Мы поведали вам в предыдущей главе о жизни семьи Сюэ во дворце Жунго и пока говорить больше о ней не будем.

Сейчас мы поведем речь о матушке Цзя и Линь Дайюй, поселившейся во дворце Жунго. Старая госпожа всем сердцем полюбила девочку, заботилась о ней, как о Баоюе, а к остальным внучкам Инчунь, Таньчунь и Сичунь охладела.

Дружба Баоюя с Дайюй была какой-то необычной, не детской. Они ни на минуту не разлучались, в одно и то же время ложились спать, слова и мысли их совпадали, — в общем, они были как иголка с ниткой. Но вот приехала Баочай. Она была постарше Дайюй, хороша собой, отличалась прямотой и откровенностью, и все единодушно решили, что Дайюй во многом ей уступает.

Баочай была великодушна, старалась со всеми ладить, не в пример гордой и замкнутой Дайюй, и служанки, даже самые маленькие, ее очень любили. Дайюй это не давало покоя, но Баочай ничего не замечала.

Баоюй, совсем еще юный, увлекающийся, с необузданным характером, ко всем братьям и сестрам относился одинаково, не делая различия между близкими и дальними. Живя в одном доме с Дайюй, он привязался к девочке, питал к ней симпатию большую, чем к другим сестрам, что могло вызвать всякие толки и привести к печальной развязке.

Однажды, по неизвестной причине, между Баоюем и Дайюй произошла размолвка. Дайюй сидела одна и горько плакала. Успокоилась она лишь, когда Баоюй попросил у нее прощения.

Как раз в эту пору в саду восточного дворца Нинго пышно расцвели цветы сливы, и жена Цзя Чжэня, госпожа Ю, решила устроить угощение и пригласить госпожу Цзя, госпожу Син, госпожу Ван и остальных полюбоваться цветами. Утром в сопровождении Цзя Жуна и его жены она приехала во дворец Жунго и сказала матушке Цзя, что на следующий день просит почтенную госпожу пожаловать к ней в сад Слияния ароматов погулять, развлечься, выпить вина и чаю. На празднество собрались самые близкие родственники из дворцов Нинго и Жунго, но там не произошло ничего примечательного, о чем стоило бы рассказывать.

Баоюй быстро устал и захотел спать. Матушка Цзя велела служанкам уговорить его отдохнуть немного, а затем вернуться.

Но тут поспешила вмешаться жена Цзя Жуна, госпожа Цинь. Она с улыбкой обратилась к матушке Цзя:

— Для Баоюя у нас приготовлена комната. Так что не беспокойтесь, мы все устроим!

— Проводите второго дядю Баоюя! — велела она его мамкам и служанкам и пошла вперед.

Матушка Цзя считала госпожу Цинь верхом совершенства — прелестная, изящная, всегда ласковая, она нравилась матушке Цзя больше других жен ее внуков и правнуков, и сейчас, когда госпожа Цинь пообещала устроить Баоюя, матушка Цзя сразу успокоилась.

Служанки с Баоюем последовали за госпожой Цинь во внутренние покои. Едва войдя, Баоюй увидел прямо перед собой великолепную картину «Лю Сян пишет при горящем посохе», и ему почему-то стало не по себе. Рядом висели парные надписи:

Баоюй пробежал их глазами и, не обратив ни малейшего внимания на роскошные покои и пышную постель, заявил:

— Пойдемте отсюда! Скорее!

— Уж если здесь вам не нравится, не знаю, куда и идти, — улыбнулась госпожа Цинь. — Может быть, в мою комнату?

Баоюй, смеясь, кивнул головой.

— Где это видано, чтобы дядя спал в комнате жены своего племянника? — запротестовала одна из мамок.

— Что тут особенного? — возразила госпожа Цинь. — Ведь дядя совсем еще мальчик! Он ровесник моему младшему брату, который приезжал в прошлом месяце. Только брат чуть повыше ростом…

— А почему я его не видел? — перебил ее Баоюй. — Приведите его ко мне!

Все рассмеялись, а госпожа Цинь сказала:

— Как же его привести, если он живет в двадцати — тридцати ли отсюда? Вот когда он снова приедет — непременно вас познакомлю.

Разговаривая между собой, они вошли в спальню госпожи Цинь.

У Баоюя в носу сразу защекотало от какого-то едва уловимого аромата, глаза стали слипаться, он почувствовал во всем теле сладостную истому.

— Как приятно пахнет! — воскликнул мальчик и огляделся. На стене висела картина Тан Боху «Весенний сон райской яблоньки», а по обе стороны от нее — парные надписи, принадлежавшие кисти Цинь Тайсюя:[50]

На небольшом столике — драгоценное зеркало, некогда украшавшее зеркальные покои У Цзэтянь[51], рядом — золотое блюдо с фигуркой Чжао Фэйянь. На блюде — крупная айва, ее бросил некогда Ань Лушань в Тайчжэнь[52] и поранил ей грудь. На возвышении — роскошная кровать, на ней в давние времена во дворце Ханьчжан спала Шоучанская принцесса, над кроватью — жемчужный полог, вышитый принцессой Тунчан.

— Вот здесь мне нравится! — произнес Баоюй.

— В моей комнате, пожалуй, не отказались бы жить даже бессмертные духи! — рассмеялась в ответ госпожа Цинь.

Она откинула чистое, выстиранное когда-то самой Си Ши легкое шелковое одеяло, поправила мягкую подушку, которую прижимала когда-то к груди Хуннян[53].

Уложив Баоюя, мамки и няньки разошлись, остались только Сижэнь, Цинвэнь, Шэюэ и Цювэнь. Госпожа Цинь отправила девочек-служанок следить, чтобы под навес не забрались кошки и не наделали шума.

Едва смежив веки, Баоюй погрузился в сон, и во сне ему привиделась госпожа Цинь. Она шла далеко впереди. Баоюй устремился за ней и вдруг очутился в каком-то незнакомом ему месте: красная ограда, яшмовые ступени, деревья, прозрачный ручеек, а вокруг ни души — тишина и безмолвие.

«Как чудесно! Остаться бы тут навсегда! — подумал Баоюй. — Ни родителей, ни учителей!»

Только было он размечтался, как из-за холма донеслась песня:

Баоюй прислушался — голос был девичий. Песня смолкла, и из-за склона вышла грациозная девушка, неземной красоты, среди смертных такую не встретишь.

Об этом сложены стихи: