Янваpь 1948 года: «Я считаю, что в настоящее вpемя опасность кpоется в том, что США могут погpузиться в такую же пучину милитаpизации, что и Геpмания полвека назад… Мы не должны забывать, что нет абсолютно никакой веpоятности того, что какая либо стpана в обозpимом будущем нападет на Соединенные Штаты, и меньше всего Советский Союз, pазpушенный, обнищавший и политически изолиpованный».
Янваpь 1951 года: «Скажу, однако, что по моему мнению нынешняя политика Соединенных Штатов создает гоpаздо более сеpьезные пpепятствия для всеобщего миpа, чем политика России. Сегодня идет война в Коpее, а не на Аляске. Россия подвеpжена гоpаздо большей опасности, чем Соединенные Штаты, и все это знают. Мне тpудно понять, как еще имеются люди, котоpые веpят в басню, будто нам угpожает опасность. Я это могу объяснить лишь отсутствием политического опыта. Вся политика пpавительства напpавлена на пpевентивную войну, и в то же вpемя стаpаются пpедставить Советский Союз как агpессивную деpжаву».
Так видел дело Эйнштейн, но его горячие поклонники, наши демократы, предпочитают эти его мысли не вспоминать и не комментировать.
Американская доктрина холодной войны была основана на трех взаимосвязанных программах. Первая — это создание очагов напряженности с балансированием на грани горячей войны и демонстрацией превосходства силы, запугивание России. Эту сторону дела советское руководство освещало очень скупо, чтобы не создавать в обществе военного психоза. Однако на провокации СССР давал тогда взвешенный, но уверенный силовой ответ. Только сейчас публикуются сведения о том, что в 50-е годы над территорией и водами СССР были сбиты десятки (!) самолетов США. Только сейчас появляются чрезвычайно интересные аналитические материалы о действиях советской авиации во время войны в Корее (их бы очень было полезно почитать для понимания и Запада, и СССР)16.
Программа запугивания не была слишком успешной — панический страх овладел как раз западным обывателем, русские оказались слишком толстокожими. А с достижением военного паритета, когда Запад утратил всякую возможность победить СССР в горячей войне, эта программа вообще исчерпала себя.
Второе направление — гонка вооружений с целью изматывания советской экономики. Что там ни говорилось в годы перестройки, и эта программа не удалась. Трудности для нас создавались, но в целом советское хозяйство их выдержало — и зарплату людям платили вовремя, и жульнических банковских пирамид государство не строило. Наконец, третье направление — психологическая война с перевербовкой культурной и политической элиты СССР. Как вспоминает «отец холодной войны» Дж. Кеннан, политическая переориентация верхушки КПСС в конце 60-х годов представлялась еще нереальной, но возможность полной победы в холодной войне связывали именно с таким поворотом. Так оно и получилось.
После того как окреп «лагерь социализма», возник, как говорят, двухполюсный мир, так что противостояние двух блоков стало осью всей политической жизни. Решения даже вроде бы в далеких от холодной войны сферах принимались с учетом их влияния на военную обстановку. Даже этот очевидный факт мы часто забываем. А уж что говорить о нашем всеобщем заблуждении. Нам казалось, что по мере развития нашей экономики и укрепления обороны мы все больше освобождаемся от тисков холодной войны, и наша жизнь должна быть все более либеральной. В действительности дело обстояло как раз наоборот.
В ходе войны и взаимного прощупывания слабых мест противников выяснялось, что ресурсов СССР для успешного ведения войны недостаточно. Ресурсов — в широком смысле слова (например, квалификации работников, мощности науки). Поэтому автономия остальных сторон жизни от войны не увеличивалась, а уменьшалась — усиливалась мобилизация, отвлечение ресурсов на нужды войны. Следовательно, смысл и причины принятия тех или иных решений в СССР в принципе нельзя верно понять вне этой реальности. Россия, к нашему горю, так и осталась, как выражался Менделеев, «страной окопного быта». То есть, все основные факты политики тех десятилетий требуют интерпретации с точки зрения положения в холодной войне. Моральные или идеологические конфликты вокруг этих решений на деле были лишь прикрытием позиций в мировом конфликте. И Сахаров, и Солженицын читали нам нотации и учили нас «жить не по лжи» уже из-за линии фронта, как воины армии противника.
Остановимся на третьей, самой успешной программе — войне за умы интеллигенции. Эту войну «за умы» Запад выиграл прежде всего у себя в тылу — левая интеллигенция приняла социальную и политическую философию либерализма и отказалась от социалистических установок, а затем даже и от умеренных идей кейнсианства. Начался большой откат (неолиберальная волна), в ходе которого практически стерлись различия между левыми и правыми, лейбористами и консерваторами. Это была большая победа, поскольку по инерции доверия трудящихся «левые» у власти смогли демонтировать и реальные социальные завоевания, и культуру социальной справедливости в гораздо большей степени и легче, чем это сделали бы правые (нередко западные философы говорят, что правые, находясь у власти, вообще этого не смогли бы сделать).
Для СССР этот поворот имел фундаментальное значение, поскольку советская интеллигенция, включая партийную номенклатуру, была воспитана в духе евроцентризма, и установки западной левой элиты оказывали на нее сильное воздействие. Например, Горбачев и вся его интеллектуальная команда прямо следовали главным идеям еврокоммунизма. Но одной из важнейших установок еврокоммунизма как раз было отрицание самого права на существование советского строя, ибо в нем якобы нарушались все объективные законы, открытые Марксом.
Довод этот чисто схоластический, социализм — довольно абстрактное понятие, ради которого нелепо аплодировать действиям, ведущим к страданию множества людей. Причина, видимо, глубже — западные левые осознали, наконец, что главный источник благосостояния всего их общества заключается в эксплуатации «Юга», и сделали свой выбор. Он состоит в консолидации Запада как цитадели «золотого миллиарда», и холодная война все больше осознавалась как война цивилизаций, а не идеологий.
Красноречиво выступил в Москве в конце 1999 г. французский философ Андре Глюксманн, известный ультралевый интеллектуал во время волнений 1968 г. Он признал, что сейчас не смог бы подписаться под лозунгами протеста против войны США во Вьетнаме. Иными словами, у него изменились не только политические установки, но и фундаментальные представления о гуманизме, правде, справедливости. Он теперь не против того, чтобы американские самолеты поливали напалмом безоружные деревни в джунглях Вьетнама (и любых других джунглях).
Вьетнам, как и Китай, будучи защищенными от идей евроцентризма своей культурой, устояли. Самая радикальная ломка всех структур жизнеустройства происходит именно в России — точнее, в славянских республиках СССР. Наши азиаты, «закрывшись» исламом и архаическими родовыми отношениями, испытывают менее тяжелый душевный надлом — при всей тяжести экономической разрухи (поэтому у них, например, в ходе реформы не возросла смертность). Сегодня, имея опыт крушения, мы можем понять то, что было трудно даже увидеть всего десять лет назад.
Для темы данной книги важно отметить тот факт, что поражение СССР было нанесено именно в духовной сфере, в общественном сознании. Прежде всего, в сознании правящей и культурной элиты. Строго говоря, партийно-государственная элита СССР совершила в своем сознании тот же поворот, что и элита левой интеллигенции Запада.
Разница между СССР и Западом состоит в том, что победа еврокоммунизма на Западе привела всего лишь к некоторому сдвигу вправо (вчерашний коммунист Д'Алема стал премьер-министром в Италии и послал авиацию бомбить Югославию, социалист Хавьер Солана стал самым подлым секретарем НАТО). А для СССР сдвиг Горбачева к еврокоммунизму был первым шагом к разрушению всего жизнеустройства, и это ударило почти по каждой семье. Но до 1985 г. этот сдвиг партийной верхушки был все же тайным, он был обнародован только во время перестройки, когда под прикрытием власти Генерального секретаря ЦК КПСС была проведена большая чистка кадров и переориентация всей идеологической машины.
