— Человек с арбалетом, — произнес Грэшем деловито, — не кто иной, как книготорговец, о котором рассказывал Кок. Он точно соответствует описанию. Однако есть и нечто новое: он хочет убрать нас и продать кое-какие бумаги. Зачем ему это нужно, не знаю. Он вполне может работать самостоятельно, но может действовать и по наущению Овербери. Я унизил сэра Томаса. Тот находился в театре, однако в драке участия не принял. — Грэшем вновь принялся ходить по комнате. — В данный момент меня беспокоит не почему, а как он может отомстить мне. Существует тысяча способов лишить человека жизни. Например, подослать слугу, который подсыплет яд в кубок с вином…

— Это исключено. Такое вряд ли случится. Сейчас мы подбираем слуг с великой осторожностью, — возразила Джейн. Несколько лет назад Сесил подослал к ним в дом своего шпиона.

— Боюсь, сейчас это всего лишь менее вероятно, — поправил жену Грэшем. — Стоит уверить себя, что такое невозможно, как моментально попадешь в ловушку. Подкупить слуг и книготорговцу, и Овербери было бы проще всего. Но надо быть готовым и к удару ножа в спину на ночной улице, и к арбалетной стреле, выпущенной в пустынном переулке. Яд, кинжал, стрела, пуля — если вы задумали кого-то убить, почему бы не сделать это в театре, в присутствии двух тысяч зрителей?

— Продолжай! — попросила Джейн. Муж явно рассказал ей еще не все.

— Но зачем им понадобилось убивать тебя? — спросил Грэшем и, обернувшись, посмотрел жене в лицо. — Вряд ли ты бы стала продолжать расследование после моей смерти, верно? Для Овербери ты — безмозглая простушка, под стать прочим придворным дамам.

Джейн на мгновение забыла о своем недавнем унынии и еле заметно улыбнулась уголками рта:

— Милорд, придворной даме не нужны мозги. Ей нужно лишь…

— Подумай об этом серьезно, без всяких шуток, — оборвал ее Грэшем. — Театр — вот что беспокоит меня более всего. Здесь кроется некая загадка, истинная суть которой нам пока непонятна. С самого начала дело было вовсе не в переписке влюбленных мужчин, а в рукописях пьес. Этот книготорговец… он намекнул Лонг-Лэнкину, что будет не прочь, если студенты поставят пьесу на сцене. Сторожа в театре убивают из-за того, что кто-то желает заполучить рукописи двух пьес! Нас с тобой тоже пытались убить в здании театра!

— Не слишком дешевый способ расправиться с нами, скажу я вам, милорд, — влез в разговор Манион. — Да и риск велик. Никогда не знаешь, что может случиться, когда вокруг добрая тысяча народа. Спрятаться тоже особо некуда.

— И все-таки при чем здесь театр? Черт, хотелось бы знать! — В голосе Грэшема звучала тревога. Он все еще ходил взад-вперед по комнате.

— Всякое может быть. Надеюсь, мы все-таки докопаемся до истины, — небрежным тоном произнес Манион, ставя на стол пивную кружку.

Грэшем и Джейн вопросительно посмотрели на него.

— Говори, старина!

— Не держи нас в напряжении.

— Я думаю, — ответил Манион.

— Должно быть, это весьма болезненно для твоего мозга, — с язвительным сочувствием заметил Грэшем. — Выпей-ка еще кружку, чтобы справиться с болью, и постарайся больше не заниматься непосильной работой.

— Тише! — перебила супруга Джейн, раздраженная неуместной шуткой. Слова слуги заинтриговали ее. Когда надо, Манион далеко не дурак, просто мозги не тот орган, которым он пользовался чаще всего. У Маниона была удивительная память на человеческие лица, и еще он обладал редкой способностью выносить мгновенные, а главное, меткие суждения.

— По-моему, этот негодяй с арбалетом никакой не книготорговец. Что-то среди них мне ни разу не попадались такие рожи. Этот ваш стрелок не кто иной, как Кит Марло, черт его подери.

В комнате воцарилась гробовая тишина.

— Но Кристофер Марло умер в 1602 году… — неуверенным тоном произнес Грэшем.

— Это нам так сказали, что он умер в 1602 году, — возразил Манион. — А до этого разве мы сами не пытались уверить всех, будто он сыграл в ящик в 1593 году, когда, черт побери, отлично знали, что он жив? Если Кит уже помер однажды, когда это было ему выгодно, хотя на самом деле оставался жив, что мешало ему проделать тот же самый трюк без нашей помощи?

— Теперь я вспоминаю! — воскликнул Грэшем и стукнул себя по лбу. — Корнелиус Вагнер!

— А это еще кто такой? — удивился Манион.

— Этим именем шпионы Сесила назвали кембриджского книготорговца. Кок сообщил мне об этом при нашей встрече. Корнелиус Вагнер. Корнелиус и Вагнер — так звали действующих лиц пьесы Марло «Доктор Фауст». Вагнер — слуга Фауста. Значит… — Разум сэра Генри мгновенно включился в работу. — Ты уверен, что это был Марло?

— Я провел в его обществе достаточно времени. Кто как не я переправил его во Францию? — фыркнул Манион.

— Так это ты инсценировал смерть Марло? Переправил его во Францию? Он жив? И теперь он хочет убить тебя? Я ничего не слышала об этом. — Джейн отказывалась поверить собственным ушам. На нее словно обрушилась приливная волна интриг, двурушничества, заговоров, обмана — и в этой пучине зла ее муж решил провести всю свою жизнь. Или все-таки это даже не волна, а исполинский водоворот, в котором безвозвратно исчезают люди? Как и Грэшема, Джейн всегда восхищала мощь непревзойденных стихотворных строк, вышедших из-под пера Кита Марло. «Тамерлан Великий» ее завораживал, «Доктор Фауст» пугал, «Мальтийский еврей» и «Эдуард Второй» приводили в ужас. — Расскажи мне обо всем.

Грэшем рассмеялся:

— Переправили ли мы его во Францию? Да. Инсценировали его смерть? Нет. Это была идея самого Марло.

Сэр Генри кивнул в сторону Маниона. Тот поставил перед собой пивную кружку и продолжил рассказ:

— Марло угодил в беду. По правде говоря, он никогда не вылезал из неприятностей, но на сей раз влип по-крупному. Кит шпионил по поручению старого Уолсингема, следил за папистами. Вернее сказать, должен был шпионить за папистами, но с его нюхом стал шпионить за всеми, включая и тех, за кем шпионить не следовало бы, например, за ее величеством королевой. Когда умер Уолсингем, Марло стал выполнять тайные поручения Сесила. Кроме того, он беспробудно пил, постоянно ввязывался в драки, был несдержан на язык. Скверное качество для шпиона. Например, Кит стал болтать, что Сесил якобы склонен к левым удовольствиям, — Манион употребил разговорное словечко, подразумевавшее мужеложство, — да и о многом другом, совершенно непонятном для окружающих. Отец Сесила, старый лорд Берли, решил, что Марло сделался чересчур опасен, и вызвал его на заседание Тайного совета. После этого его препроводили в Тауэр, где он и умер от загадочной болезни вскоре после того, как…

— Шпион из него всегда был плохой, — перебил слугу Грэшем. — Слишком несдержан, слишком сообразителен, вечно стремился быть в центре внимания.

— Ну, это мы уже слышали. А тогда нашему сэру Генри… в общем, Марло был для него примером для подражания.

— Я считал этого человека гением, — честно признался Грэшем. — Невыносимое создание, это верно, и в то же время воистину гений. Его смерти желали Берли и Сесил. Я был даже рад, что могу хоть как-то помешать замыслам нашего лорда Солсбери. Мне казалось, что взамен я смогу получить сведения, порочащие Берли и Сесила. И я всей душой хотел помешать этим двоим убить создателя «Доктора Фауста» и «Тамерлана». Считайте это моим вкладом в меценатство.

— Ну и как? Удалось? — полюбопытствовала Джейн.

— Я предупредил Кита, что если он отправится на заседание Тайного совета, то ни живым, ни свободным ему уже никогда не быть. Я содействовал его переправке во Францию, — ответил Грэшем. — Но Марло этого показалось недостаточным. Ему взбрело в голову сначала инсценировать собственную смерть на глазах у кучи всякого отребья. Увы, мы слишком поздно узнали о его намерениях. Мы опасались, что те самые негодяи отберут у него деньги, сделают все, что он замыслил, а затем все равно убьют. Ведь они могли рассчитывать на второй платеж от правительства. Манион сумел посадить его на корабль и переправить через Ла-Манш.