— Сочная попка, сочная попка! — защебетал Лоро, купаясь в своем бассейне.

Мерседес крепко сжала губы.

— Он научился этому не у меня, — сказала она и прищурила глаза. — Это все словечки Оскара!

Четыре года прошло с тех пор, как Сесил объявил Одри, что девочки уедут учиться в Англию. Одри сказала, что никогда не простит его, и выполнила обещание. Она не упрекала его, не говорила о своей обиде никому, кроме Айлы, с которой общалась, катаясь верхом по пампе, в уверенности, что дух сестры находится рядом и сопереживает всем ее страданиям. Свое негодование и обиду она выражала по-своему — вежливо и сдержанно. Именно так Одри теперь общалась с мужем. Она улыбалась ему, разговаривала с ним, подавала ему ужин, ухаживала за гостями на вечерних коктейлях в аккуратном саду их уютного дома, но делала это всегда с некоторой отчужденностью, словно он был одним из гостей. Ее непослушные локоны были стянуты в тугой узел, и из-за этого лицо ее казалось худым и грустным. Она распускала волосы только ночью, когда украшала пианино свечами и играла со свирепостью, которой никто и никогда от нее не ожидал. Сесил отметил ее холодность, но предпочел на нее не реагировать. Он не позволит жене манипулировать собой. Он знал, что поступает правильно и желает блага для своих детей, для их будущего, и был достаточно старомоден, чтобы полагать, будто женщина обязана во всем поддерживать мужа. Сесил привыкал к ее молчаливому протесту, пока это не стало стилем жизни, и он совсем перестал обращать на это внимание. Исключение составляли ночи, когда на большой кровати его тело томилось по ее теплоте и любви, которые она когда-то ему дарила.

Наконец наступил день отъезда. Сесил организовал для семьи двухнедельное путешествие на корабле, и Одри была благодарна, что сможет провести время с дочерьми. Роуз и тетя Эдна пришли в дом рано утром, нагруженные подарками, конфетами, блестящими новыми пеналами, заполненными школьными цветными карандашами, и крепко обнимали детей.

— Только не забывайте нас, ладно? — говорила бабушка, крепко прижимая девочек к себе и смахивая слезы.

Эдна подарила Леоноре старого потрепанного кролика, с которым сама играла в детстве. Она любила Леонору больше, чем Алисию.

— Присматривай за ним! Он был мне очень дорог, когда я была маленькой, — сказала она, целуя внучатую племянницу в лоб.

— И не забывай почаще писать нам! Мы хотим знать все новости! — сказала Роуз, глядя на дочь, лицо которой было бледным и напряженным.

Тетя Хильда пришла вместе с Нелли, но их руки не были отягощены подарками. Близнецы от нее ничего и не ждали, но очень обрадовались, когда Нелли вручила им по большому горшочку dulce de leche.

— Держу пари, в Англии такого не продают, — сказала она.

— Ох и везет же вам! Вы едете в Англию, — сказала Эдна с наигранным воодушевлением. — У них там все самое лучшее. Привезите нам рождественский пудинг, когда будете ехать домой на каникулы.

— И сладких миндальных пирожных, — добавила Роуз.

«По крайней мере, они будут дома хотя бы на Рождество, — подумала она с грустью. — А потом снова уедут на год». Она искренне сочувствовала Одри и провела множество бессонных ночей, задаваясь вопросом, как дочь переживет разлуку с детьми. Но с Генри обсуждать это было бесполезно, потому что он считал, что Сесил все делает правильно. Лучшие школы находятся в Англии, и точка.

Мерседес отказалась прощаться с девочками, так как терпеть не могла выставлять напоказ собственные переживания. Она считала, что слезы и подрагивающая нижняя губа — выражение чрезвычайной слабости, которого нужно избегать любыми способами. Поэтому она отправилась в город за покупками. А Лоро остался сидеть в своей клетке.

— Ужасный стыд, ужасный стыд! — громко кричал он, передавая отношение своей хозяйки к происходящему всем, кто готов был его слушать.

Мрачное серое небо над портом было по-зимнему апатичным. Одри с Алисией и Леонорой ступили на борт «Алькантара». Девочки прыгали вокруг матери, изображая странников в преддверии увлекательного путешествия. Они не только никогда не были в Англии, но еще и впервые собирались плыть на таком большом комфортабельном корабле. «Неужели барашки так же весело резвятся за несколько минут до того, как их собираются прирезать?» — подумала Одри, глядя на них. Суетливые пассажиры, носильщики с кипами тяжелых чемоданов, свистки, ревущие двигатели, плачущие и прощающиеся семьи, объятия и поцелуи… Одри охватила паника. Все было таким непривычным и приводило ее в замешательство. Она ненавидела шум и хаос, и очень боялась, как бы с девочками не случилось беды. Но ей не о чем было беспокоиться, так как происходящее восхищало близнецов. Они торопливо попрощались с отцом, который с какой-то фатальной отрешенностью наблюдал за тем, как его семья поднимается по трапу и исчезает на корабле. Одри поцеловала его в щеку, затем холодно посмотрела ему в глаза, как бы напоминая, что расставание остается на его совести и она никогда не простит ему этого. Он надеялся, что со временем все уладится и что она оценит подарок, преподнесенный дочерям, — когда-нибудь они вернутся домой с прекрасными манерами и отличным образованием. А пока он пытался поднять настроение с помощью бутылки джина.

Девочки носились туда-сюда по коридорам в поисках каюты, повизгивая от радости. Одри взволнованно следовала за ними, вдыхая ненавистный затхлый запах ковров и моющих средств и страдая от клаустрофобии. Ей ужасно не нравились все эти узкие лабиринты переходов… Она не могла разделить оптимизм дочерей, потому что знала, что ждет их в Англии.

— Мамочка, мамочка, мамочка! — восхищенно запищала Алисия, входя в каюту. — Двухъярусные кровати! Я буду спать наверху, — торопливо заявила она, забрасывая сумку на матрас и взбираясь следом. — Пойдем на палубу, Лео!

— Нет, подождите, — начала Одри, но Алисия уже выскочила за дверь, а Леонора послушно последовала за ней. У Одри не было выбора, и она отправилась за детьми. У нее разболелась голова, и единственное, чего ей хотелось — полежать с закрытыми глазами, но в воображении тут же возникли два маленьких тельца, скрывающихся под водой, поэтому с полными слез глазами она побежала по коридорам, догоняя эхо детских голосов.

Палуба была переполнена людьми. Пассажиры прощались со своими родственниками и друзьями. Их крики поднимались в воздух и тонули в трюмах корабля. Одри нашла Алисию и Леонору, которые пробрались в первый ряд толпы и стояли, махая ручонками. Их отец уже вернулся в Херлингем в большой пустой дом.

Одри одиноко стояла на палубе, пока корабль выходил из гавани в открытое море. На горизонте виднелась только серая дымка, словно они плыли на край света. Ее мысли снова вернулись к Луису и той несчастной жизни, которую она выбрала. В ту же секунду Одри почувствовала себя беспомощной, ненужной и вдруг по-новому увидела исчезающее вдалеке побережье Аргентины. Херлингем показался ей крошечным и незначительным — маленькой лужицей по сравнению с огромным морем. «Луис был прав, — подумала Одри с замиранием сердца, — я действительно боялась мечтать». Из-за этого страха она вышла замуж за Сесила и позволила Луису уйти. Если бы только смогла она посмотреть на все его глазами и увидеть мир таким, каким он был на самом деле — необъятное пространство бесконечных возможностей. В окружении незнакомцев направляясь в чужую страну, она вдруг нашла в себе смелость представить, какой была бы ее жизнь, если бы она вышла замуж за Луиса. Они могли бы уехать куда угодно! Могли бы быть счастливы… Никогда прежде Одри не была столь уверена в силе, которую таят в себе желания. Она почувствовала, как ее душа наполняется всепобеждающим чувством свободы. Почему она не понимала этого раньше?

Так началось двухнедельное путешествие. Вдоль берегов Южной Америки к Рио, через океан к Мадейре, затем в Лиссабон, и, наконец, в Саутхемптон. Ощутив в своем сердце перемену, Одри теперь могла наслаждаться путешествием и обществом детей, не думая слишком много о том, что ожидало их впереди. Она лежала в шезлонге на солнышке, читала, мечтала, а близнецы бегали по палубе с другими детьми, плескались в бассейне, учились играть в настольный теннис и с восхищением наблюдали, как взрослые играют в свои спокойные игры, например в кольца. Одри не нужно было беспокоиться о девочках, так как дети всегда находились под присмотром неугомонной миссис Битлстоун-Магнус, или просто миссис Би. Энергичная женщина с пышной фигурой, которую она прятала под длинным, напоминающим навес для парника расклешенным платьем, в свои семьдесят лет без устали организовывала соревнования по рисованию, песенные конкурсы, вечера показов мод, постановку пьес, которые оказались такими увлекательными, что уже к концу первой недели в них с удовольствием участвовали и взрослые.