Сильно выраженная официальная установка коллективизма порождает у советских психиатров — а также у конформистски настроенной части общества — нетерпимость к отступлениям от общепринятых норм и ценностей. Определенный стиль одежды, прически, манера держаться, отношение к религии, интерес к некоторым видам искусства, литературы и музыки, сексуальные отклонения, как, например, гомосексуализм (уголовно наказуем), и вообще любые формы поведения, отличающиеся от общепринятых, могут вызвать у психиатра подозрение и недоверие, заставляющее его видеть в этих проявлениях возможные симптомы душевного заболевания.
Готовность расценить всякое необычное поведение как отклонение от общественной нормы создает богатую почву для истолковывания его как психического отклонения, и тем самым — базу для использования психиатрии в целях социальных репрессий.
Присяга советского врача включает следующее обязательство: «во всех своих действиях руководствоваться принципами коммунистической морали (курсив наш), всегда помнить о высоком призвании советского врача, об ответственности перед народом и Советским государством»[12].
Коммунистическая мораль внушается врачу с самого начала его медицинской карьеры. Еще в институте он обязан проходить курс марксизма-ленинизма. По данным Филда, в годы после второй мировой войны этому предмету отводилось не меньше 250 часов, в то время как анатомии — 297, хирургии — 213. Такой же упор на эти идеологические дисциплины наблюдается и поныне[13]. Сталинское высказывание о приоритете политической подготовленности над профессиональным мастерством и опытом приобретает особое значение в работе психиатра. Хорошая политическая подготовленность предполагает преданность партии и ее идеологии, готовность работника выполнять партийные указания. Политический критерий и его значение в жизни советского человека не потеряли силу и в наши дни. Об этом свидетельствует и чрезвычайно высокий процент членов партии среди медицинских работников, занимающих ответственные посты в системе здравоохранения.
Таким образом, партия, благодаря своей монополии в командных инстанциях, полностью контролирует все аспекты народного здравоохранения, включая и профессиональную деятельность врачей. Мы еще увидим, сколь существенна эта форма контроля в использовании психиатрии для подавления инакомыслия.
Самую суть подчиненного положения советской медицины по отношению к партии и режиму хорошо выразил Филд:
Идеология… занимает центральное место в советской структуре, и как доктрина, и как практическое орудие контроля. Однако режиму не столь важен доктринальный конформизм или даже вера (в смысле религиозной убежденности), сколько положительное отождествление с партией как хранительницей всех основных догматов. Из этого, естественно, вытекает особая озабоченность властей настроениями советской интеллигенции, отношением ее к партийной идеологии и — важнее всего — ее «правильной» интерпретацией партийного курса и готовностью исполнять приказы и указания в духе этого курса[14].
Выше мы рассматривали главным образом формальную структуру и принципы советской системы здравоохранения, особенно в области психиатрии. Практика, безусловно, значительно отличается от схемы. Пока что, однако, мы не располагаем достаточным материалом по той простой причине, что ни одному иностранцу не была предоставлена возможность провести исследования на местах, а советскому гражданину с независимым образом мыслей, с большим трудом собравшему необходимый материал, не удалось бы опубликовать результаты своих исследований.
В этих обстоятельствах суждение такого здравомыслящего и независимого критика, как академик А. Сахаров, обладает ценностью даже несмотря на то, что оно не основано на систематических данных. В 1975 году он писал:
Очень низко качество медицинского обслуживания большинства населения. Попасть на прием в поликлинике — полдня потерять… Больной почти не может выбирать, к какому врачу обратиться. В больницах — больные лежат в коридорах, в духоте или на сквозняках… На одного больного в рядовой больнице в день выделяется по бюджету менее одного рубля на все… Зато в привилегированных больницах — на одного больного по бюджету тратится до 15 рублей в день… В провинции нет современных медикаментов, но и в столице их ассортимент очень отстает от западных стран. Сильно подорвана система медицинского образования… Общий нравственный и профессиональный упадок распространился на врачей, которые держались дольше других. Под угрозой те несомненные достижения (в области педиатрии, в борьбе с инфекционными заболеваниями и др.), которые были достигнуты советской медициной в первые десятилетия советской власти[15].
Суждение Сахарова тем более весомо, что оно совпадает с рассказами множества недавних эмигрантов из Советского Союза, в том числе врачей разных специальностей, включая психиатров, с которыми мы беседовали. Оно также совпадает с личным опытом одного из авторов (П.Р.), который столкнулся с советской системой медицинского обслуживания, находясь в Москве в качестве аспиранта в 1963-64 гг.
Даже официальная советская пресса, в редкие минуты откровенности, частично подтверждает мнение Сахарова. Так, в 1976 году в «Литературной газете» говорилось о проблеме, стоящей перед советским здравоохранением. Автор статьи утверждал, что суммы, отпускаемые больницам, никак не могут считаться достаточными. Он предлагает учредить медицинский фонд, взывая к благотворительности населения. Фонд дал бы возможность закупать дорогую аппаратуру и расширить перегруженные больницы. Чиновники из Министерства здравоохранения отнеслись сочувственно к его предложению:
(…) и у нас больные лежат иногда в коридоре. (…) Нет печальнее дней в больнице, чем самые праздничные. Тогда не лечат, тогда не встречаются с врачами — только лекарства и самые неотложные процедуры[16].
В результате всего, что нам удалось прочитать и услышать, мы пришли к выводу, что в Советском Союзе, как и в западных странах, с психиатрическим обслуживанием дело обстоит хуже, чем в прочих областях медицины.
Следует также отметить, что в советской психиатрии, в отличие от западной, стремящейся по возможности лечить пациентов амбулаторно, намечается обратная тенденция. Советские власти усиленно строят все большее количество стационарных лечебниц, количество коек для людей с психическими и нервными заболеваниями за период с 1962 года по 1974 возросло с 222600 до 390 тысяч. Последняя цифра представляет 13 % от общего числа коек в больницах всех типов на 1974 год. Дальнейший рост количества коек для душевнобольных намечено было продолжить вплоть до 1980 года[17].
В предыдущих главах мы показали, как происходит в СССР злоупотребление психиатрией, но лишь вскользь говорили о тех, кто несет ответственность за превышение медицинских полномочий. В этой главе мы восполним это упущение и постараемся установить мотивы, движущие психиатрами, замешанными в преступлениях против человечества. Ответственно ли только меньшинство психиатров? Каковы подлинные мотивы злоупотреблений? Вопрос, заслуживающий пристального внимания и рассматриваемый нами поэтому в данной главе, мы сформулируем так: предоставляет ли возможность для преступных толкований сама принятая в психиатрии система диагностики, или интерпретации советских психиатров не имеют с ней ничего общего и вытекают из их непрофессионального толкования очередных требований вышестоящих инстанций? Как относится западная психиатрия к советским психиатрическим диагнозам диссидентов?
