Я слышала за спиной топоток – сыновья фаро бежали за мной, но я была так огорчена, что не стала прогонять их. Я просто вышла на улицу, составляя про себя псалом, посвященный моей правой руке. На всякий случай.

Когда я поравнялась с домом Исака, чириканье за моей спиной усилилось. Я повернулась, и в тот миг на меня обрушился порыв ветра. Подняв голову, я увидела ангела, пикировавшего на меня. Он сложил крылья, как коршун, бросающийся на дичь. Я прижалась к двери дома, ища спасения.

Мои пальцы нашарили перья, прибитые к двери. Инстинктивно я ухватила перья и сжала их в кулаке. Левой рукой я опиралась о землю, во что-то угодив ладонью.

И когда ангел навис надо мной, я вскинула обе руки, тщетно пытаясь защититься от твари.

Когти ангела едва не коснулись моей шеи, но внезапно что-то остановило мерзкое чудовище. Оно распростерло крылья, замедлив падение, и повело золотистоволосой головой из стороны в сторону.

И лишь тогда я заметила его глаза. Она были синие и пустые, как небо Гипта. Ангел поднял вверх прекрасное равнодушное лицо и принюхался, озадаченно поводя носом у моих растопыренных пальцев.

Затем, расправив крылья, взлетел и направил полет в сторону дворца фаро, куда страх гнал мальчишек, словно подхваченную ветром солому.

Дважды ангел падал с небес, каждый раз взмывая вверх с ребенком в лапах. Я вскочила, обмазала конец Посоха ангельским дерьмом, воткнула в него перья и бросилась в погоню. Но было слишком поздно. Тварь улетела и унесла в когтях двоих ребятишек, унесла в свое гнездо, чтобы разделить добычу с сородичами.

Что я могла рассказать фаро, что могла добавить к перепуганным воплям его сыновей? Я побрела домой, подняв Посох над головой. Он защитит меня надежней любого тотема. Я узнала то, что знали только покойники, когда острые когти пригвождали их к земле.

Ангелы слепы, они охотятся по нюху! И если мы возьмем палки, сунем их в ангельское дерьмо, обваляем в перьях и поднимем над головой, то будем спасены. Чудовища решат, что мы – тоже ангелы.

Я тщательно вымыла руки, позвала помощников и объяснила свой план. Этой же ночью мы соберемся и пойдем к фаро все вместе. И скажем ему, что его народ проклят нашим Богом. Ангелы прилетели за ними, а не за нами. И он должен нас отпустить.

Мой рассказ его не убедил бы, как убедят слова сыновей. Повезло – те двое мальчиков были самыми старшими детьми. Хотя, может быть, дело вовсе не в везении. Просто они были старше и толще, а значит, бегали медленнее. Поэтому ангел поймал их первыми.

Должно быть, их мясо было вкусным. Наутро снаружи слышалось неумолчное хлопанье ангельских крыльев. Кое-кто из народа хотел улизнуть поздно ночью.

– Нет, – запретила я, подняв Посох вождей, измазанный сверху дерьмом ангела. – Если мы удерем ночью, словно воры, мы никогда не сможем работать на гиптов. Мы уйдем завтра утром, при свете солнца, и пройдем через полчища ангелов. Так фаро и его народ узнают нашу силу и силу нашего Бога.

– Но, – возразил Йосиф, – откуда нам знать, что все получится? Это коварный план. Даже я с трудом тебе верю.

– Смотри! – сказала я и открыла дверь, поднимая Посох над головой.

Я надеялась, что все пройдет, как и задумывалось, хотя сердце мое, казалось, застыло комом в горле.

Дверь захлопнулась у меня за спиной, и я не видела, но знала, что к занавескам у каждого окна прильнули лица сородичей.

Я вышла во двор, вооруженная лишь Посохом и молитвой.

Когда я оказалась на улице, тучи ангелов пришли в возбуждение. Они принялись кружиться над моей головой, будто стаи огромной мошкары. Когда они снизились, я воздела над головой Посох и мысленно произнесла молитву.

Кружась огромной воронкой, ангелы поочередно пикировали вниз, обнюхивали наконечник Посоха и снова взмывали ввысь. После чего они выстроились в небе клином и потянулись к дальним горам.

Двери дома распахнулись, выпуская мой народ. Первым шел Иосиф, держа в руках Посох, обмазанный дерьмом ангелов.

– Скорее, пока фаро не понял, что мы делаем, – велела я, – берите ангельский помет и перья, которые они разбросали здесь, и обмазывайте двери своих домов. Потом, когда никто не будет подсматривать, мы соскребем их и обмажем наши тотемы, когда отправимся за море.

Так и стало. На следующее утро, под завывания труб и барабанный бой, мы отправились за море. Но никто из людей фаро или его наемников не вышел проводить нас. Хотя, через некоторое время, они последовали за нами.

Но это уже другая история, и далеко не веселая.

Первым произведением Йена Р. Маклеода стал роман The Great Wheel (1997), удостоенный премии Locus Award в номинации «Дебютный роман». Затем последовали романы The Light Ages, The House of Storms, The Summer Isles (получивший премию Sidewise Award за лучший роман и повесть в жанре альтернативной истории), Song of Time, удостоенный премии Arthur C. Clarke Award, и Wake Up and Dream, готовящийся к публикации в издательстве PS Publishing.

Йен Маклеод дважды получал премию World Fantasy Award в номинациях «роман» и «повесть», его фантастические рассказы Voyages by Starlight, Breathmoss and Other Exhalations, Past Magic и Journeys вышли в издательстве Arkham House.

«Я давно подумывал написать произведение с такой же, скажем так, богословской подоплекой, как у этого рассказа, – признается автор. – Довольно долго я примерялся, как бы сделать центральными персонажами Иоанна Крестителя и Саломею, но как-то все не складывалось. Затем мое внимание обратилось на Мельхиора, и, под влиянием известного стихотворения Т. С. Элиота о волхвах, все стало на свои места – головоломка сложилась.

Есть в ангелах нечто ужасающее, даже если о них говорится как о блистательных воплощениях святости – например, это становится ясно при прочтении книги Откровения».

ОН ПУТЕШЕСТВОВАЛ ПО ТОЙ ЖЕ ДОРОГЕ, но теперь зимнюю тьму сменил палящий зной, и ничто в тех землях, по которым он проезжал более тридцати лет назад, не осталось прежним. Тихие дома, лоскутное одеяло обработанных полей, пастухи с равнин, готовые поделиться вином из бурдюка, – все это исчезло. Теперь здесь бродили недоеные козы, в придорожных канавах валялись вздувшиеся трупы, несобранные плоды гнили на ветках. Шагали строем солдаты, а мирные люди бежали прочь. Над дорогой клубились пыль и страх.

Он пробирался тайными тропами. Останавливался на ночлег в укромных, уединенных местах. Не зажигал огня, питался изюмом и сухарями. Он не молился. Хотя он был старый, слабый и безоружный, им владел не страх, а скорее смирение и обреченность. Он знал, что его верблюд гораздо ценнее его самого, и знал, что никогда уже не сможет вернуться в Персию. По крайней мере, живым. Если император узнает об этом путешествии, то сочтет это предательством, и жрецы Зороастра растерзают его тело за почитание ложного божества.

Наконец, он добрался до Евфрата. Здесь росли пальмы, среди болот высились зеленые холмы, однако в деревнях, которые он проезжал, не было ни души. Пока его верблюд долго и шумно утолял жажду, он сидел на берегу широкой голубой реки и тихо горевал о двух своих старых друзьях. Первым был Мельхиор, который первым прочел о грядущем рождестве в священной книге примитивного племени. Вторым – Каспар, который определил по звездам верный квадрант и направлял их к цели путешествия. И он, Бальтазар, отправился вместе с ними, потому что перестал верить во что-либо и желал собственными глазами увидеть доказательство того, что и весь мир, и все небеса пусты. Наверное, именно поэтому он избрал в качестве подношения мазь для бальзамирования тел – он не надеялся найти того царя, для которого предназначался дар.

Привязанная у берега лодка суетливо колыхалась на волнах, словно желая, чтобы течение подхватило ее и унесло прочь, подальше от этого покинутого всеми, унылого, зеленого места. Только к вечеру Бальтазар вновь набрался решимости продолжить путь и, бормоча заклинания, заставил своего утомленного долгой дорогой верблюда войти в лодку, затем выразил почтение богам реки и, отталкиваясь шестом, вывел лодку из зарослей камыша на чернильную гладь открытой воды. Небо на западе потемнело, ветер играл над водой, но даже когда поднялась луна и засияли звезды, даже когда он привязал лодку у дальнего берега и направился прочь от реки по иссушенной земле, которая вскоре сменилась пустыней, закатный горизонт по-прежнему пылал.