже на степень необходимого общественного учреждения: как скоро являлась опасность, провозглашалась диктатура. Но величайшая опасность та, которая грозит разрушением всему общественному строю, а именно это сулит социализм. Поэтому всякое усиление социалистического движения всегда непременно будет вызывать диктатуру. Общество зрелое, окрепшее умственно и политически может еще вынести борьбу мыслей, но как скоро борьба переходит в дело, так является необходимость практических мер, из которых наименьшая состоит в прекращении гарантий свободы.

Что касается до обществ, политически не созревших, то для них опасность от социализма, очевидно, еще больше. И тут надобно повторить неоднократно замеченное выше, что чем моложе свобода, чем новее учреждения, тем более они требуют защиты и тем менее они могут выносить внутренней борьбы. В несозревших еще обществах все, что вносит в них смуту, что колеблет умы, что сеет раздор между общественными классами, вместе с тем подрывает и свободные учреждения. Юная свобода не имеет большего врага, как социализм. А потому те, которые легкомысленно ему потакают, несут на себе тяжелую ответственность перед отечеством и перед свободою. Они отодвигают общество назад, воображая, что они подвигают его вперед. Когда в общество вселилось это зло, первая потребность состоит в том, чтобы вести с ним неустанную войну, и мыслью и делом, к этому должны быть направлены все общественные силы. О мирном развитии, о законном порядке, о расширении свободы может быть речь только тогда, когда противогражданские элементы окончательно побеждены, и в умах водворилось успокоение.

Таким образом, между политическими идеалами и социальными происходит борьба, которая особенно ярко выступает в наше время. Результатом ее не может быть победа социального идеала, который противоречит и логике и природе человека и на деле неосуществим, но она легко может повести к падению идеала политического. Однако это падение может быть только временное. Неудержимый ход истории возьмет свое. Во все времена бывали эпохи внутреннего разлада, которые как бы отодвигали человеческие общества назад. Но в своем закономерном движении человечество одолевает эти внутренние препятствия и постепенно осуществляет то, что искони лежит в его природе и что составляет цель его развития. Мы видели уже, что это искони присущее ему начало есть свобода, поэтому и целью развития не могут быть социальные утопии, уничтожающие ее в самом корне.

Что таков именно ход истории, что она ведет к осуществлению политических, а не социальных идеалов, это мы постараемся доказать в следующей главе, которою завершается наше исследование.

Учение об историческом развитии человечества с прошедшего столетия сделалось достоянием науки. В прежнее время, если были попытки окинуть взором весь преемственный ход всемирной истории, то общий закон этого движения не был раскрыт. Некоторые, как Боссюэ, указывали на пути Провидения, руководящего человечеством на его историческом поприще; но так как пути Провидения остаются для нас тайною, то этим началом ничего не выясняется. Другие, стараясь отыскать в истории внутренние законы, останавливались на повторяющемся круговороте жизненных форм. Таково было воззрение знаменитого Вико, который первый пытался построить всемирную историю на разумных началах. Сравнивая новую историю с древнею, он и здесь и там видел повторение одного закона, движущего народы по известным ступеням и смыкающего конец с исходною точкою. Но и в этой теории отсутствует начало совершенствования, составляющее самую сущность исторического процесса. Оно было внесено в историю писателями XVIII века, исполненными надежд на будущее и веры в человечество. Перед ними впервые открылась перспектива бесконечного развития.

Это учение одновременно водворилось во Франции и в Германии, несмотря на противоположность направлений философской мысли в этих двух странах. Французская сенсуалистическая школа указывала преимущественно на успехи разума. В человечестве, так же как и в отдельном лице, она признавала постепенное изощрение разумных способностей и вследствие того совершенствование мышления, начиная с простейших ощущений и кончая сложнейшими научными задачами. Но в отдельном человеке изощрению есть предел, полагаемый самою жизнью, тогда как в человеческом роде развитие может простираться в неопределенную даль. Совершенствование же разума влечет за собою, с одной стороны, развитие нравственного сознания, с другой стороны, большее и большее покорение природы, следовательно, и распространение благосостояния, с которым сопряжено, наконец, и развитие политическое. С течением времени и с успехами цивилизации на все народы должны распространиться права человека, все должны сделаться причастны свободе и равенству. В своем знаменитом сочинении "Картина успехов человеческого разума" (Tableau des progres de l'esprit humain), которое было высшим выражением этого взгляда, Кондорсе утверждал, что при нынешнем состоянии человечества невозможно уже торжество старых врагов разума, предрассудков и тирании, а потому человечеству предстоит все большее и большее совершенствование, которому нельзя назначить предела.