Что я наделала? Чему я подвергла оставшихся? Я карабкаюсь обратно вниз по лестнице, пока один из моих ботинков не задевает что-то.

— Наверх! — рявкает на меня Гейл.

Я снова наверху, затаскиваю его и вглядываюсь во мрак за остальными.

— Нет, — Гейл поворачивает мое лицо к себе и качает головой. Его экипировка разорвана в клочья. Сбоку на шее зияющая рана. Снизу раздается человеческий крик.

— Кто-то еще жив, — умоляю я.

— Нет, Китнисс. Их уже не вернуть, — говорит Гейл. — Там остались только переродки.

Не желая мириться с этим, я направляю луч света от оружия Крессиды вниз шахты. Далеко внизу я могу различить лишь Финника, продолжающего с упорством отбиваться, в то время как три переродка вгрызаются в него. Когда один из них запрокидывает его голову, чтобы нанести смертельный укус, случается что-то невероятное. Словно я становлюсь Финником, и передо мной проносятся кадры из его жизни. Мачта лодки, серебряный парашют, смех Мэг, розовое небо, трезубец Бити, Энни в свадебном платье, волны, разбивающиеся о скалы…. А затем все заканчивается.

Я отстегиваю Голо от ремня и выдавливаю «Морник, морник, морник». Выпускаю его из руки. Съеживаюсь у стены вместе с остальными, когда взрыв сотрясает платформу и куски человеческой и мутировавшей плоти выстреливают из трубы и падают на нас.

Слышится лязг, когда Полидевк захлопывает крышку люка и запирает ее. Полидевк, Гейл, Крессида, Пит и я. Это все, кто остался. Человеческие чувства придут позже. Сейчас мною владеет лишь животный инстинкт во что бы то ни стало сохранить оставшихся в живых.

— Мы не можем здесь оставаться.

Кто-то достает бинты. Мы перевязываем шею Гейла. Ставим его на ноги. Только одна фигура продолжает жаться у стены.

— Пит, — зову я.

Ответа нет. Он без сознания? Я опускаюсь на корточки перед ним, убирая его сцепленные наручниками руки от лица.

— Пит? — Его глаза похожи на черные шары, зрачки настолько расширены, что голубая радужка глаз практически исчезла. Мускулы на его запястьях твердые, как металл.

— Оставь меня, — шепчет он. — Я больше не могу.

— Нет, ты можешь! — говорю ему я.

Пит качает головой.

— Я еле держусь. Я сойду с ума. Как и они.

Как переродки. Как бешеное животное, желающее лишь вцепиться в мое горло. И, наконец, здесь, в этом месте, при сложившихся обстоятельствах, я действительно должна буду его убить. И Сноу выиграет. Поток горькой жгучей ненависти пронзает меня. Сноу и так слишком много выиграл сегодня.

Это рискованный шаг, вероятно, это самоубийство, но я делаю единственное, что приходит мне в голову. Я наклоняюсь и жадно целую Пита. Все его тело начинает колотить дрожью, но я прижимаюсь своими губами к его до тех пор, пока больше уже не могу не дышать. Мои руки двигаются к его запястьям и сжимают их.

— Не позволяй ему забрать тебя у меня.

Пит тяжело дышит, продолжая бороться с кошмарами, бушующими в его голове.

— Нет, я не хочу….

Я до боли сжимаю его руки.

— Останься со мной.

Его зрачки сужаются до размеров точки, а потом снова быстро расширяются и возвращаются к тому состоянию, которое больше напоминает нормальное.

— Всегда, — шепчет он.

Я помогаю Питу встать и обращаюсь к Полидевку.

— Как далеко до улицы?

Он показывает, что она прямо над нами. Я поднимаюсь по последней лестнице, отодвигаю крышку и оказываюсь в чьей-то кладовке. Я встаю на ноги, когда женщина открывает дверь. На ней ярко-бирюзовый шелковый халат, вышитый экзотическими птицами. Ее волосы цвета фуксии взбиты, как облако, и украшены золотыми бабочками. Жир от полусъеденной колбасы, которую она держит в правой руке, смазывает ее помаду. Выражение ее лица говорит мне, что она узнала меня. Она открывает рот, чтобы позвать на помощь.

Не колеблясь ни секунды, я стреляю ей в сердце.

Кого собиралась позвать женщина, так и останется загадкой, потому что, обыскав квартиру, мы обнаруживаем, что она была одна. Возможно, её крик предназначался для ближайших соседей или был простым выражением страха. В любом случае, её бы никто не услышал.

Эта квартира — просто отличное место, чтобы отсидеться здесь какое-то время, но мы не можем позволить себе такой роскоши.

— Как думаешь, сколько у нас времени, прежде чем они поймут, что кое-кому из нас удалось выжить? — спрашиваю я.

— Думаю, они могут быть здесь в любое время, — отвечает Гейл. — Они знали, что мы пытались выбраться на улицу. Вероятно, взрыв задержит их на пару минут, но затем они начнут искать место, где мы вышли на поверхность.

Я направляюсь к окну, которое выходит на улицу, и, выглянув сквозь жалюзи, вижу не Миротворцев, а разрозненную толпу, спешащую по своим делам. За время нашего подземного путешествия, мы оставили эвакуированные зоны далеко позади и вышли в оживленной части Капитолия. Эта толпа — наш единственный шанс на спасение. У меня нет Голо, но зато есть Крессида. Она подходит к окну рядом со мной, заявляет, что знает, где мы находимся, и сообщает мне замечательную новость — мы в нескольких кварталах от резиденции президента.

Один только взгляд на моих товарищей говорит мне, что сейчас не время для молниеносной атаки на Сноу. Рана на шее Гейла, которую мы даже не обработали, продолжает кровоточить. Пит сидит на бархатном диване, вцепившись зубами в подушку, либо борясь с очередным приступом безумия, либо сдерживая крик. Полидевк бесшумно рыдает, облокотившись на полку витиеватого камина. Крессида непреклонно стоит рядом со мной, но она такая бледная, губы совсем обескровленные. Я держусь только за счет ненависти. Когда эта энергия ослабнет, я стану бесполезной.

— Давайте обыщем ее шкафы, — предлагаю я.

В одной спальне мы находим сотни женских нарядов, пальто, бесчисленные пары обуви, парики всех цветов радуги и достаточно косметики, чтобы выкрасить весь дом. В спальне напротив — аналогичный подбор, но только для мужчины. Возможно, это принадлежит её мужу. Возможно, любовнику, которому этим утром посчастливилось оказаться в другом месте.

Я зову других переодеться. При виде кровавых запястий Пита, я начинаю рыться в кармане в поисках ключа от наручников, но он отскакивает от меня.

— Нет, — возражает он. — Не надо. Они помогают мне держать себя в руках.

— Тебе могут потребоваться руки, — говорит Гейл.

— Когда я чувствую, что теряю контроль, я натягиваю наручники, они впиваются мне в кожу и боль помогает мне сосредоточиться на реальности, — говорит Пит. Я позволяю ему оставить их.

К счастью, на улице холодно, поэтому мы можем скрыть большую часть униформы и оружия под свободной верхней одеждой. Мы прячем ботинки, вешая их за шнурки на шею, и напяливаем на ноги дурацкие туфли. Настоящей проблемой, конечно же, являются наши лица. Есть риск, что Крессиду и Полидевка могут узнать знакомые, Гейл стал легко узнаваем благодаря промо и новостям, а Пит и я, должно быть, известны каждому гражданину Панема. Мы поспешно помогаем друг другу наложить толстые слои грима, надеваем парики и солнцезащитные очки. Крессида обматывает шарфом меня и Пита, скрывая под тканью наши рты и носы.

Я чувствую, что время поджимает, но все же задерживаюсь на несколько минут, чтобы набить карманы едой и предметами первой медицинской помощи.

— Держимся вместе, — говорю я у двери.

И мы выходим на улицу. В воздухе летают снежинки. Взволнованные люди кружат вокруг нас, твердя о повстанцах, голоде и обо мне своим вычурным капитолийским акцентом. Мы пересекаем улицу, минуя еще несколько домов. Как только мы заворачиваем за угол, то натыкаемся на дюжины три Миротворцев. Мы тут же убираемся с их дороги, как, впрочем, делают и настоящие жители, ждем, пока толпа вернется в свое нормальное течение, и двигаемся дальше.