Не более чем в двадцати ярдах от перекрестка Маркет-стрит и Лондон-роуд свет уличного фонаря освещал одно из объявлений Хеда. Денхэм и Маргерит Уэст шли неторопливо – позволяя второй паре уйти подальше от них. Маргерит замешкалась, увидев жирный черный шрифт заголовка: «Обращение полиции ко всем велосипедистам и медсестрам».

– Связано ли это… с тем, что произошло прошлой ночью? – спросила она.

– Да, – отвечая, Денхэм взял ее за руку и потащил прочь от объявления. Он хотел избежать всякого напоминания о трагедии, к которой имел отдаленное отношение.

– «Велосипедистам и медсестрам», – повторила Маргерит, пока они шли прочь.

– Полицейский видел, как медсестра ехала на велосипеде от моста на Лондон-роуд, а затем свернула на Треерн-роуд – примерно в то же время, когда я выехал из усадьбы, – пояснил Денхэм после недолгого молчания. – Позднее он видел молодого человека в бриджах и жокейских сапогах – тот шел по Маркет-стрит в сторону Мэггс-лейн. Теперь они не верят, что я не видел того юношу по пути из усадьбы, ведь я живу на Треерн-роуд и ехал той же дорогой. Так что меня подозревают в соучастии.

Говорил он с горечью. На какое-то мгновение воспоминания о том, как его встретили в ратуше, оказались сильнее воспоминаний о том, как Маргерит заступилась за него. А может, он был возмущен тем, что ей пришлось вот так вот заступаться за него.

Какое-то время они шли молча и не спеша. Шедшие впереди них Ли и Адела Денхэм старательно удалялись, увеличивая отрыв. Денхэм держал Маргерит за руку, и чувствуя ее близость, он успокаивался. Горечь отступала. Они свернули за угол Треерн-роуд как раз вовремя, чтобы увидеть, как Адела и Ли входят в дом.

– Благодаря тебе вечер прошел замечательно, – внезапно сказал Денхэм.

– Но я верю в тебя, – мягко ответила девушка.

Денхэм тут же остановился и обернулся к ней. Все еще сжимая ее руку, он повел девушку через дорогу – к месту, где от нее ответвлялась Пэнлин-авеню.

– Могу ли я проводить тебя домой? – спросил он. – Адела и Ли будут только рады, что я приду позже, если позволишь.

– Я и сама не расстроюсь, – улыбнувшись, ответила она. – Можем посчитать это нашим добрым делом для них.

Она жила в одном из четырех крохотных домиков, окруженных садами. Построивший их застройщик неохотно отка­зал­ся от идеи назвать группу из четырех домиков «Террасой медового месяца», ведь каждый из них мог вместить лишь бездетную пару и только одного слугу. Денхэм открыл для Маргерит калитку третьего дома и отступил назад, пропуская спутницу.

– Не зайдешь на минутку? – спросила та.

– Если можно, – нерешительно ответил он.

– Продолжим наше доброе дело. Оглянись на окно собственной гостиной и увидишь, на месте ли они. А они не обрадуются, если ты вернешься прямо сейчас.

– Да, но служанка. Не распустит ли она язык?

– Миссис Пеннифезер? Она же глуха, и спит в задней комнате. Нет, из-за нее не стоит волноваться о моей репутации. Кроме того, еще нет даже одиннадцати часов, и в конце концов ей просто-напросто все равно. Так почему бы ненадолго не зайти?

– Надеюсь, можно, – ответил Денхэм и последовал за спутницей в дом.

Она включила свет, прошла в маленькую гостиную, взяла с каминной полки коробок спичек и зажгла газовый камин. Денхэм оставил пальто и шляпу в крохотной передней и вошел, когда Маргерит все еще стояла у огня, в меховом вечернем плаще, надетом поверх черного платья.

– А теперь расскажи мне о том, что было днем, – сказала она, не подымая глаз на Денхэма. – Я имею в виду, почему ты оказался под подозрением.

– Думаю, это потому, что я потерял самоконтроль утром, когда ко мне пришел инспектор Хед. Когда он рассказал мне о молодом человеке в жокейском костюме со свертком под мышкой. У инспектора каким-то образом сложилось впечатление, будто возвращаясь из усадьбы, я видел этого молодого человека. Вот они и стали давить на меня, чтобы я сказал, что видел его.

– Но этого не произошло? – все еще не подымая взгляда, спросила Маргерит.

Денхэм внимательно и пристально взглянул на нее.

– Я сказал им, что с тех пор, как я выехал из усадьбы, и до того, как запер свою машину в гараже, я не видел ни души, за исключением Квэйдов в их машине, – ответил он.

– Я верю тебе, – Маргерит, наконец, подняла глаза.

– То есть…

– Я верю, что ты не умеешь лгать.

– Возможно, – с ноткой сомнения ответил Денхэм. – И все же… мисс Уэст, я хочу признаться… я могу довериться?

– Можешь говорить все, что хочешь. Что угодно.

– На дознании я честно отвечал на все вопросы, пока… поскольку ты… – Денхэм запнулся.

– Поскольку я?

– Мне нужно рассказать обо всем, – несколько сконфуженно ответил Денхэм. – В три часа утра я покинул усадьбу. Я ехал домой на своей машине и поставил ее в гараж. С того момента, как я свернул на Лондон-роуд, я не видел ни души. До этого, на Маркет-стрит, впереди меня ехали Квэйды. Входя в дом, я слышал Мортимера и девушек Перри – они смеялись и говорили, но я не видел их. Это было уже после того, как я запер гараж с машиной.

– Но подозрения против тебя совершенно несправедливы, – заметила Маргерит.

– До сих пор – да, но хоть я и правдиво отвечал на все вопросы, из-за тебя я несколько хитрил в формулировках. Я поставил машину и ушел в дом.

– А затем? – вновь опустив глаза, спросила девушка.

– Мне захотелось виски с содовой, и я смешал их. В гостиной. Мне совсем не хотелось спать, и я разжег камин – точно так же, как ты сейчас разожгла свой. Сидя у камина, я размышлял о том, а стоит ли вообще ложиться спать, когда церковные часы пробили четыре с четвертью. Затем я вспомнил, что, ставя машину в гараж, я остановил двигатель, слишком резко включив сцепление с включенной передачей заднего хода, и поэтому забыл выключить зажигание.

– О чем это ты?

– Зажигание от аккумулятора, и тот разряжался. Это значило, что если я не выйду и не выключу его, то аккумулятор разрядится, и утром я, скорее всего, не смогу завести машину. Так что я вышел в гараж, включил свет и выключил зажигание. Думаю, это было где-то в двадцать минут пятого.

– Но я все еще не понимаю, при чем здесь я, – спросила Маргерит, глядя прямо на Денхэма. На ее устах был намек на улыбку.

– Я выключил свет в гараже, – продолжил Хью, – запер его и направился домой. Двери гаража, как ты, возможно, знаешь, находятся прямо в конце этой дороги – Пэнлин-авеню. Было очень темно и немного туманно. Я увидел человека, и насколько я могу судить, это был юноша в жокейском костюме. Я видел его пару мгновений: когда он прошел под фонарем возле этого дома. Мне показалось, что он открыл твою калитку и прошел к дверям в дом. Я знаю, здесь четыре одинаковых дома, а уличный фонарь светил не так уж ярко, но… понимаешь? Я признался, и не имеет значения, что ты обо мне подумаешь. Мне показалось, что он прошел в этот дом.

– Ясно, – сказала девушка, вновь опустив глаза. – Понимаю.

– Затем, утром, ко мне пришел Хед. Не знаю… моей единственной мыслью было защитить тебя. Обманули меня глаза или нет, но тебя я хотел оградить. Если бы я сказал, что думаю, будто видел человека, вошедшего в твой дом в тот час, то это разрушило бы твою репутацию, даже если бы ты опровергла это – от такой скандальной истории не отвертеться. Я хотел оградить тебя любой ценой, за исключением прямого лжесвидетельства. Если они хотят, они могут заподозрить меня во лжи, хотя на самом деле я не лгал. Они могут заподозрить меня в чем угодно, но я избавлю тебя от вопросов такого рода. Я должен был защитить тебя, и я сделал это.

Маргерит опустила левую руку на каминную полку – к правой руке, а голову опустила так, что Хью не мог видеть ее лица. Она молча застыла в этой позе.

– Теперь ты знаешь то же, что и я, – горько сказал Денхэм. – Ты сказала, что я не умею лгать, а я вел себя по-иезуитски – подойдя до лжи так близко, насколько это только возможно, не опускаясь до прямого лжесвидетельства. Но я должен был признаться в этом тебе, хоть тебя это и может оскорбить.