Некоторые исследователи… Тут и следа нет «народной смеховой культуры» и «подросткового фольклора». Это — типичная лабораторная продукция посредственного поэта, выполняющего идеологическое задание.

Важную роль играло осмеяние символов государственности. Поднимите сегодня подшивку «Огонька», «Столицы», «Московского комсомольца» тех лет — захлебывающаяся радость по поводу любой аварии, любого инцидента. А разве не на это было направлено устройство грандиозного концерта поп-музыки на Красной площади и именно 22 июня 1992 г.? Красная площадь — один из больших и сложных символов, олицетворяющих связь поколений. Это хорошо известно. Вот что пишет французский философ С.Московичи: «Красная площадь в Москве — одна из самых впечатляющих и наиболее продуманных. Расположена в центре города, с одной стороны ее ограничивает Кремль. Этот бывший религиозный центр, где раньше короновались цари, стал административным центром советской власти, которую символизирует красная звезда. Ленин в своем мраморном мавзолее, охраняемом солдатами, придает ей торжественный характер увековеченной Революции. В нишах стены покоятся умершие знаменитости, которые оберегают площадь, к ним выстраивается живая цепь, объединяющая массу вовне с высшей иерархией, заключенной внутри. В этом пространстве в миниатюре обнаруживает себя вся история, а вместе с ней и вся концепция объединения народа».

Все это прекрасно знали антисоветские идеологи, потому и устроили тут концерт. И чтобы даже у тугодума не было сомнений в том, что организуется святотатство, диктор телевидения объявил: «Будем танцевать на самом престижном кладбище страны». То, что в могилах на Красной площади лежит много ненавистных демократам покойников, несущественно. Цель — обесчестить святое для русского государственного сознания место (ведь не только Мавзолей наблюдал кривлянье, а и могила Василия Блаженного).

Важный метод вторжения в мир символов — осквернение могил или угроза такого осквернения. Этот метод регулярно применяется политиками уже почти десять лет. Вдруг начинается суета с угрозами в отношении Мавзолея Ленина. Через какое-то время эта суета прекращается по невидимому сигналу. Если учесть, какие фигуры в нее вовлекаются (вплоть до патриарха), то уровень руководства такими акциями надо признать высоким.

Активность вокруг Мавзолея всегда инициируется людьми образованными (Г.Старовойтова, Марк Захаров и т.п.). Они не могут не понимать, что Мавзолей — сооружение культовое, а могила Ленина для той трети народа, который его чтит, имеет символическое значение сродни религиозному.

В первой книге уже говорилось о том, насколько широкая и планомерная программа проводилась и проводится с целью подрыва всего строя символов, связанных с Великой Отечественной войной. Известный английский военный историк Дж.Эриксон отмечал, что во время перестройки в СССР возник «капитулянтский курс на демонтаж принципиальных итогов войны». Один из способов подрыва авторитета символов войны — пробуждение симпатий или уважения к тем, кто во время войны действовал на стороне гитлеровцев против СССР. Симпатий или уважения по разным основаниям — кто-то, как Власов, боролся со сталинизмом, кто-то имеет поэтический талант.

Здесь надо снова подчеркнуть, что эта кампания почти не имела бы силы, если бы велась только откровенными «западниками». Именно участие в ней «патриотов» придает ей большую силу — не путем сложения усилий, а вследствие мощного кооперативного эффекта. Роман Г.Владимова, обеляющий предателя Власова («Генерал и его армия») должен получить знак патриотического качества в виде высокой похвалы от В.Бондаренко. Сам В.Бондаренко, завоевав авторитет шумной атакой на генетика-невозвращенца Тимофеева-Ресовского, может после этого заниматься реабилитацией целой категории предателей. Да еще с какой патетикой: «Казненные молчанием» («Слово», 1991, № 10). Речь о писателях, которые пережили ужасный «двадцатилетний опыт советчины» и наконец-то, благодаря приходу оккупантов, смогли заговорить.

Вот как это трактует В.Бондаренко: «Замкнув свои уста в довоенный период, оказавшись по разным причинам на оккупированной территории, поэты здесь дерзнули заговорить открыто, зная, что после этого назад пути нет… Многие из них работали в русских газетах на оккупированной территории». Что ж, у каждого свое оружие — одни партизан вешали, другие в «русской» газете, издаваемой немцами, трудились. Причем, скорее всего, добровольно, а не под угрозой расстрела или голодной смерти, как большинство простых власовцев. И с какой жалостью пишет об их судьбе после Победы наш патриотический идеолог: «А пока вернемся к несчастным беженцам, не нужным западной демократии, вылавливаемым советскими спецкомандами… Полиция всех стран помогала смершевцам вылавливать русских беженцев, особенно изощрялись англичане, не уступавшие подручным Берии и Гиммлера». Какая изощренная логика! Ведь эти «русские беженцы», которых вылавливают “советские спецкоманды”, как раз и есть «подручные Гиммлера».

Чуть ли не прославляя явных предателей и активных сотрудников врага, одновременно громя Тимофеева-Ресовского, который прямо в делах фашистов не участвовал (почему и был расстрелян его сын), В.Бондаренко не только подпиливает символы Отечественной войны, но и подрывает способность людей взвешивать, измерять явления — а на этой способности держится здравый смысл.

Новый подход к деградации символов Отечественной войны был введен в действие уже в годы перестройки — обвинение советского государства, а потом и вообще советских людей того времени в жестоком отношении к немцам, в том, что их «ограбили» и т.д. Публикация в специальных исторических журналах материалов, рисующих истинную картину, практически не могла нейтрализовать эту кампанию, для которой были предоставлены средства массовой информации. Не проникали к нам и документы из Германии. Идеологи, которые подняли тему, знали истину, но она для них никакого значения не имела.

Перечень символов, которые были сознательно лишены святости в общественном сознании, обширен. Дело не ограничивалось теми, которые непосредственно связаны с политическим строем или вообще государственностью Руси, России и СССР (Сталин, затем Ленин и т.д. вплоть до Александра Невского и князя Владимира). Много мазков было сделано и по образам Пушкина, Шолохова, Суворова и т.д.

Особое место в технологии «штурма символов» занимает очернение или осмеяние образа мучеников. Раньше говорилось о том значении, которое имела атака на образ Зои Космодемьянской, вошедший в пантеон мучениц нашего народа.

Еще более показательно «второе убийство» Павлика Морозова. В массовом сознании было создано ложное мнение, что Павлик Морозов олицетворяет фанатическую приверженность тоталитарной идее и преданность власти, ради которых идет на предательство отца. Это представление стало настолько всеобщим, что даже видные деятели «красной» оппозиции, не говоря уж о писателях-патриотах типа В.Крупина, включили его в свой арсенал.

Все мы с детства воспринимали этот образ как символ трагедии, высших человеческих страстей — мальчик, убитый своим дедом. Сущности дела почти никто и не знал. Дошло до того, что многие были уверены, что мальчик указал место, где отец-кулак спрятал хлеб от продразверстки — это в 1932 году! Почти никто не знал даже, что как раз отец Павлика и был властью — председателем сельсовета. Что именно он мучил и обирал кулаков, высланных в их деревню, за что и попал под следствие.

Насколько был важен этот отрок-мученик как символ, показывает масштаб кампании по его очернению. В ней приняли непосредственное участие такие активные деятели перестройки как журналист Ю.Альперович и писатель В.Амлинский, критик Т.Иванова и литературовед Н.Эйдельман, обозреватель «Известий» Ю.Феофанов и педагог С.Соловейчик, и даже человек такого ранга, как Ф.Бурлацкий — помощник Брежнева и Горбачева, депутат, впоследствии главный редактор «Литературной газеты». Они скрупулезно и в течение целого ряда лет создавали абсолютно ложную версию драмы, представляя аморальным чудовищем жертву — убитого ребенка! Да еще убитого вместе с пятилетним братом.