Я рассматривала канцлера совершенно неподобающим образом, а потом, спохватившись и дернувшись, задалась нелюбопытным, но приличным вопросом:

— А кто этот человек, который нашептывает ему что-то?

— Секретарь, — ответила Ксавьера. — Протокол предписывает ему находиться слева, но Риель не слышит левым ухом — последствия травмы. Наверное, ты обратила внимание на его перчатки. Он носит их потому, что на левой руке у него недостает пальцев.

А двое скучающих позади — это их Младшие. Тут я сама догадалась.

— Как ты думаешь, о чем он хочет со мной говорить? — спросила я, вдруг взволновавшись до слабости в коленях и сбивчивого дыхания.

Ксавьера не успела ответить. Канцлер повернул к ней голову, легонько кивнул ей, а затем неторопливо покинул зал. Трое мужчин свиты проследовали за ним.

— Он позвал тебя, — сказала Ксавьера. — Пойдем.

Слабость в коленях стала непреодолимой — она позволяла передвигаться, но делала невозможным изящество походки. Я вдруг ощутила себя неуклюжей простушкой, волей случая занесенной в свет. Как глупо. Я выросла в высочайшем и достойнейшем обществе, это моя стихия и жизнь, и вот я разнервничалась, как уездная дебютантка, от перспективы общения с предводителем варваров.

— Как мне к нему обращаться? — уточнила я, поняв, что местный этикет отличается от нашего.

Ксавьера на ходу взяла меня под локоть.

— Стандартное обращение к канцлеру — Первый, — сказала она. — Но тебе, иностранке, хватит и «вашего превосходительства». Мы здесь не трясемся над официозом, как ты, наверное, начала замечать. Старайся держаться от него справа, чтобы он мог хорошо тебя слышать, и еще… — она издевательски ухмыльнулась, — пожалуйста, не смотри на него так, будто собираешься схватить, сунуть в мешок, и уволочь в кусты…

Я охнула:

— Неужели это так заметно?

Она хохотнула, и ничего не ответила.

Я ожидала увидеть некий кабинет, но Ксавьера привела меня на просторную веранду, освещенную множеством маленьких фонариков, и обтянутую мелкой кружевной сеткой от москитов и им подобных существ. Привела, и быстро скрылась.

В элегантных креслах, обитых кожей цвета сливок, сидели четверо мужчин; трое из них встали при моем появлении. Канцлер остался в кресле, в вальяжной расслабленной позе. Я сделала глубокий реверанс, и замерла, опустив глаза. Неприятный холодок пробежал по позвоночнику, и сосредоточился в крестце.

— Рад приветствовать ваше высочество, — негромко произнес канцлер, и, не без труда взглянув на него, я увидела дежурно-вежливую полуулыбку.

Обращение стегануло прутом по слуху. Уши и щеки загорелись, и мне захотелось сбежать. «Ваше высочество» — это слишком для меня. Я совсем не привыкла быть принцессой.

— Прошу, присаживайтесь, — продолжил канцлер, указав на свободное место.

Его голос был низким, приятно хрипловатым, и любезно-отстраненным. По-тиладски он говорил с довольно заметным акцентом.

Я присела, очень надеясь, что неяркий свет фонариков не позволит увидеть румянец на моих щеках. Как же давно не приходилось мне краснеть под мужским взглядом…

— Позвольте мне опустить церемонии вроде моих вопросов, удобны ли ваши апартаменты, и ваших заверений, что они прекрасны, — канцлер сложил руки на коленях, чуть наклонившись ко мне. — Я хочу сразу задать вам пару вопросов по существу.

— Слушаю, Первый, — отозвалась я, требуя от своего голоса звучать увереннее.

Мое волнение начинало меня раздражать.

Риель взглянул мне в лицо. Его глаза-маслины были столь же холодными, сколь и красивыми.

— Ответьте мне, леди Хэмвей, как вы относитесь к тем двум сотням лет, когда Тилада держала Ниратан под гнетом, насаждая язык, традиции, веру, попутно вытягивая из нас соки?

Какой странный вопрос… Мы завоевали не только ваш чумазый Ниратан, но и почти весь континент — это раз. А два — право сильного — это справедливое право. Любому ребенку очевидно, что то был славный и закономерный период, в котором все стояло на своих местах. Теперь, когда тиладское величие изрядно померкло — теперь длится бесславный период, но, полагаю, это временно…

К счастью, мне удалось удержать свои мысли в себе, хотя, вполне возможно, их написала мимика.

— Все было не совсем так… — пробормотала я, чтобы сказать хоть что-то.

— Да, несомненно, вы просто несли культуру дикарям, — он ворвался в мою реплику, утратив свою химозную учтивость. — Впрочем, эти споры лучше оставить историкам. Я не хочу сейчас утомлять вас политическими нюансами, леди Хэмвей. Скажу лишь, что меня не устраивают некоторые моменты в политике королевы Лилиан. И я знаю, что королева тоже недовольна нами. Сейчас она хочет избежать войны лишь потому, что понимает: ей не победить.

Он замолчал, погрузив веранду в напряженную вязкую тишину, в которой я пыталась унять дрожь в руках, и мысленно просила его заговорить вновь. По неведомым причинам мне было так неловко, что я предпочла бы перебраться в шатер в лесу, в стальные перчатки и общество Ксавьеры.

— Я понимаю вашу растерянность, — сказал он заметно мягче, вдоволь намучив меня паузой. — Всего несколько дней назад вы узнали о королевской крови в ваших жилах, и о своем праве претендовать на трон. Я не жду от вас никаких решений сию минуту. Просто предлагаю подумать, какую пользу вы могли бы принести своей стране, если бы нам с вами удалось прийти к согласию.

Жаркой, душной ночью мне стало холодно едва не до зубной дроби. Мысль о том, чтобы претендовать на трон, была для меня безумной.

— Позвольте предложить соглашение: я помогаю вам добиться власти, а вы пересматриваете некоторые вопросы в отношениях между нашими странами.

Ну да, он хочет посадить на тиладский трон свою марионетку. Его желание вполне естественно, но не в моих правилах быть чьей-то марионеткой. Я продолжила молчать, медленно вращая кольцо на пальце.

Риель покинул кресло, и встал у перил. Дуновение ветерка шевельнуло его волосы, явив мне шрам на виске, переходящий на скулу. Новое дуновение прикрыло несовершенство гладкой прядью. Риель оперся о перила ладонью в перчатке, и повернулся ко мне.

— Я вас не тороплю, — сказал он. — Мой дворец в вашем распоряжении. Вы — моя почетная гостья. Гостья, а не пленница. Если захотите уехать, не посмею удерживать. Просто помните, что в Тиладе вам сейчас грозит смерть, и что самой Тиладе грозит война. Просто подумайте о последствиях вашего робкого невмешательства.

Шеил Н-Дешью.

Я совершил первый безрассудный поступок в своей жизни. Впервые повел себя не по учебнику, Уставу, этикету, инструкции. Впервые нарушил приказ. Что там говорить, я впервые сделал самостоятельный выбор, принял решение. Сам задал направление своей жизни. Сам пустил ее под откос.

Та ночь в лагере Дионте получилась непростой. В ту ночь я из приближенного королевы, человека с крепким статусом и привилегиями, превратился в предателя короны, врага и отщепенца. Лишился дома, и обзавелся весьма туманным будущим. Разумеется, Лилиан либо уже узнала, либо еще узнает. Вероятно, единственным безопасным местом для нас с леди Хэмвей теперь будет дворец ниратанского канцлера.

В ту ночь в лагере мы вели много разных разговоров. Ни я, ни Альтея не имели понятия, как использовать бумаги, и единственная идея, показавшаяся здравой, поступила от Ксавьеры. Идея заключалась в том, чтобы искать поддержки у канцлера Ниратана. Может, это фатальная ошибка, но что еще нам оставалось? Что два отступника могут противопоставить королевской власти? Мы просто прекратили бы свое существование где-то в лесах — об этом позаботились бы такие же безопасники-поисковики, как я, только все еще верные.

Мне предоставили добротную комнатку в офицерском крыле, и деликатно предложили сменить облачение на более нейтральное. Я согласился с тем, что тиладская форма здесь не к месту, но, конечно же, без нее не узнал себя в зеркале. Я надел ее в восемь лет, когда семья перекочевала в Тиладу, отец поступил на службу к Филиппу, а меня приняли в Высшую офицерскую школу в Лойдерине. Для ребенка иностранцев это было большой удачей и безмерной ответственностью. Я пропитался ответственностью насквозь, перемешал себя с системой, как тесто с орехами, растворил в системе личность, а может, личности у меня и не было. Кто я вообще такой? Что я знал, кроме тупого следования по пути, на который меня когда-то поставили, и подтолкнули в спину?