И всё же он был счастлив, что познакомился с настоящими людьми. Это были первые революционные пролетарии, которых он узнал.

За последние полтора года в жизни Маркса многое переменилось. Он был уже женат. После закрытия властями «Рейнской газеты» заниматься издательским делом в Германии стало для него невозможным. Вместе с редактором «Галлеских», а потом «Немецких ежегодников» — Руге Маркс переехал в Париж. Там они решили издавать «Немецко-французский ежегодник». Стихи для сборника обещали Гейне, молодой революционный поэт Гервег, собирался написать статью Бакунин.

Фридрих получил письмо от Маркса. Его тоже приглашали сотрудничать в «Ежегоднике».

Энгельс обрадовался приглашению.

К этому времени было уже написано немало книг о будущем человечества. Каждая предлагала свои наивные рецепты, как перестроить и улучшить жизнь людей. С полным правом эти книги можно было назвать социальными утопиями.

Утописты не знали, не понимали экономических законов, по которым развивается общество. Энгельс в этом убедился, когда перечитал все их книги.

Вечерами после работы Фридрих сидел в Чатамской библиотеке, которая помещалась в старинном замке. Там было тихо, малолюдно. Он конспектировал труды английских экономистов, постигая тайные пружины, которые двигали капиталистическим хозяйством.

Фридрих Энгельс чувствовал, что стоит перед открытием, и этим открытием он должен был поделиться со всем человечеством.

Конечно, любая политическая теория неполноценна, если автор её незнаком с немецкой философией, не знает экономических законов, открытых англичанами, и планов французских утопистов на то, каким станет общество будущего. Но кто, какие люди, вооружённые этой политической теорией, возьмутся перестраивать мир? Писали об этом тоже многие. Одни говорили, что мир переделают все вместе — короли, крестьяне, фабриканты и землевладельцы. Они поймут, что жить надо по справедливым законам, и, проснувшись однажды утром, примутся перестраивать жизнь. Это было смешно.

Вейтлинг, Прудон были уверены, что революцию произведут мелкие ремесленники и люмпены — обнищавшие люди, бродяги. Третьи смотрели с надеждой на крестьян.

Но он, Энгельс, знал сейчас, твёрдо, кто в ближайшем будущем всерьёз возьмётся перестраивать мир.

Многие полагали, что главное достижение капитализма — быстродействующие станки, железные дороги и пароходы. А главным стал рабочий класс, который уже сформировался в Англин и именно сейчас, в эти годы, формировался в Германии и во Франции. Этот класс уже заявлял о себе восстанием рабочих в Лионе, баррикадами в Париже, забастовками и демонстрациями чартистов в Манчестере. Европейские аристократы и буржуа содрогались перед набиравшим силу новым сословием.

Именно рабочие будут способны произвести революцию в обществе. Эта мысль и была открытием Фридриха, результатом постоянных раздумий и поисков.

— Я пошлю Марксу две статьи, очень для меня важные. Одна называется «Наброски к критике политической экономии». Другую можно назвать короче: «Положение Англии».

— Фред хочет писать большую книгу, специально об английских рабочих, — сообщила Веерту с гордостью Мери. — И мои друзья помогают ему, достают нужные сведения с фабрик.

— Об этом говорить рано, я о ней пока лишь думаю, — смутился Энгельс.

— Знаете, Фридрих, я часто возвращаюсь к мысли, что мне здорово повезло, когда я встретил вас в поезде. Подождите, не смотрите на меня с такой улыбкой, — протестующе поднял руку Веерт. — Это не пустые слова…

Весной 1844 года Фридрих получил первый том «Немецко-французского ежегодника».

Там были и обещанные стихи Гейне, и политическое письмо Бакунина. Но главное место занимали статьи Маркса и Энгельса.

Энгельс внимательно прочитал сборник. Он понял, что Маркс подошёл к той же мысли, которая несколько месяцев назад озарила и его жизнь. Рабочий класс — вот главная действующая сила новой истории.

В конце августа 1844 года Фридрих отработал последний день в конторе «Эрмен и Энгельс». Он считал, что покончил навсегда с постылой коммерцией.

Его ждали дома. Но он решил сделать крюк — заехать в Париж, чтобы встретиться с Марксом.

Как он мечтал о дружбе с ним! И как страшился он этой встречи! Как боялся ошибки. Ошибки своей в Марксе. Или что Маркс не разглядит в нём, Фридрихе, того настоящего, глубинного…

От самых первых минут, может быть, от первого взгляда, которым обменяются они при этой встрече, зависело многое, зависела жизнь.

Дверь открылась, едва он дотронулся до звонка. Маркс почти не изменился за два года — та же копна кудрей, чёрная борода.

— Вы ко мне? — начал он было удивлённо, но тут же перебил себя: — Дружище Фридрих, ведь это вы? Как я рад, что вы, наконец, приехали!

— Я ненадолго, доктор Маркс. Еду из Лондона домой, в Бармен, и вот решил сделать крюк…

— Да входите же! Вы сделали отличный крюк! Жаль, что жена моя с дочкой уехали к матери, а то бы я вас познакомил с двумя великолепными дамами, одной из них уже полгода. Женни постоянно вспоминает ваши статьи в «Ежегодниках». Надеюсь, вы всё-таки задержитесь в Париже и наконец мы с вами наговоримся.

И Фридрих ответил:

— Да, доктор Маркс, я задержусь.

— Жаль, что и Ленхен отправилась вместе с Женни, она славная девушка и сварила бы нам сейчас прекрасный кофе. А теперь будем пить, что получится. Так вот, твоя статья в «Ежегоднике», — они как-то незаметно уже перешли на «ты», — гениальный очерк политической экономии.

— Боюсь, ты преувеличиваешь.

— Именно твои статьи, Фридрих, повернули меня к изучению экономических работ. Счастье, что ты так далеко ушёл от «Свободных».

— Недавно мне попалась их газета. Там столько нелепиц, я хохотал над ними целый вечер…

Они уже собрались уходить, когда Маркс протянул несколько газетных вырезок.

— Это для тебя. Последние статьи наших бывших друзей из «Свободных». Мне бы хотелось знать, что ты о них думаешь… Пожалуй, с этим святым семейством братьев Бауэр придётся бороться всерьёз.

Марксу надо было зайти в редакцию газеты «Вперёд».

— Пойдём вместе, — предложил он. — Там после закрытия «Ежегодника» собрались все радикальные силы. Гейне, Гервег, Гесс, Бакунин — тот даже живёт в редакции. Газета получается полосатой, но другой пока нет.

В большой комнате было накурено, шумно, несколько людей что-то громко доказывали друг другу.

Энгельс узнал Гервега и другого — высокого русского — Бакунина.

— Да-да, Фейербах развил именно эту мысль Гегеля! — убеждал Бакунин собеседников. Едва увидев Маркса, он тотчас пошутил: — Умолкаю! Говорить о Фейербахе и Гегеле в присутствии Маркса всё равно, что играть при Шопене одним пальцем на фортепиано.

Маркс, энергично со всеми поздоровавшись, перешёл в другую комнату, чтобы поговорить с издателем, а к Энгельсу сразу приблизился поэт Гервег:

— С тех пор как мы с женой проводили медовый месяц в Остенде, я ведь вас не видел, Фридрих! Бакунин, познакомьтесь, это Фридрих Энгельс. Помните его статьи? Он тогда подписывался «Ф. Освальд». Вся Германия их читала! Да ещё бы вам не помнить, Бакунин, когда его книгу о Шеллинге приписали вам!

— А ведь я знаю вас… — Бакунин наконец узнал Фридриха. — Мы вместе слушали лекции в Берлинском университете. Вы тогда ходили с младшим из Бауэров. Помните первую лекцию Шеллинга? А сейчас, я слышал, вы уезжаете из Англии? Судя по вашим статьям, вы здорово продвинулись вперёд.

— Ваше письмо я тоже читал в «Ежегоднике», — вежливо ответил Энгельс.