Впереди срабатывает ловушка, выбрасывая стремительный поток пара, который тут же обдает кипятком все на своем пути, оставляя жертвы слегка обварившимися и очень мертвыми. То незначительное чувство порядка, что еще оставалось, сразу после этого безвозвратно улетучивается. В то время, как последние причудливые завитки пара переплетаются с непрекращающимся сyегом, видимость сокращается настолько, что дальше конца моего ствола ничего не видно.

Миротворец, повстанец, гражданский, кто разберет? Все, что движется, тут же становится мишенью. Люди спускают курок рефлекторно и я не исключение. Сердце колотится, адреналин зашкаливает, каждый — мой враг. Кроме Гейла. Моего охотничьего партнера, единственного человека, кому я доверяю прикрывать мою спину. Ничего не остается делать, кроме как двигаться вперед, убивая каждого, кто встанет на пути. Повсюду крики, кровь, трупы.

Как только мы добегаем до следующего поворота, целый квартал перед нами загорается ярко-фиолетовым светом. Мы даем задний ход, прячемся на ступеньках и, прищурившись, всматриваемся в излучение. Что-то странное происходит с попавшими в его свечение. Они атакованы… чем? Звуком? Волной? Лазером? Оружия выпадают из их рук, пальцы хватаются за лицо, а кровь хлещет из всех видимых отверстий — глаз, носов, ушей, ртов. Меньше, чем через минуту, все мертвы, и свет увядает.

Стиснув зубы, я бегу, спотыкаясь через разбросанные тела, скользя в кровавом месиве. Ветер закручивает снег в ослепляющие спирали, но это не мешает расслышать звук приближающихся шагов в нашем направлении.

— Ложись! — шепчу я Гейлу. Мы падаем на месте. Мое лицо приземляется в лужу чьей-то все еще теплой крови, но я притворяюсь мертвой, оставаясь неподвижной, пока сапоги маршируют мимо нас. Одни обходят тела. Другие наступают на мои руку, спину, задевают голову при ходьбе. Когда шаги удаляются, я открываю глаза и киваю Гейлу.

На следующей улице мы натыкаемся на еще более испуганных беженцев, но здесь меньше военных. Как раз тогда, когда я думаю, что мы можем передохнуть, раздается трескающийся звук, будто яйцо ударяется о край тарелки, только в тысячи раз громче. Мы останавливаемся, оглядываемся вокруг в поисках ловушки. Ничего. Затем я чувствую, как носки моих сапог начинают едва заметно подниматься.

— Беги! — кричу я Гейлу. Нет времени что-то объяснять, впрочем, через несколько секунд природа ловушки становится очевидна для каждого. По центру квартала раскрылась огромная щель. Две части мощеной улицы начинают складываться, как створки окна, постепенно засасывая людей вниз.

Я не могу решить: то ли броситься напрямик до следующего перекрестка, то ли попытаться добраться до дверей, идущих вдоль улицы и ворваться внутрь. В результате, я бегу по диагонали. Так как створка продолжает наклоняться, я обнаруживаю, что найти опору для ног на скользких камнях становится все сложнее. Будто ты бежишь по склону ледяного холма, который становится круче с каждым шагом. Обе мои цели — перекресток и здания — всего в нескольких шагах от меня, когда я чувствую, что земля окончательно уходит из-под ног. Не остается ничего, кроме как использовать последние секунды сцепления с мостовой, чтобы посильней оттолкнуться в сторону перекрестка. Как только мои руки смыкаются на краю пропасти, я понимаю, что створки висят абсолютно вертикально. Мои ноги болтаются в воздухе, не находя никакой опоры. С пятидесятифутовой глубины мерзкие зловония, будто от разлагающихся в летний зной трупов, достигают моего носа. Черные очертания, прошмыгнув в тени, навсегда усмиряют всех, кто выжил при падении.

Сдавленный крик вырывается из моего горла. Никто не спешит мне на помощь. Пальцы соскальзывают с обледенелого выступа, когда я замечаю, что нахожусь всего в шести футах от угла ловушки. Я передвигаю руки вдоль края, стараясь игнорировать ужасающие крики снизу. Когда мои руки обхватывают оба края угла, я устраиваю правый ботинок на весящей створке. Уперевшись во что-то, я из последних сил затаскиваю себя наверх. Тяжело дыша и дрожа, я подползаю к фонарному столбу и обхватываю его руками для страховки, хотя земля идеально ровная.

— Гейл? — кричу я в пропасть, позабыв об опасности разоблачения. — Гейл?

— Я здесь!

В замешательстве я поворачиваюсь налево. Створка сгибается у самого основания зданий. Около дюжины людей сумели добраться туда и сейчас свисают со всего, за что успели ухватиться. С дверных ручек, с дверных колец, с почтовых прорезей. Через три двери от меня висит Гейл, вцепившись в декоративную металлическую решетку вокруг парадной двери. Он бы с легкостью вошел внутрь, если бы дверь была открыта. Но несмотря на его бесконечные удары в дверь, никто не приходит ему на помощь.

— Прикройся! — я поднимаю автомат. Он отворачивается в сторону, и я дырявлю замок до тех пор, пока дверь не распахивается внутрь. Гейл вползает в дверной проем и обессилевший падает на пол. На мгновение во мне зажигается восторженное чувство от его спасения. Но затем на его плечах смыкается пара рук в белых перчатках.

Гейл встречается со мной взглядом и произносит что-то одними губами, но я не могу понять, что именно. Я не знаю, что делать. Я не могу бросить его, но я не могу и добраться до него. Его губы снова что-то выговаривают. Я трясу головой, давая понять, что я в замешательстве. В любую минуту они поймут, кого схватили. Миротворцы затаскивают его внутрь.

— Уходи! — я слышу, как он кричит мне.

Я разворачиваюсь и убегаю прочь от ловушки. Теперь совсем одна. Гейл в плену. Крессида и Полидевк могли быть уже десять раз мертвы. А Пит? Я так и не видела его с тех пор, как мы ушли от Тигрис. Я цепляюсь за мысль, что он, возможно, вернулся назад. Почувствовал приступ и уединился в подвале, пока не потерял контроль. Осознал, что нам не потребуется отвлечение внимания, Капитолий и так предоставил нам его сверх меры. Не нужно становиться приманкой и принимать морник — морник! У Гейла его нет. И, несмотря на все эти разговоры о детонировании стрелы руками, у него не будет такого шанса. Первое, что сделают Миротворцы, это основательно разоружат его.

Я падаю на дверь, слезы жгут глаза. Пристрели меня. Вот, что он выговаривал. Я должна была застрелить его. Это было моей обязанностью. Это было наше безоговорочное обещание, данное друг другу. А я не выполнила его и теперь Капитолий убьет его или промоет ему мозги или — все внутри меня начинает трещать по швам, грозясь взорваться на миллионы крошечных осколков. У меня остается только одна надежда. Что Капитолий падет, сложит оружие и освободит пленных до того, как они навредят Гейлу. Но этого не случится, пока жив Сноу.

Пара Миротворцев пробегает мимо, едва взглянув на рыдающую Капитолийскую девчонку, съежившуюся на крыльце. Я проглатываю слезы, вытираю лицо, пока его не обветрило, и собираюсь с силами. Итак, я все еще безымянный беженец. Или Миротворцы, схватившие Гейла, успели разглядеть меня, пока я убегала? Я снимаю плащ и выворачиваю его наизнанку, черной подкладкой наружу, красной отделкой внутрь. Надеваю капюшон так, что он скрывает мое лицо. Прижимая автомат к груди, я исследую квартал. Здесь только кучка потрясенных отставших людей. Я прибиваюсь к парочке стариков, которые, кажется, даже не замечают меня. Никто и не заподозрит, что я плетусь со стариками. Дойдя до конца следующего перекрестка, они останавливаются и я чуть не врезаюсь в них. Мы у Центральной площали. На обширном пространстве, обрамленное огромными зданиями, раскинулось поместье президента.

Площадь запружена людьми, топчущимися на месте, притулившимися или просто сидящими под засыпающим их снегом. Я направляюсь туда. Я прокладываю путь сквозь толпу к поместью, спотыкаясь через брошенные тюки и обмороженные конечности. На полпути туда я замечаю бетонные баррикады. Они около четырех футов в высоту и вытягиваются огромным прямоугольником прямо перед поместьем. Я бы подумала, что они пусты, но они забиты беженцами.