Маркс — Энгельсу в Лозанну

Париж, 23 августа 1849 года

«Дорогой Энгельс!

Меня высылают в департамент Морбиан, в Понтийские болота Бретани. Ты понимаешь, что я не соглашусь на эту замаскированную попытку убийства. Поэтому я покидаю Францию.

В Швейцарию мне не дают паспорта, я должен, таким образом, ехать в Лондон, и не позднее, чем завтра. Швейцария и без того скоро будет герметически закупорена, и мыши будут пойманы одним ударом.

Кроме того: в Лондоне у меня имеются положительные виды на создание немецкого журнала…

Ты должен поэтому немедленно отправиться в Лондон. К тому же этого требует твоя безопасность. Пруссаки тебя дважды расстреляли бы: 1) за Баден; 2) за Эльберфельд.

…Как только ты заявишь, что хочешь поехать в Англию, ты получишь во Французском посольстве паспорт для проезда в Лондон.

Моя жена остаётся пока здесь…

Ещё раз повторяю: я твёрдо рассчитываю на то, что ты меня не подведёшь.

Твои К. М.».

Ровно пять лет назад Энгельс отплывал на пассажирском судне из Англии, чтобы встретиться в Париже с Марксом.

Тогда ему ещё не было двадцати четырёх лет. Сейчас — почти двадцать девять.

Но как много сделано ими за эти пять лет! Создан Союз коммунистов. Написан «Коммунистический Манифест».

Оглянешься — и можно подумать, что прошла целая жизнь…

А жизнь лишь только начиналась, и главные дела были впереди.

10 ноября 1849 года парусная шхуна «Корниш Даймонд» поднялась вверх по Темзе.

В унылом лондонском районе Челси Энгельс разыскал улицу, на которой поселился Маркс с семьёй.

— Мы так ждали тебя, Фридрих, — крепко обнял его Маркс.

В небольших комнатах ютилась вся его семья: Женни, Ленхен, дочери Женни и Элеонора, четырёхлетний Эдгар и новорождённый Гвидо, прозванный Фоксиком.

— Не пугайтесь, господин Энгельс, нашей тесноты, — проговорила Ленхен, усаживая гостя за стол. — Здесь всем эмигрантам живётся бедно, но вас сейчас даже попытаются накормить.

Она выставила варёную картошку, нарезала хлеб. Взрослые и дети сели тесным кружком за скудную трапезу. Лишь малыш Гвидо спал в другой комнате.

Утром они обсудили, как издавать дальше «Новую Рейнскую газету».

— Сейчас важно доказать, что дело не остановилось. Пусть это будет журнал, но с тем же названием. Редактировать будем здесь, печатать в Гамбурге, я договорился, — сказал Маркс.

Энгельс сразу сел писать «Призыв к подписке на акции». Деньги на издание должны были собрать друзья, остававшиеся пока в Германии. Фрейлиграт, Вейдемеер, Лупус тоже становились сотрудниками.

Германское посольство в Англии наняло шпионов.

За домом Маркса установили особенную слежку.

Журнал перевозился для печати в Германию тайно, шпионы надеялись перехватить его.

Для первых трёх номеров Энгельс написал работу «Германская кампания за имперскую конституцию» — о тяжёлых боях, о том, как трусливые буржуа всюду предавали рабочих.

«Статьи о Бадене не могли бы быть лучше, даже если бы я их сам написал. Это, конечно, высшая похвала, которой я могу наградить Энгельса», — отозвался Веерт шутливо, прочитав журнал.

Для следующих выпусков Энгельс написал историческое исследование «Крестьянская война в Германии», в котором он сопоставил войну, только что проигранную, с той, что несколько веков назад вели крестьяне. И тогда предавали крестьян так же, как сейчас предали рабочих. Энгельс доказывал, что добиться свободы крестьянин может только в союзе с рабочим.

Маркс напечатал в журналах работу «Классовая борьба во Франции с 1848 по 1850 год».

Они продолжали обобщать опыт революции с позиций научного коммунизма.

Уже месяц вместе с Марксом Энгельс руководил Социал-демократическим комитетом помощи немецким эмигрантам, спасал от голодной смерти революционных бойцов, их жён и детей.

В конец революции было трудно поверить. Оборванные, измождённые до крайней степени эмигранты собирались в дешёвых кофейнях и говорили только о ней. Иногда возникали слухи: в Кёльне восстали рабочие, в Дрездене строят баррикады. На какой-то момент все оживлялись, но… назавтра читали газеты, и наступало разочарование — во всех германских городах свирепствовали военно-полевые суды, и рабочим было не до восстаний.

На улицах лежал грязный мокрый снег. А многим эмигрантам негде было спать, нечего есть.

— Лондон, конечно, единственное место, где после поражения революции их не выдадут и в тюрьму не отправят. Но английского они не знают, работу найти не могут. Надо их спасать, — сказал Маркс в день приезда Энгельса в Лондон. — Это дело сейчас не терпит никакого отлагательства.

Маркс уже давно заложил в ломбард всё, что мог. А когда Женни неожиданно досталось от дальних шотландских родственников в наследство немного старинного серебра, его тоже пришлось отнести в заклад: мясник и зеленщик не отпускали продуктов несколько дней.

— Кто вы? — спросил ростовщик, удивлённый несоответствием вида немецкого эмигранта и ценностью серебряных изделий.

— Я доктор философии Маркс.

— Возможно, тот, кому эти вещи принадлежат, и в самом деле доктор, — сказал здоровенный меняла и уже приготовился позвать полисмена. — Вам же такие старинные вещи принадлежать не могут.

К счастью, подошли знакомые, которые подтвердили, что серебро принадлежит доктору Марксу, а человек, принёсший сдавать в заклад, именно им и является.

Энгельс был секретарём Комитета помощи. Он обошёл все возможные места, чтобы получить пожертвования, рассылал письма с призывами о помощи, печатал отчёты о расходах в демократических газетах.

Наконец удалось организовать мастерскую для рабочих, не знающих английского, общежитие, столовую.

Весь год Энгельс жил в Лондоне на грошовые заработки от статей. Постепенно родственники стали восстанавливать с ним связи.

Отец по-прежнему нуждался в личном представителе у братьев Эрмен в Манчестере. Но — баррикада на мосту, сын — командир бунтовщиков, пушки, готовые бомбардировать фабрику Энгельсов, — такое не забывалось. Отец не разрешал писать даже матери, и Фридриху написала сестра Мария. В юности, не так уж давно, а словно в другую эпоху, Фридрих и Мария переписывались часто. Много забавных рисунков, шутливых стихов посылал он ей из Бремена и Берлина.

Мария дипломатично спрашивала, не мог бы он заняться коммерцией в манчестерском отделении фирмы. Хотя бы год-два…

Сначала это показалось немыслимым — вернуться в торговую фирму! Но только так он мог помочь Марксу. Приходилось решаться.

Отец оставался человеком деловым и нечёткости в отношениях не любил. Написав Фридриху письмо, он определил твёрдые суммы — на жалованье, на представительство…

В середине ноября Фридрих приехал в Манчестер.

— Пожалуй, этому переезду рада одна я, — сказала Мери, встретив его на вокзале. — Я так устала жить между двумя городами.

Маркс — Энгельсу

в Манчестер

Лондон, 19 ноября 1850 г.