По-хорошему, им следовало бы просто развернуться и уйти. Принести свои извинения за беспокойство и, может быть, предложить немного денег, чтобы этому жалкому семейству было на что купить еды. Поначалу Бальтазару показалось, что именно это и собирается сделать Мельхиор, когда тот шагнул вперед, протягивая небольшой мешочек с золотом. Но потом он вдруг пал на колени, прямо в грязь, перед младенцем, лежавшим в этой грубой колыбели. И Каспар, поднеся чашу с благовониями, сделал то же самое. То были дары… Бальтазар припомнил, как его двое друзей все время говорили о тех дарах, которые собираются принести. Теперь он почувствовал, что ему не остается ничего иного, кроме как простереться ниц и тоже предложить свой дар, хотя он и вообразить себе не мог, что когда-либо дойдет до такого. Золото для царя и благовония для священника – да, это были правильные и понятные дары, если пророчества хотя бы отчасти правдивы. Но мирра символизирует смерть, если она вообще хоть что-то символизирует. Но вот младенец пошевелился, и тогда, на мгновение, Бальтазар почувствовал, что что-то происходит и он стал частью этого чего-то. И это нечто тревожило его сны и думы на протяжении многих лет, миновавших с тех пор.
Он говорил об этом мгновении с Мельхиором, сидя у его смертного ложа там, в Персии. Да, его старый друг согласился, сказав тихим шепотом, что, наверное, бог действительно задумал явиться им таким странным способом и в таком странном месте. Возможно, он даже передвинул небеса так, чтобы они смогли предпринять то долгое путешествие и принести именно эти дары.
Но к тому времени Мельхиор был уже при смерти и быстро угасал, страдая от болей и зловонного недержания, которые уже не способны были унять ни молитвы, ни заклинания. Прислушиваясь к тяжелому, прерывистому дыханию старого друга, Бальтазар не смог себя заставить задать еще один вопрос, не дававший ему покоя долгими бессонными ночами. Ведь если тот младенец и в самом деле был воплощением всемогущего божества, почему этот бог сделал их орудием для тех ужасов, что воспоследовали?
Трое волхвов покинули ясли ранним утром, под затянутым дождевыми тучами небом, и, даже не обсуждая это, они знали, что должны тихо и тайно вернуться в Персию и не разносить вести об этом. Однако из-за их напрасных бесед в пышном дворце Ирода уже было слишком поздно. Слухи о младенце-короле взбудоражили эту и без того беспокойную провинцию, и реакция Ирода была незамедлительной и эффективной, как это принято у римлян. Подобно горькому ветру, трех якобы мудрых мужей настигли известия о том, что все младенцы мужского пола, рожденные недавно в Вифлееме, безжалостно убиты. И волхвы возвратились в свои дворцы в Персии, отчасти уверовавшие, что видели явление великого божества, и совершенно убежденные в том, что этот бог мертв.
Так все и оставалось в годы, прошедшие с той поры. Тело Бальтазара все больше дряхлело, он терял своих жен, умирали его старые друзья. Но потом дошли слухи из тех же самых земель к западу от Персии – слухи о человеке, рожденном, как говорят, в том же самом месте и тем же самым образом, коему они были свидетелями. Говорили, будто человек этот ныне творит удивительные чудеса и сам себя объявил царем народа, который римляне прозвали иудеями. По подсчетам Бальтазара, прошло уже четыре года с тех пор, как этот человек появился, словно из тех самых пророчеств, какие Мельхиор однажды показывал им в древних свитках. И теперь Бальтазару думалось, что это последнее путешествие всегда было предопределено, и как будто единственное, чего он ждал, – это приближения своей собственной смерти.
Сейчас он вступал в зеленые земли. Плодородные края, в которых бурлила жизнь. В ручьях струилась прозрачная, чистая, сладкая вода – такая вкусная, что и Бальтазар, и его верблюд, казалось, никогда не смогут ею напиться вдоволь. Травы у обочины цвели пышнее, чем цветники в дворцовых садах Бальтазара. Блеяли жирные овцы. Воздух становился чище и слаще с каждым вдохом. Вся пыль, боль и разочарования путешествия вскоре рассеялись без следа.
Первый ангел, которого увидел Бальтазар, стоял на перекрестке дорог, и поначалу показался волхву высокой золотой статуей – пока не стало ясно, что эта статуя вовсе не стоит. Это создание парило в воздухе, в двух или трех пядях от земли, над прекрасно уложенной брусчаткой. На его четырех соединенных между собой крыльях сверкало множество прекрасных глаз, а еще у существа было четыре лица, обращенных к четырем сторонам соединяющихся на перекрестке дорог, и это были лица человека, льва, быка и орла. Ноги у существа также были подобны ногам быка. Неведомым образом Бальтазар понял, что это создание принадлежит к ангельскому чину, известному как «херувимы». В ушах Бальтазара гремела музыка, когда он смотрел на ангела, – она была невообразимо прекрасна, и только потому не ужасала. Он не знал, что делать, – пасть ниц и залиться слезами или радостно смеяться во весь голос.
– Ты пришел как пилигрим, старик, – это было просто утверждение, пропетое ревущим хором. – Ты можешь пройти.
Эта земля Израиля воистину была раем. Он никогда прежде не видел таких ухоженных деревень или настолько плодородных полей. Ветви деревьев сгибались под тяжестью плодов, хотя время их созревания еще не наступило. Повсюду весело скакали овцы. Коровы и быки были тучными и приятными на вид. Помимо множества других чувств, охвативших его, Бальтазар внезапно ощутил сильный голод. Он сдержался и не стал срывать фиги с деревьев, но вскоре увидел, что многие другие путешественники и пилигримы утоляют голод пищей, какая была им по вкусу, а крестьяне щедро предлагают всем свой урожай – сочные оливы, спелые гранаты, еще теплый хлеб, прохладное вино, большие куски мяса.
О том, что близится ночь, он узнал по потемневшему небу на востоке, в той стороне, откуда он пришел. Но в то же время небо на западе сияло слишком ярко, и не было и намека на то, что солнце заходит. Его охватило чувство приятной, счастливой усталости. Здесь он с радостью устроится на ночлег в придорожных зарослях, и это ложе наверняка окажется мягче пуховой перины… Но какой-то крестьянин бегом подбежал к нему, появившись из жемчужно-голубых сумерек, и настоял на том, чтобы принять гостя у себя в доме. Дом у крестьянина был квадратным, со свежевыбеленными стенами, крыша недавно перекрыта.
Внутри мерцали масляные лампы, пол в доме был сух и чисто выметен. Бальтазар никогда еще не видел настолько простого и притом прекрасно ухоженного дома. Сам крестьянин также был красив, и еще красивее были его жена и дети, которые пели песню, готовя еду, и внимательно выслушали рассказ Бальтазара о его путешествии и тех ужасающих картинах, которым ему довелось стать свидетелем, но потом рассмеялись, когда рассказ был окончен, и обняли Бальтазара, и принялись молиться.
Они заверили его, что все увиденное в путешествии – это горестные остатки мира, который вскоре будет уничтожен, когда расширится Царство их Спасителя. Старший сын из этой семьи сражается в армии Иисуса Христа, которая, они уверены, непременно победит, и родители не боятся, что их сын погибнет. Даже в таком счастливом доме, как этот, последнее утверждение показалось Бальтазару чрезвычайно странным, однако он не стал делиться своими соображениями на этот счет, пока хозяева вместе с гостем сидели на прекрасно сотканных коврах и принимали пищу, которая показалась Бальтазару вкуснейшей из всего, что ему когда-либо доводилось пробовать. После того были еще песнопения и новые молитвы. Когда глава семьи подозвал к себе Бальтазара, тот подумал, что ему, наконец, укажут место, где можно расположиться на ночлег. Хозяин дома провел его через небольшой дверной проем, и там, за занавеской, действительно оказалась постель на возвышении, однако на ней уже кто-то лежал. Это была пожилая женщина, она лежала, улыбаясь, с широко открытыми глазами и сложенными как будто в страстной молитве руками.
– Давай же, друг мой. Это моя бабушка. Ты должен дотронуться до нее, – сказал хозяин дома Бальтазару.
