Если учесть, что ВИНИТИ выпускал реферативные журналы по всем главным отраслям науки и техники, то само создание такого предприятия вызывает восхищение. Сегодня, глядя на нынешний маразм, иной раз даже не верится, что в начале 60-х годов мы наладили такую систему мирового класса, которая работала, как часы, и год от году набирала силу.

В 50-60-е годы сложился тип советского промышленного предприятия, который и просуществовал до той реформы, что была начата в годы перестройки. Характер предприятия очень много говорит о сущности как советского проекта (представления о желаемом образе жизни), так и для реально сложившегося общественного строя.

Представление предприятия как исключительно производственной и экономической системы — абстракция, для нашей темы неадекватная. Любая компания, фирма, предприятие — это микрокосмос, действующий в соответствии с ценностями и нормами, господствующими в обществе. Даже промышленный анклав (например, филиал немецкой фирмы в перуанском городке) не может быть «закрыт» от окружающей культурной среды. В целом, традиционное общество строится в соответствии с метафорой семьи, а современное — метафорой рынка. Из этого общего представления вытекают права и обязанности человека, общества, государства и того элемента системы, который нас интересует в данной теме — предприятия.

Подавляющее большинство промышленных предприятий нынешней России создано в советский период. Те, что были унаследованы от России дореволюционной, были трансформированы в соответствии с той же матрицей. Эта матрица — представления о функциях и обязательствах промышленного предприятия в советском обществе -сложилась в процессе индустриализации, перестройки промышленности в годы второй мировой войны и послевоенного восстановления (30-50-е годы). Это — эпоха т.н. «мобилизационного социализма» (иначе его называют «сталинизмом»). За это время СССР сделал большой рывок в развитии промышленности, науки, образования.

Чтобы понять, какой тип предприятия сложился в ходе реализации советского проекта, надо выявить его социально-философские основания. На языке идеологии этот проект назван «русским коммунизмом». Взяв в качестве знамени постулаты марксизма, он представлял собой совершенно иную цивилизационную траекторию, нежели социал-демократический проект Запада. Причина известна: Россия была крестьянской страной с традиционным обществом, в культуре которой сохранились многие структуры аграрной цивилизации. Западная социал-демократия — продукт гражданского общества, в котором крестьяне как класс и как культура сохранились лишь в реликтовом состоянии (в сельском хозяйстве они заменены фермером).

Уже на первом этапе «шоковой терапии» после 1991 г. обнаружилась эта «аномалия» промышленных предприятий России, которая до сих пор не дает возможности создать рынок рабочей силы. Заместитель министра труда и занятости РФ В.Кастмарский писал в марте 1992 г.: «Пикантность нынешней экономической ситуации заключается в том, что после освобождения цен и начала работы спросовых ограничений в нормальной (подчеркнем: в нормальной) экономике все предприятия стремятся расширить производство, чтобы не только выжить, но и увеличить свою прибыль. У нас же происходят удивительные вещи: производство сокращается, но нет и безработицы, то есть предприятия продолжают платить деньги, даже работая меньше и хуже. Изыскиваются самые разные способы остаться на плаву — сдаются этажи производственных помещений в аренду инофирмам. Продаются запасы сырья и оборудования» («Российская газета», 24.03.92).

Итак, сделаем первый вывод. Те предприятия, которые имеются сегодня в России, возникли в результате приватизации (и, часто, разделения) советских государственных предприятий. Они создавались и действовали в культурной среде, проникнутой общинным мышлением, отрицающим индивидуализм. Та антропологическая модель, на которой строился социальный уклад предприятия, представляла человека не свободным атомом, а солидарной личностью, для которой получение от общины минимума жизненных благ есть естественное право. Действия предприятия, нарушающие это право, до сих пор воспринимаются как неправильные, несправедливые.

Когда речь идет о промышленных предприятиях, этот фактор, как ни парадоксально, усиливается (хотя он должен был бы нейтрализоваться в процессе перехода промышленных рабочих к городской жизни). Это связано с историческими условиями индустриализации в советской России, которая в очень высоком темпе проходила с конца 20-х годов.

Как и в Японии, индустриализация в СССР проводилась не через возникновение свободного рынка рабочей силы, а в рамках государственной программы. В Англии крестьяне в ходе «огораживаний» были превращены в пролетариев, которые вышли на рынок рабочей силы как свободные индивидуумы. В СССР после революции 1917 г. в селе была возрождена община (мир), лишь частично подорванная в 1906-1914 гг. реформами Столыпина. Необходимые для индустриализации (и избыточные для села) трудовые ресурсы были получены посредством программы «коллективизации» — насильственного создания сельских кооперативов (колхоз) и государственных ферм (совхоз), которые государство снабжало машинами и другими средствами интенсивного сельскохозяйственного производства.

Вытесненные при этом из села крестьяне не «атомизировались» и не стали пролетариями. Они организованно были направлены на учебу и на стройки промышленности, после чего стали рабочими, техниками и инженерами. Жили они в общежитиях, бараках и коммунальных квартирах, а потом — в рабочих кварталах, построенных предприятиями. Это был процесс переноса общины из села на промышленное предприятие. Получилось так, что основные черты общинного уклада на предприятии проявились даже больше, чем в оставшемся в селе колхозе.

Поэтому промышленное предприятие СССР не только не стало фирмой, организованной на принципах хрематистики — оно даже не стало чисто производственным образованием. Оно было, как и община в деревне, центром жизнеустройства. Поэтому создание на самом предприятии и вокруг него обширной системы социальных служб стало вполне естественным процессом, не противоречащим культурному генотипу предприятия, а вытекающим из него.

В последние годы опубликовано несколько исследовательских работ о роли предприятий в системе социальной защиты в России в переходный период. Выводы экспертов из OECD и экспертов правительства России, сделанные в понятиях рыночной экономики (экономического либерализма), поражают полным отказом от учета культурных особенностей изучаемой системы — промышленного предприятия в России в конце ХХ века. В наиболее четкой форме выразил отношение большинства западных экспертов к наличию на советских предприятиях обширных социальных служб Р.Роуз (Richard Rose), один из руководителей обширного исследовательского проекта «Новый Российский Барометр»: «это — следствие патологии нерыночной системы». Назвать что-то непохожее на Запад «патологией» — просто ругательство, объяснительной силой подобные формулировки не обладают.

Другой эксперт, из ОЭСР, (J. Le Cacheux) подходит к проблеме с точки зрения баланса выгод и дефектов от содержания социальной инфраструктуры на предприятиях. Он пишет: «Строго говоря, с микроэкономической точки зрения очевидно, что вовлечение предприятия, производящего товары и услуги для рынка, в производство и предоставление социальных благ для своих рабочих, противоречит принципам специализации и разделения труда. Хотя такая практика может давать некоторую экономию на административных расходах и других трансакционных издержках, она скорее всего ведет к производственной неэффективности и повышению себестоимости, если сравнивать с производством этих социальных благ специализированными государственными или частными фирмами».

Этот эксперт делает свой вывод, исходя из «гипотетической ситуации» и веры в «разделение труда». На деле же эффективность любых предприятий, использующих «общинные» механизмы (неважно, идет ли речь о японской промышленной корпорации, хлопковой плантации с неграми-рабами в США или советской фабрике), определяется сильными кооперативными (синергическими) взаимодействиями, которые могут многократно перекрывать выгоды «разделения труда».