Однажды в кирке во время проповеди, когда пастор поносил членов общины за чтение книг, Вилли Бланк выпустил ему под ноги мышонка.

Этого маленького зверька он поймал у себя в подвале, а перед службой показал приятелям, вынув из кармана и зажав в кулаке.

— Мне могут сказать: роман написан христианином, значит, читать его можно? Я отвечу — нельзя! — гремел пастор. — Потому что книга эта нашёптывалась на ухо христианину дьяволом!

И в этот момент Вилли, сидевший на скамье с краю, незаметно опустил на пол мышонка.

Тот сначала замер, прижался к гладкой плите каменного пола, а потом вдруг побежал прямо в сторону пастора.

Пастор прервал свою речь. Мгновение он ещё вглядывался в мышонка, а потом закричал:

— Уберите! Уберите это немедленно!

Но никто не решался действовать. Да и попробуй поймай мышонка!

И тогда пастор, гроза прихожан, соскочив с кафедры, метнулся в сторону. А мышонок от испуга тоже заметался и, желая спрятаться куда-нибудь, видимо, решил, что лучшее место — пасторские брюки…

Когда он подбежал к ногам господина Круммахера, тот, всегда такой важный, визгливо причитая, помчался по проходу между скамьями к выходу на улицу. Самые серьёзные из прихожан с трудом удерживали улыбку.

После службы по городу прошёл слух, что сам дьявол пытался вмешаться в воскресную проповедь пастора Круммахера, подбросив в храм отвратительную тварь, но пастор доблестно изгнал зверя из храма и продолжил службу.

В тот же вечер отец позвал Фридриха в кабинет.

— Мы с тобой здесь вдвоём, сын, и твои друзья ничего не услышат. Скажи мне честно, кто из них напроказничал сегодня в церкви? — спросил отец, пристально глядя в глаза Фридриху.

Фридрих знал — врать грешно, но и выдать Бланка было невозможно.

— Я знаю, ты честный, правдивый мальчик. И сейчас ты не обманешь меня, — настаивал отец.

— Я знаю, кто, — с трудом выдавил из себя Фридрих, — но сказать не могу.

Это был первый случай, когда он не подчинился отцу.

А через несколько дней всё тот же Бланк принёс в училище книгу Гёте.

На уроке Рипе обучал их науке писать письма.

— Каждое письмо, — внушал он унылым голосом, — в зависимости от положения адресата в обществе уже с первых фраз должно нести оттенок возвышенного почитания или уважительного пренебрежения…

Он заставлял учеников зубрить эти обращения наизусть: кому положено писать «высокочтимый сударь», а кому — «милостивый государь».

— Наверное, за свою жизнь он, кроме письмовника, ни одной книги не прочитал! — говорил на перемене Бланк.

Перемена кончилась, и тут Рипе неожиданно приказал ученикам стоять возле своих мест.

— Что там ещё? — прошептал Бланк, сосед Фридриха по парте.

— Господа! Такое даже невозможно представить! Но… я подобрал под партой Бланка и Энгельса книгу Гёте! Мне страшно подумать, что вы читаете эту книгу, господа! Бланк, её принесли вы?

Вилли молчал.

За провинности отец до сих пор стегал его дома розгами, стегал угрюмо и жестоко.

— Пастору Круммахеру будет доложено о вас особо, Бланк. И с отцом вашим на собрании общины будет серьёзный разговор.

Бланк лишь беззвучно шевелил губами.

— Это не он, господин учитель, — сказал громко, неожиданно для себя Фридрих. — Это я! — И заметил удивлённый взгляд Бланка.

— Ах, это вы, Энгельс! Час будете стоять на коленях, остальным — садиться.

Фридрих пошёл в угол, куда ставили провинившихся.

После урока Рипе вручил Фридриху записку.

— Не думаю, что ваши родители обрадуются, прочитав её.

— Спасибо, Фридрих, — сказал Бланк, когда они вышли из школы. — Я пойду с тобой домой и всё расскажу сам, чтобы тебя не наказывали.

Дома, к счастью, была лишь мама.

— Госпожа Элиза, учитель Рипе написал вам записку, но Фридрих не виноват, — едва успев поздороваться, начал Бланк.

— А кто же тогда виноват? — грустно спросила мама, принимая записку. Не дочитав до конца, она заулыбалась. — Я испугалась, думала, вы натворили что-нибудь…

— Книгу Гёте принёс я, госпожи Элиза. — Теперь Бланк признавался без боязни.

— Да какой же в этом грех! — Мама даже пожала плечами. — Гёте — великий писатель, украшение и гордость Германии.

— А Рипе сказал, что Гёте — великий грешник.

— Для вашего Рипе чем лучше писатель, тем больший он грешник. — Мама снова улыбнулась. — Мойте-ка быстрей руки и садитесь обедать, а то, пока ты, Вилли, доберёшься до дома, ещё полдня пройдёт.

В Эльберфельдскую гимназию из городского училища переходили лишь немногие ученики.

— Каспар Энгельс был человеком простым, гимназии не кончал, но состояние увеличил вчетверо, — говорил отец полушутя.

Но мама шутки не принимала.

— Дорогой мой, то был другой век, а сейчас даже Бланки отдают своего сына в гимназию.

— Я бы сам мечтал стать ректором такой гимназии, — говорил дед Ван Хаар. — Она сегодня лучшая в Пруссии.

Тогда и решили: Фридрих переходит в гимназию.

Гимназия находилась на другом берегу Вуппера, в соседнем городе Эльберфельде. Города соединял красивый древний мост из белого камня. Чтобы ежедневно не ходить длинной дорогой, Фридрих станет жить на пансионе у исполняющего обязанности ректора доктора Ханчке.

В те годы многие учителя держали на пансионе учеников — жалованье в гимназии маленькое, пансион добавлял небольшой доход. Но одно дело столоваться у простого учителя, другое — у самого профессора Ханчке. Таким образом, Энгельсы и здесь как бы выдвигались вперёд.

Сначала всё казалось обыкновенным. В актовом зале, где собрали всех учеников, профессор Ханчке сказал речь. Барменцы — Фридрих, Греберы и Бланк — чувствовали себя здесь чужаками.

Фридрих приготовился поскучать и на первом уроке. Но вот дверь резко распахнулась, и в класс энергично вошёл учитель истории и литературы Клаузен.

— Садитесь, садитесь быстрей, господа, — сказал он, отмахнувшись от приветствия. — Я познакомлю вас с чрезвычайно интересным изданием. — Он поднял вверх толстую книгу. В руках у него был первый том Якоба и Вильгельма Гриммов «Детские и семейные сказки». — Кто знаком с этой книгой?

Сколько раз из этой книги читал маленькому Фридриху дедушка Ван Хаар прекрасные сказки! Незабываемые вечера в маленькой комнатке наверху… И Фридрих поднял руку.

— Отлично! — обрадовался Клаузен. И громко, с явным удовольствием начал читать сказку «Игрушки великанов».

Ученики притихли: они ещё не привыкли слушать на уроках сказки.

— Братья Яков и Вильгельм Гриммы — явление замечательное в культуре германских народов, — сказал Клаузен, прочитав сказку. — Теперь послушайте отрывок из «Песни о Гильдебранте». Это самое древнее из дошедших до нашего времени произведений в Германии. Его тоже разыскали и опубликовали профессора Гримм.

Героические старинные стихи Клаузен читал на память.

— Некоторые полагают, что любовь к родине начинается с любви к королю. Нет, господа. Хотя любой человек должен уважать законную власть своего государства, любовь к родине начинается со знания истории и культуры своего народа.

Урок кончился неожиданно быстро. Клаузен попрощался с учениками и так же стремительно вышел. А притихшие гимназисты продолжали сидеть на местах.

— Господа, поздравляю вас с рождением большого поэта! — заявил прямо от двери Клаузен на новом уроке. — Запомните его имя: Фердинанд Фрейлиграт. Я сам открыл его недавно. Он печатается в альманахах и ещё не издал ни одной книги, но я уверен — это будущая слава нашей поэзии.

В тот же день Фридрих переписал стихи Фрейлиграта.