Высшим выражением этого полновластия лица над вещью является право потребления. Человек не властен над материею; он не может уничтожить ни малейшей ее частички. Но он может придать ей ту или другую форму, и наоборот, он может уничтожить известную форму для удовлетворения своих потребностей. А так как назначение вещи состоит именно в удовлетворении потребностей человека, а человек, как свободное существо, сам судья своих потребностей и сам их удовлетворяет, то право потребления составляет необходимую принадлежность права собственности. Одна природа может положить ему границы.

В праве потребления заключается право пользования, как меньшее в большем. Оно прилагается и там. где право потребления не находит себе приложения. Пользование может состоять или в употреблении вещи непосредственно на свои потребности, или в употреблении ее. как средства, для удовлетворения будущих потребностей. И то и другое зависит исключительно от воли хозяина. Как разумное существо, человек предвидит будущее, сам приготовляет себе средства для этого будущего и распоряжается присвоенными ему вещами сообразно с этой целью.

Из этого можно видеть всю несостоятельность попытки социалистов кафедры отличить право собственности на предметы потребления от права собственности на орудия производства. Когда Вагнер говорит, что из природы человека можно вывести разве только первое, а никак не последнее (Grundlegung, стр. 448), то подобное признание заключает в себе отрицание коренных свойств человеческой личности, ибо природа человека состоит не в одном потреблении окружающих его материальных вещей, но и в приготовлении вещей для будущего потребления. Когда же он это разделение выводит из того, что право собственности должно различаться по экономической цели (стр. 449), то и в этом можно видеть только полное извращение понятий, ибо употребление вещи для той или другой экономической цели зависит от того лица, которое имеет право ею располагать, следовательно право собственности должно предшествовать. Приписывать человеку право потреблять вещь и отрицать у него право обращать ее в орудие производства есть не только посягательство на человеческую свободу и отрицание права собственности; это - просто нелепость, ибо здесь уступается большее и отрицается меньшее. Если я имею право уничтожить вещь для своих потребностей, то почему же я не имею права сделать из нее орудие?

Наконец, в праве собственности заключается и право отчуждения. Если я хозяин вещи, если я имею право употреблять ее на свою пользу, то я имею право и передать ее другому, предоставив ему те же права, какими я пользуюсь сам.

Все эти права принадлежат мне как частному лицу. Я пользуюсь ими по своему усмотрению, никому не давая в том отчета, ибо это - область моей личной свободы. Никаких обязанностей с правом собственности, как таковым, не сопряжено. То, что Вагнер называет оборотною стороною права собственности, не существует ни юридически, ни фактически. Это не что иное как фантастическое представление, возникшее из смешения юридических начал с нравственными. Можно говорить о том, что богатство налагает на человека обязанности, но не надобно забывать, что это - обязанности нравственные, исполнение которых предоставляется свободной воле лица. Человек имеет и юридические обязанности, но они проистекают не из права собственности, а из других начал. Собственность же есть область, предоставленная свободе лица; здесь человек действует исключительно по собственному усмотрению. Он может, по выражению римских юристов, не только пользоваться, но и злоупотреблять своим правом (jus utendi et abutendi). Нравственно это не одобряется, но юридически против этого ничего нельзя сказать, ибо лицо действует в силу своей свободы, в пределах, предоставленных ему законом. Видеть в праве злоупотреблять собственностью нечто чудовищное, как делает Прудон, значит опять смешивать нравственные начала с юридическими. Где нет права злоупотреблять, там нет и свободы, ибо тогда человек действует уже не по своему усмотрению, а по чужой указке. Юридическое начало имеет именно в виду ограждение человеческой свободы. С этою цепью определяется область свободы каждого, и установляются границы, в которых человек может действовать по своему изволению, никому не давая в том отчета. Такова собственность.

Эта полнота права не всегда, однако, является таковою в действительности. Право собственности есть юридическое начало, из которого истекает и к которому возвращается всякое вещное право, но осуществляясь в общежитии, оно подвергается многообразным ограничениям и видоизменениям вследствие взаимодействия человеческих воль. При взаимной связи, как людей, так и вещей, область, отмежеванная каждому, не может составлять совершенно уединенный мир, в который не проникает никто посторонний. Эти области неизбежно захватывают друг друга. Отсюда возникает целая система перекрещивающихся юридических отношений, в основании которых лежит право собственности, образуя тысячи самостоятельных центров, в большей или меньшей степени подверженных чужому влиянию.

Мы уже указывали выше на те необходимые ограничения, которые вытекают из самых физических отношений собственности, на право прохода через чужую землю, на запрещение поднимать воду на мельнице или воздвигать на своей земле здания, отнимающие у другого свет, воздух или вид. Эти сервитуты образуют так называемое право на чужую вещь (jus in re aliena). Вещь все-таки считается чужою, но полновластие хозяина стесняется в силу права собственности соседей. Иначе и не может быть: там, где собственность одного сталкивается с собственностью другого, там каждое отдельное лицо не может иметь притязания на такое полновластное распоряжение своим имуществом, которым бы нарушалось чужое право. Необходимость взаимного ограничения вытекает из самого существа этих отношений.

Такие же ограничения возникают и из воли отдельных лиц. Если собственник имеет право всецело отчуждать принадлежащую ему вещь, то он может предоставить другому и некоторую часть своих прав. Он может, например, временно отдать вещь в чужое пользование, либо даром, либо за известное вознаграждение. В таком случае он не имеет уже права распоряжаться ею по своему изволению. Однако право собственности этим не уничтожается, точно также как не уничтожается свобода лица через то. что оно предоставляет другому право на известные свои действия. Собственник сохраняет полноту права как юридическую возможность, и эта возможность переходит в действительность, как скоро прекращается чужое право. Поэтому право пользования, по существу своему, имеет временный характер. Срок может быть весьма продолжительный: в римском эмфитевзисс он продолжался 99 лет; но так как по истечении этого времени вещь все-таки возвращается первоначальному собственнику, то полнота права остается за последним, а пользователь является не более как временным владельцем. Если же пользование предоставляется бессрочное, то оно тем самым переходит в право собственности. Вследствие этого западные юристы приписывали право собственности на землю крестьянам, которые пользовались ею потомственно. Но так как вместе с тем признавалось и право собственности верховного владельца, который продолжал получать за землю известные повинности, то отсюда образовалось двоякое право собственности на одну и ту же землю. Юристы одну собственность называли прямою (dominium directum), другую полезною (dominium utile). Такое разделение находило себе оправдание в том, что в средние века с правом собственности соединялось политическое право, вследствие чего прямая собственность имела характер более политический, а полезная чисто экономический. Но с гражданским понятием собственности такого рода отношение несовместно; поэтому оно должно было исчезнуть с прекращением того политического быта, которым оно вызывалось. В сущности, прямая собственность состояла только в праве на известные повинности. Чтобы развязать эти отношения и утвердить право собственности на истинных основаниях, надобно было предоставить потомственному пользователю право выкупить лежащие на его земли повинности. Это и было сделано новыми законодательствами. Полезная собственность через это превратилась в полную собственность.