Мы с Фиником довольно долго сидим в полной тишине, я просто наблюдаю за тем, как распутываются и исчезают узлы, а потом спрашиваю:
— Как ты с этим справляешься?
Финник смотрит на меня с недоверием.
— Я не справляюсь, Китнисс! Абсолютно. Каждое утро я выдергиваю себя из кошмаров и вижу, что в реальном мире ничего не изменилось. — Что-то в выражении моего лица заставляет его замолчать. — Лучше не поддаваться этому. Собрать себя заново в десять раз сложнее, чем рассыпаться на куски.
Ну, ему виднее. Я делаю глубокий вдох, заставляя себя собраться воедино.
— Чем больше у тебя дел, на которые ты можешь отвлечься, тем лучше, — говорит он. — Первое, чем мы займемся завтра, это раздобудем тебе собственную веревку. А пока возьми мою.
Остаток ночи я провожу на своем тюфяке, с увлечением завязывая узлы и пряча веревку от вездесущего Лютика. Если что-то кажется ему подозрительным, он старается это стащить и даже пробует на зубок, чтобы убедиться, что оно неживое.
К утру пальцы болят, но я продолжаю корпеть над веревкой.
Затишье снаружи продолжается уже сутки, и Койн, наконец, объявляет, что мы можем покинуть бункер. Из-за бомбардировок наши старые кварталы разрушены. И все мы должны проследовать к месту своих новых каморок. Согласно указаниям, мы прибираемся каждый в своем закутке и, послушно выстроившись в колонну по одному, движемся к двери.
Не успеваю я проделать и полпути, как рядом со мной возникает Боггс и тащит меня вон из строя. Подает знак Гейлу и Финнику, чтобы они присоединились к нам. Люди расступаются, чтобы пропустить нас. Кое-кто из них даже улыбается мне, поскольку забава "Дикая Кошка", кажется, сделала меня в их глазах более привлекательной.
Выйдя за дверь, поднявшись вверх по лестнице, и прошагав по коридору к одному из лифтов, везущих в разные стороны, мы, наконец, подходим к отделу Спецобороны. По пути мы не встречаем никаких разрушений, но по-прежнему находимся еще очень глубоко под землей.
Боггс заводит нас в комнату, практически идентичную Штабу. Койн, Плутарх, Хеймитч, Крессида и все остальные собравшиеся за столом выглядят крайне уставшими. Кто-то, наконец, дорвался до кофе — хотя я уверена, что он полезен исключительно как необходимый в критической ситуации допинг — а Плутарх обеими руками держится за свою чашку, будто ее в любой момент могут отнять.
И ведут они отнюдь не светскую беседу.
— Нам нужно, чтобы вы четверо переоделись и отправились наверх, на землю, — сообщает президент. — У вас есть два часа, чтобы заснять на пленку ущерб, нанесенный бомбардировками, и заявить, что военное оснащение Тринадцатого продолжает оставаться не только действующим, но и доминирующим, и — самое главное — что Сойка-пересмешница все еще жива. Есть вопросы?
— А можно нам кофе? — спрашивает Финник.
Нам раздают дымящиеся чашки. Я с отвращением таращусь на переливающуюся черную жидкость — никогда не была фанатом этого напитка, но думаю, он может помочь мне удержаться на ногах. Финник вливает в мою чашку немного сливок и тянется к сахарнице.
— Хочешь кубик сахара? — спрашивает он знакомым чарующим баритоном.
Вот так же мы и встретились — Финник предложил мне сахар. Окруженные лошадьми и колесницами, разодетые и напомаженные к радости толпы — еще до того, как мы стали союзниками. Еще до того, как я поняла, что делает его столь привлекательным. Это воспоминание вызвало у меня улыбку.
— Вот, он улучшает вкус, — добавляет он уже нормальным голосом, плюхнув три кубика сахара в мою чашку.
Переодеваясь в костюм Сойки-пересмешницы, я ловлю недовольный взгляд Гейла, которым он одаривает и меня, и Финника. Что на этот раз? Неужели он на самом деле думает, что между нами что-то происходит? Может быть, прошлой ночью он видел, как я ходила к Финнику. Я как раз должна была проходить мимо каморки Хотторнов. И полагаю, это могло натолкнуть его на ошибочную мысль. Что его компании я предпочитаю общество Финника. Что ж, здорово. Мои пальцы, натертые веревкой, горят, мне с трудом удается держать глаза открытыми, и съемочная группа ждет, что я сделаю что-то выдающееся. И Пит у Сноу…
Гейл может думать все, что ему заблагорассудится.
В новой Гримерной в отделе Спецобороны, моя подготовительная команда запихивает меня в костюм Сойки-пересмешницы, приводит в порядок волосы и наносит легкий макияж еще до того, как мой кофе успевает остыть. Уже через десять минут съемочная группа и команда следующего промо обходными путями шагают к выходу наружу. Я глотаю свой кофе уже на ходу, и с удивлением обнаруживаю, что сливки и сахар значительно улучшают его вкус. Добравшись до гущи, осевшей на дне чашки, я чувствую, как по венам разливается тепло.
Поднявшись по лестнице на самый верх, Боггс дергает за рычаг, которым открывается люк. В помещение врывается свежий воздух. Я делаю глубокий вдох и впервые позволяю себе признаться, как сильно я ненавидела бункер. Мы выходим в лес и я запускаю руки в листву деревьев над головой. Некоторые из них еще только начинают желтеть.
— Какой сегодня день? — любопытствую я, обращаясь ни к кому конкретно.
Боггс отвечает, что на следующей неделе начнется сентябрь.
Сентябрь. Это значит, что Сноу держит Пита в своих лапах уже пять или даже шесть недель. Я разглядываю лист у себя на ладони и замечаю, что дрожу. И не могу заставить себя успокоиться. Я списываю это на кофе и пытаюсь сосредоточиться на том, чтобы замедлить свое, слишком учащенное, дыхание.
Земля усыпана останками от взрывов. Мы подходим к первой воронке над нашим бункером, метров тридцати в ширину, и я не могу определить, насколько она глубока. Очень. Боггс говорит, что все, кто находились бы на первых десяти уровнях, скорее всего, были бы убиты. Мы обходим яму и двигаемся дальше.
— Вы можете это восстановить? — подает голос Гейл.
— Не в ближайшее время. Этот кратер мало что задел. Несколько резервных генераторов и птицефабрику, — отвечает Боггс. — Мы просто засыпем его.
Деревья заканчиваются и мы доходим до места, огороженного забором. Кратеры окружены как старыми, так и новыми выбоинами. До начала бомбардировок очень малая часть нынешнего Тринадцатого находилась на земле. Несколько постов охраны. Тренировочное поле. Примерно фут верхнего этажа нашего здания — где выступало окно Лютика — и поверх него сталь в несколько футов толщиной. Но и с такой защитой оно никогда бы не выдержало мало-мальски серьезного нападения.
— Какое преимущество дало вам предупреждение парня? — задает вопрос Хеймитч.
— Около десяти минут. После, наша собственная система обнаружила бы ракеты, — говорит Боггс.
— Но оно ведь помогло, да? — спрашиваю я.
Я не вынесу, если он скажет нет.
— Безусловно, — отвечает Боггс. — Эвакуация населения была спокойно завершена. Когда находишься под обстрелом, счет идет на секунды. И десять минут означают спасение жизней.
Прим, подумала я. И Гейл. Они пришли в бункер всего за пару минут до того, как упал первый снаряд. Их спас Пит. Нужно добавить их имена в список того, за что я буду его вечной должницей.
Крессиде приходит в голову идея снять меня на фоне развалин старого Дома Правосудия, чтобы показать, что дистрикта больше не существует, что стало бы чем-то вроде издевки над Капитолием, ведь они многие годы использовали его в качестве декорации для поддельных выпусков новостей. Теперь же, после недавней атаки, Дом Правосудия располагается примерно в десяти ярдах от края нового котлована.
Мы приближаемся к тому, что некогда было парадным входом, Гейл указывает на что-то впереди нас, и мы тут же замедляем ход. Поначалу я не понимаю, в чем дело, затем я вижу валяющиеся на земле свежие розовые и красные розы.