Прорабатывается проект переброски части стока реки Ганг в Центральноазиатский регион. И у этого проекта есть мощные спонсоры, которые очень хотели бы привязать к себе бывшие республики СССР, ставшие ныне суверенными государствами. В дело все сильнее вмешивается геополитический фактор. Так что если из дела о воде выжать сухой остаток, то получается, что либо мы превращаемся в Иванов, не помнящих родства (а мы сотни лет были добрыми соседями и даже жили в одном государстве), либо ищем возможность сделать так, чтобы наше добрососедство продолжалось. В противном случае не исключено, что рядом с нашими границами мы получим новые точки напряженности, когда обезвоженные государства начнут сами разбираться между собой, как и куда распределять воду чуть не по капле.

Беседовал Леонид Плешаков".

Удивительно, что последующие годы и бедствия, которые должны были бы привести к прозрению, мало чему нас научили. Умер С.Залыгин, один из зачинателей той кампании. И что же? Она опять ставится ему в громадную заслугу. Можно было умолчать — нет, вспомнили как подвиг и большой успех. Так же будут прославлять академиков-экономистов, которые под крики о “конверсии” угробили замечательный военно-промышленный комплекс, потом Чубайса, наконец-то удушившего энергетику. И при этом проклинать Бжезинского, который констатирует расчленение России, каждый акт которого мы наблюдаем с апатией, а то и аплодисментами.

Проблему коллективизации и организации кооперативного сельского хозяйства в России надо изучать и обдумывать. Для этого есть две большие причины. Первая в том, что идея изначальной порочности советской аграрной политики, которая с 60-х годов стала одной из главных во всей антисоветской пропаганде, постепенно «овладела массами» и стала важным фактором сокрушения советского строя. Значит, мы не поймем особенностей советского массового сознания последнего этапа, если не объясним себе этого «антиколхозного» пафоса.

Сразу признаюсь, и я был под очарованием антиколхозного мифа, пока по службе не пришлось собирать сухие, лишенные всякой идеологии цифры и пока судьба не свяла с несколькими фермерами в разных районах Испании. И они рассказали и показали мне такое, чего не прочтешь в газетах и о чем никогда нам не скажет Чубайс.

Также оговорюсь, что вовсе не считаю советское сельское хозяйство идеально устроенным — возможности его улучшения были велики. Но они могли быть реализованы только через развитие, а не шельмование и разрушение того, чем мы реально располагали. Мы говорим о типе хозяйства и о тенденции его развития в рамках этого типа.

А если уж сравнивать с Западом, то всем нам надо было прежде всего поклониться нашим колхозам и совхозам — по эффективности фермеры им в подметки не годились. Ибо эффективность — это соотношение того, что производится, с тем, что вкладывается в производство31.

Вторая причина, по которой надо изучать «антиколхозное мышление», связана с будущим. Аграрная политика либеральных реформаторов, основанная на разрушении колхозов и совхозов и насаждении «фермерства», очевидно зашла в тупик. К 2000 г. в ней уже не осталось никакого производительного импульса — все помыслы направлены лишь на превращение земли в товар и распродажи ее как последнего ликвидного ресурса.

Но без сельского хозяйства страна не проживет. Да и само село никуда не исчезло. И приходится интеллектуалам-реформаторам признавать, что большие хозяйства кооперативного типа уцелели, к ним тяготеют сами крестьяне, и они реально остаются главным производственным укладом в российской деревне. Никакое их конструктивное реформирование невозможно на волне той злобной антиколхозной кампании и того массового недоброжелательства к колхозам со стороны горожан, которые достигли максимума в начале 90-х годов.

По отношению к колхозам антисоветские реформаторы с самого начала заняли жесткую позицию. Вот слова архитектора, А.Н.Яковлева: «Нужны воля и мудрость, чтобы постепенно разрушить большевистскую общину — колхоз. Здесь не может быть компромисса, имея в виду, что колхозно-совхозный агроГУЛАГ крепок, люмпенизирован беспредельно. Деколлективизацию необходимо вести законно, но жестко». Другой идеолог, работавший больше на гуманитарную интеллигенцию, «прораб» А.Адамович, употребляет примерно те же метафоры: «Не освободив окончательно деревню от сталинского оккупационного режима, от всех последствий его, не поднять у нас сельского хозяйства, а значит, и перестройку» (А.Адамович. «Мы — шестидесятники». М.: Советский писатель, 1991, с. 327).

Смысла здесь не больше, чем в матерной ругани. Поражает, конечно, тоталитаризм мышления: «не может быть компромисса…», «освободив окончательно… от всех последствий…». И какова ненависть. Но на одной ненависти далеко не уедешь, и колхозная система стала объектом мощной кампании лжи. Вот, выступает по телевидению начальник Аналитического центра при Президенте Ельцине М.Урнов и открыто говорит то, что втихую нам внушали много лет: “Россия до 1917 г. была процветающей аграрной страной, но коммунисты довели АПК до нынешней разрухи”. Обманывает М.Урнов сознательно — есть надежная статистика и производства, и урожайности, и уровня питания с конца прошлого века.

И ложь эта оказалась очень эффективной. Разве не поверил наш средний интеллигент, что якобы колхозы просто завалены тракторами, а их все производят и производят — вот он, дескать, абсурд плановой экономики. В своей переведенной на все языки книге «Экономическая перестройка» академик А.Аганбегян пишет: «Результат (этого абсурда) — разрыв между производством и социальными потребностями. Очень показателен пример с тракторами. CCCР производит в 4,8 раз больше тракторов, чем США, хотя отстает от них в производстве сельскохозяйственной продукции. Необходимы ли эти трактора? Эти трактора не нужны сельскому хозяйству, и если бы их покупали за свои деньги и рационально использовали, хватило бы в два или три раза меньше машин». Дескать, совсем избаловались колхозники-нахлебники. И ведь прекрасно знает академик, что в 1988 г., когда писал он свой труд, на 1000 га пашни в СССР было 12 тракторов, в Польше 77, в Италии 144 и в Японии 476. Надо вдуматься в эту разницу, когда говорим об эффективности!32

Замечу, что хотя обычно сельское хозяйство СССР сравнивали с США, в отношении тракторов большим подобием обладает Европа. В СССР основное производство зерновых было сосредоточено в Европейской части, а большие равнинные пространства, подобные американским, имелись лишь в Казахстане. Тем не менее, в целом США имели в 1988 г. 34,4 трактора на 1000 га пашни — в три раза больше, чем СССР. Это огромная разница.

Итак, в сельском хозяйстве СССР тракторов на гектар пашни было в 10 раз меньше, чем в ФРГ и в 7 раз меньше, чем в Польше — но академик уверял восторженную публику во всем мире, что нашим колхозникам хватило бы и в три раза меньше — пусть бы было в 20 раз меньше, чем в Польше и в 120 раз меньше, чем в Японии. А.Адамович пошел еще дальше, увеличил «избыток тракторов» уже до десяти раз: «Абсурдный процесс производства ради производства. Когда все больше стали выплавляется для строительства машин по выплавке стали, а народу и умыться нечем. В десять, что ли, раз больше, Юрию Черниченко это лучше знать, выпускается тракторов, комбайнов, а сельскохозяйственную продукцию покупаем» («Мы — шестидесятники», с. 341).

Дело не в Аганбегяне или Адамовиче, а в том, что им охотно верили. А разве не поверил «средний россиянин», что колхозы сплошь убыточны и запускают руку в карман налогоплательщика? Вот последний стабильный год — 1989. В СССР было 24720 колхозов. Они дали 21 млрд. руб. прибыли. Убыточных было на всю страну 275 колхозов (1%), и все их убытки в сумме составили 49 млн. руб. — 0,2% от прибыли колхозной системы. Смехотворная величина. В целом рентабельность колхозов составила 38,7%. Колхозы и совхозы вовсе не «висели камнем на шее государства» — напротив, в отличие от Запада наше село всегда субсидировало город.