Лицо Риви сделалось мертвенно-белым.

Рядом с ним Эд Фрэзер ласково произнес:

– Давай, Мэри. Ты справишься, милая.

Потрепанный самолет перестал трястись. Словно муха, вылетевшая из бутылки, он продолжил подъем.

Эд Фрэзер выдохнул – до сих пор он сдерживал дыхание.

– Еще два фута, – прохрипел он, – и я смог бы написать свое имя на этой ледяной стене!

Риви молчал. Даже когда Мак-Эндрюс и Джо Декстер пришли в рубку и похлопали его по плечу, у него не нашлось слов. Но он знал, о чем думают его парни. Он предполагал, что они скажут.

Он был прав. Когда час спустя самолет приземлился возле шахты, они так и сказали: их добрый ангел, девушка шкипера, вновь провела их через все опасности.

Риви выслушал их с мрачным видом. А потом – он всегда был откровенен с этими парнями – достал из кармана заметку, сказал: «Прочтите», – и отправился на склад. Там он нашел банку с краской и кисть и сел на ступеньки, ожидая, пока придут ребята и можно будет улетать. Пока что он пытался привести растрепанные мысли в порядок.

Возможно, больше всего пострадала его гордость. Он и Мэри Фарбиш никогда не могли прийти к согласию по поводу некоторых вещей – например, полетов на старом самолете над Аляской.

– Шкипер… – Джо Декстер стоял перед ним с неловким видом. – Мы с ребятами понимаем, каково вам, и чертовски сочувствуем. Но мы думаем, что должны вам кое-что сказать. Меня выбрали, чтобы прямо заявить это вам.

Риви ждал, хмурясь.

– Многие женщины носят имя Мэри, шкипер, – продолжал Джо. – Мать Мак-Эндрюса. И моя сестра тоже. – Джо неуклюже сунул руки в карманы и передернул плечами. – Эд Фрэзер называет свою жену Мишель, но ее настоящее имя Мэри, и дочку они назвали в ее честь. Мы никогда не говорили об этом, шкипер, не хотели отнимать что-либо у вас, но мы всегда чувствовали, что у нас больше одного ангела-хранителя. Эта старая тачка принадлежит нам всем.

Шкипер молча смотрел на него, и Декстер перевел мрачный взгляд на банку с краской.

– Вы… вы понимаете, о чем я, шкипер?

Риви встал. Странно, но он улыбался. Держа банку на вытянутой руке, он торжественно вылил ее содержимое на мерзлую землю и сказал:

– Бог любит вас, Джо, всех вас. – Затем он расправил плечи. – Та медсестра, Джо, блондиночка… как ее зовут?

– Почему бы вам не спросить ее самому?

– Хорошо, – ответил Риви. – Я спрошу.

Ивонна Наварро живет на юге Аризоны, ее муж – писатель Уэстон Очи. Днем она работает в историческом музее Форт Уачука, а по вечерам делит время между несколькими занятиями – писательством, рисованием, колледжем, тремя немецкими догами, двумя попугайчиками, жадно требующими внимания, и семьей (не всегда в указанной последовательности).

Она написала семь внецикловых романов: AfterAge («После жизни»), Final Impact («Последнее столкновение») и Red Shadows («Красные тени»). Также она пишет книги по мотивам многочисленных киносюжетов, включая фильмы «Ультрафиолет», «Электра», «Хеллбой» и семь серий вампирского сериала «Баффи, истребительница вампиров» (пять из которых – оригинальные произведения).

Ее работы награждены премией Брэма Стокера за выдающиеся достижения в жанре хоррора и множеством других наград. Недавно Ивонна завершила свой последний роман Highborn («Высокое происхождение») и приступила к следующему произведению, Concrete Savior («Спаситель из бетона»), размышляя над очередными поворотами сюжета данной серии.

«Я не помню, куда двигалось повествование, когда я начала «Ангела чумы», – призналась Наварро. – Но я помню, что хотела написать историю о замке Уоррик, и даже ради этого посетила эту достопримечательность. Как часто бывает, рассказ двинулся в совершенно неожиданном направлении, вырываясь за пределы каменных стен, которые были сложены руками смертного человека».

ОНИ ЗНАЛИ, ЧТО ОН НЕ ЧЕЛОВЕК, знали, что убить его нельзя, что со временем он становился только сильнее, совершенствуя свои навыки до предела, – это заметили, приняли к сведению, но радоваться не спешили. Потому и закопали его поглубже, под комнатами, где он когда-то оттачивал свое ремесло.

Мечи, крюки и щипцы – все пыточные инструменты, которыми он владел и считал своими орудиями, – обрушились теперь на него самого, они резали, рвали и терзали плоть, вбивая все глубже и глубже, пока, истекая кровью, он не свернулся в клубок и не затих в самой удаленной и темной части здания.

Они решили, что он уснул, что он ничего не знает. Он знал все!

Он видел, как люди убивали друг друга; он улыбался, когда Черная смерть выкосила Европу и половину известного мира; он стонал от досады, когда кровавый меч возмездия в человеческих руках сменился жалкими весами правосудия; он рыдал, когда моровые поветрия выдохлись и улеглись на обочину истории умирать.

Они заперли его, потому что считали чудовищем, умеющим только убивать и мучить.

И лишь хозяева темницы знали о его существовании, о том, что он, ликуя, сошел в уготовленный склеп, пока пытчики, его собратья по ремеслу, дрожа и страшась огненного ливня с небес, посланного по их жалкие и негодные души, как могли, исполняли свой долг. Они думали, что могут предугадать его действия, что имеют над ним власть и что без еды, воды и света он, в конце концов, погибнет.

А некоторые верили, что если никто никогда не обмолвится с ним словом, то он обречен.

Ничего-то они не знали.

Работа была хорошо оплачиваемой, интересной и постоянной. И, хотя Жанель даже не думала о такой возможности два года назад, когда закончила художественный колледж, эта работа ее устраивала. Уже только то, что она жила рядом с историческим памятником и образчиком средневекового искусства, дорогого стоило, не считая неутихающего восторга ее внутреннего ребенка, которому никогда не наскучивал Хэллоуин.

Она была на грани отчаяния, когда решилась пойти на прослушивания в Уорикском замке. Оказалось, что она умеет играть. А через месяц она встретила мужчину, который вскоре стал ее женихом. Это место стало смыслом ее жизни, и пять дней в неделю она, переодевшись в старинное платье, изображала уродливую злосчастную шутиху, умирающую от бубонной чумы. Она выпрыгивала на туристов, осматривающих подземелья замка, пугала их, зловеще хихикала и провожала некоторое время, находя льстивые слова для каждого в тургруппе, помогая им почувствовать себя особенными. Каждое утро Жанель просыпалась с ощущением счастья, будущее представлялось безоблачным. На работу она летела с радостной улыбкой. Жизнь благоволила ей.

Пока она не увидела эту тень.

– Посмотри, – сказала Жанель, указывая на стену. – Я заметила ее этим утром. Удивительно, что раньше не замечала.

Они сидели в недавно открытом помещении, в стороне от основных пыточных комнат. Эту камеру обнаружили всего пару месяцев назад – рабочий заделывал трещину в штукатурке и заметил, что несколько камней в стене шатаются. Выяснилось, что это не капитальная стена, за ней была скрыта небольшая пустая комната, глубиной в шесть футов.

Она и осталась пустой, хотя Жанель была уверена, что вскоре здесь разместится какая-нибудь экспозиция – веселая или жуткая.

Робби посмотрел туда, куда указывал ее палец.

– Ничего не вижу.

Ее жених – ах, всего две недели осталось до свадьбы, а она так и не привыкла называть его своим женихом! – перевел взгляд на слегка примятый бутерброд, который лежал у него на коленях. На этот раз он был с ореховым маслом и кусочками банана. Они видели передачу по телевизору, где сообщили, что такой бутерброд любил Элвис Пресли. Поэтому решили попробовать. Пролежав все утро в сумке, бутерброд стал влажным и противным, как промокшие обои.

– Вот, – сказала Жанель, забирая несчастный бутерброд и ставя на колени жениха пакет с ланчем. – Здесь яблоки, сыр, печенье и хрустящие хлебцы. Если будешь хорошо себя вести, я куплю тебе шоколадку.