– О! – изобразил я удивление. – Понятно.

А Дарлен улыбнулась.

– Вы, во всяком случае, смотритесь лучше, чем он.

Чем Уинстон.

Курьер покраснел и ответил:

– Спасибо.

Я проводил его тоскливым взглядом. Как говорится, жизнь продолжается. Кто-то умирает, а она идет своим чередом. И вот передо мной лишнее тому доказательство. Только Уинстон умер, как его место занял другой. И это преуменьшало и возвеличивало то, что произошло накануне. Мне стало не по себе.

Позже состоялось совещание.

Я рассчитывал, что оно отвлечет меня от грустных мыслей. Мы собрались в конференц-зале, который заблаговременно зарезервировала Мэри Уидгер.

Мой творческий коллектив – все при карандашах и блокнотах – внимал мне со скукой. Мы снова получили задание рекламировать снадобье от простуды и головной боли, а рассчитывали на нечто прежнее, то есть эпохальное. Я зачитал подготовленное Мэри Уидгер сообщение. Оно содержало наши планы на ближайшее будущее и было не менее запутанным и бестолковым, чем теорема Фуко[33]. В прежние безмятежные дни я игнорировал подобные забавы. Мы просто создавали рекламу, ржали при этом, получали от работы удовольствие и из нее самой выводили стратегию.

Я, не краснея, произносил такие слова, как целевая аудитория, уровень усвоения, насыщение материалом. Исправный трутень, я, как и положено, попусту жужжал: сегодняшнее сообщение Мэри благополучно списала с предыдущего.

По возвращении в кабинет я отгородился от секретарши дверью и снял телефонную трубку.

– Привет, Диана.

В прежние времена я звонил ей с работы ежедневно и по многу раз.

Я прекратил это делать, когда наши разговоры свелись к обсуждению всяких неурядиц. Случалось, мы по двенадцать часов не обменивались ни единым словом.

А теперь у меня накопилось столько всего, о чем я мог рассказать. Чего стыдился и о чем почти не в состоянии был думать. И все-таки я позвонил ей.

– И тебе привет, – ответила Диана. – Все в порядке?

– Нормально.

– Ты уверен, Чарлз?

Я не хотел себе признаваться, что Диана специально поддерживает беседу, чувствуя: со мной что-то не в порядке. Деталей она, конечно, не знала. Только улавливала общее настроение.

– Да, конечно, – сказал я. – Просто хотел с тобой поздороваться. Проверить, как ты там.

– Все отлично, Чарлз. Я беспокоюсь о тебе.

– Обо мне? Не стоит. Со мной все в порядке.

– Чарлз…

– Да?

– Я не хочу, чтобы ты считал…

– Слушаю тебя.

– Я не хочу, чтобы ты считал, будто со мной невозможно разговаривать.

В ее словах было нечто душераздирающее. Поддерживать разговор – это самое легкое, чем могут заниматься люди. Но только до того момента, как это перестает у них получаться. И тогда разговор становится самым тяжелым на свете делом.

– Я… в самом деле… Диана. Я – ничего. Хотел только поздороваться. Я тебя люблю. Это все.

На другом конце провода воцарилась тишина. А потом:

– Я тебя тоже люблю.

– Диана, ты помнишь?..

– Что?

– Как я разыгрывал волшебника на празднике Анны. Купил набор фокусника в магазине шутих. Помнишь?

– Помню.

– Я неплохо справился. Детям понравилось.

– И мне тоже.

– Как я перевернул шляпу. Дети испугались, что я оболью их молоком, а из шляпы посыпалось конфетти. Сколько было охов и ахов!

Я вспомнил об этом, наверное, потому, что надеялся на иное чудо.

– Дэвид Копперфилд по сравнению с тобой сопляк.

– Только гребет миллионы долларов.

– Кто их считал?

– Только не я.

– Подумываешь о новой карьере?

– Не знаю. Это же никогда не поздно?

– Еще бы.

– Вот и я так считаю.

– Чарлз?

– Да?

– Я вполне серьезно… Насчет наших разговоров.

– Я понимаю.

– Домой придешь вовремя?

– Вовремя.

– Тогда до скорого.

Повесив трубку, я подумал, что все еще можно уладить. Ну, если не все, то хотя бы самое главное. Вот оно самое главное – смотрит на меня из рамки десять на двенадцать на моем столе.

Но именно в этот момент все полетело к черту.

Телефон зазвонил минуты через две.

Через две минуты после того, как я повесил трубку, поговорив с Дианой, посмотрел на фотографию моей семьи и решил, что все еще может в конце концов поправиться.

Раздался звонок. Затем еще. Дарлен, очевидно, спустилась в холл потрепаться о мальчиках с другими помощницами – так, компенсируя отсутствие приличной зарплаты, любили именовать себя секретарши.

Поэтому трубку поднял я.

Мне могли позвонить не меньше сотни людей. Позже от нечего делать я пересчитал их. Получилось что-то около сотни, и каждый имел причину набрать мой телефонный номер. Не то чтобы я не ожидал этого звонка. Напротив. Но представлял, что позвонит другой.

Но это была она.

Ее голос странно напоминал о другом времени и другом месте. Голос маленькой девочки. Прелестный, если им говорит маленькая девочка. И тошнотворный – если взрослая женщина.

– Пожалуйста, Чарлз. Ты должен сюда приехать.

У меня возникло сразу два вопроса. Где это такое «сюда»: дома? на работе? И почему она опять заговорила, словно напуганный ребенок?

– О Господи… Ты должен… Ну, пожалуйста, – прошептала она.

– Ты где? – спросил я.

Вполне логичный вопрос – один из четырех, которым обучают в журналистике: «что?», «когда?», «почему?» и «где?». Даже если я задал его таким же паническим тоном, как и она. Даже в этом случае.

– Пожалуйста… он за мной следил… он собирается…

– Что происходит, Лусинда? В чем дело? – Вот настоящий вопрос, который давно следовало задать.

– Он хочет меня ударить… Ему нужны деньги… Он…

Я легко представил, что произошло: огромная темная ладонь вырвала у Лусинды трубку и накрыла микрофон. Я увидел помещение, которое выглядело как гостиничный номер, хотя на самом деле могло быть совершенно другим. И лицо, которое запомнил навеки, хотя всеми силами старался отвести глаза: «Не смотри… не смотри…»

Я снова услышал по телефону голос. Но не ее. На сей раз не ее.

– Слушай меня, говнюк.

Васкес! Но не тот, что приходил к Диане. Исчез фальшиво-приветливый тон, маскировавший злобу, и теперь она вырвалась наружу – встала на дыбы, загарцевала и начала беспощадно сшибать с ног тех, кто попался на пути.

– Думаешь, удастся запудрить мне мозги? Думаешь, способен меня перехитрить? Кусок ты дерьма! Посадил в машину педика и велел ему… Что? Надрать мне задницу? Так вот, твоя девка у меня. Понял? Твоя шлюшонка в моих руках. Отвечай, ты понял?

– Я понял.

– Так-то лучше, дерьмо! А то вбил себе в голову, что сам крутой. Натравил на меня какого-то долбаного шута. Это на меня!

– Я все понял… я…

– Ты понял? Так вот, оторви свою задницу от стула и гони сюда с сотней штук. А иначе я затрахаю твою девку до смерти. Усек, Чарлз?

– Да. – А кто бы не понял? Всякий ужаснулся бы серьезности подобной угрозы.

Пришла пора задать вопрос «где?». Я спросил адрес.

Помещение располагалось на самой окраине – в испанском Гарлеме, где я ни разу не был, разве что проскакивал насквозь, направляясь на стадион «Янки» или на скоростную магистраль Кросс-Бронкс.

Я вызвал по телефону машину, открыл сейф и сложил деньги в портфель – я держал их в кабинете, чтобы воспользоваться в нужный момент. В сейфе лежало и кое-что еще, а именно пистолет Уинстона. Несколько секунд я раздумывал, не взять ли его с собой, но решил: не стоит. Что я буду с ним делать?

На лестнице я встретил Мэри Уидгер. Она поинтересовалась, не случилось ли что.

Я ответил:

– Срочно нужно домой.

Через пятнадцать минут я ехал по Третьей авеню. Машина просачивалась и протискивалась сквозь мучительные заторы. Огромные рефрижераторы, автомобили «Федерал-экспресс»[34], фургоны, городские автобусы, «желтые» и «бродячие» такси[35] так и норовили перекрыть нам дорогу.