Глядя в потолок, я удовлетворенно вздохнул. И если быть честным самим с собой, нужно сознаться: я был немного напуган. После всех прошедших лет позволить себе открыться, стать уязвимым, свободно вручить свое сердце другому человеку – пугающий поступок. Я не сожалел и не хотел уходить.
Боже, да я вообще этого не хотел. Но мне необходимо было быть уверенным, что я все равно буду в норме, если Эндрю решит со мной попрощаться.
Хватит ли мне сил пережить его уход?
Что со мной будет?
Вернусь ли я к эмоциональной отрешенности, с которой жил раньше? Вдруг я изменюсь настолько, что не соображу, с чего стоит начать? Может, состоять в отношениях означает потерять часть себя? Или я лишь выиграю, выучусь и вырасту? Стану ли я лучшим человеком или останусь полностью опустошенным?
Наверно, в действительности вопрос должен был звучать так: с чего вдруг мне думалось, что Эндрю меня бросит?
Ответа я не знал. Но не сомневался лишь в том, что я, Спэнсер Коэн, парень, который однажды поклялся, что он никогда не подпустит к себе никого достаточно близко, чтоб его вдруг не обидели, делал совершенно противоположное.
Я был влюблен в Эндрю.
Мое глупое сердце игнорировало глупый мозг. Ну, хотя бы мой глупый рот не выпалил ему все до того, как он был готов услышать, и до того, как я был готов признаться. И пускай я подслушал его разговор с матерью, когда он говорил, что любит меня. Что это вообще значило для парня вроде меня?
– Не хочешь рассказать, зачем пытаешься сломать мои пальцы? – сонным голосом прохрипел Эндрю.
Я и не осознавал, что стискивал его руку.
– О, прости.
Я отпустил его руку, но он резво ее сцапал и опустил наши переплетенные руки мне на грудь.
– В чем дело? Тебя что–то тревожит?
Черт, черт, черт.
– Ну, я задумался об известных мне чайных домах, которые в это время смогут доставить зеленый чай. Или, если уж на то пошло, в любое другое время. Не сомневаюсь: Зинеб рассмеялась бы и обзывалась бы по–арабски, если б я позвонил ей с вопросом о доставке на дом.
Эндрю хмыкнул и провел свободной рукой по лицу.
– Ни хрена ты не умеешь врать. Не об этом ты думал. Но раз уж тут такое дело, я куплю для тебя зеленый чай, чтоб здесь тоже был. И ту фигню, что стоит у тебя в кухне на стойке. Как она называется?
– Электрический чайник? Или заварочный чайник? У меня есть и то, и другое.
– Электрический. Но я куплю оба. – Он радостно и удовлетворенно вздохнул. – В обмен на проигрыватель, что ты мне купил.
– Знаешь, впервые приехав в Штаты, странно было осознать, что здесь почти никто не пользуется электрическими чайниками. В каждом доме в Австралии он есть. И чайник, и тостер. Они необходимы. Как тарелки и приборы.
– Потому что австралийцы чудные, – со смешком сказал он. – Который час?
– Половина шести.
– Видишь? Чудно. И что это означает?
– Шесть тридцать.
– Почему бы тогда так и не сказать?
– Потому что сейчас половина шести.
Он хохотнул.
– Вы правда в Австралии так говорите? Это реально означает шесть тридцать? Или же три часа? Потому что фактически половина шести – три.
– Не так уж все и сложно. Но означает шесть тридцать.
Эндрю опять расхохотался и покачал головой.
– Может, все–таки стоит сделать лоботомию, и тогда я пойму.
Я ахнул и его защекотал. Он взвизгнул и одновременно засмеялся, и с легкостью меня оттолкнул. Он явно был гораздо сильнее меня. Он перекатил меня на спину и оседлал, мои руки были пришпилены к подушке. Он, как и я, был обнажен. Поэтому мне достался прекрасный обзор на его член. Набухший и отяжелевший, его член был направлен прямо на меня.
– Тебе стоит больше заниматься, – пошутил Эндрю. – Может, тогда ты сможешь лучше драться.
Я засмеялся и, глазея на его член, облизнул губы.
– Кто сказал, что я хотел выиграть?
Он улыбнулся, и его глаза вспыхнули азартом и озорством.
– Правда?
Он спрашивал, действительно ли я хотел ему отсосать?
– О, да.
Эндрю сел прямо, член величественно возвышался, яйца касались моего живота. Он слегка подался вперед, и я вновь облизнулся. Он еще чуть–чуть приблизился, но не достаточно близко, что, даже напрягая шею, я не мог дотянуться. Я рухнул обратно на подушку.
– Хочешь, чтоб я начал умолять?
Он злорадно усмехнулся и сместился вперед таким образом, что кончик его члена доставал до моих губ. Я открыл рот и в ожидании на него смотрел.
– Боже, – пробормотал он. Качнул бедрами и оказался у меня во рту. Его член был разбухшим и мускусным, и офигеть каким огромным. Я облизывал его и вбирал сильнее, ласкал одной рукой его яйца, а второй – стискивал у основания.
Эндрю схватился за изголовье и толкнулся немного глубже, резче, его самообладание разваливалось на куски. Он ворчал и постанывал, и, еще раз содрогнувшись, кончил. Я сглотнул и выпил то, что он мне дал. По нему пробежала судорога, он вскрикнул и наконец–то отстранился. Рухнул на бок рядом со мной, секунду лежал неподвижно и безмолвно, а потом зашелся в хохоте.
– Господи, боже мой. Спэнсер.
– Уже сделал лоботомию?
Он фыркнул.
– Похоже на то.
Я сжал свой член и подавил стон. Прежде чем я успел что–то сделать или сказать, он скатился с постели.
– Душ, завтрак, тренажерка.
Я покачал головой.
– Нет. Минет, душ, завтрак и обратно в постель.
Он стоял возле подножия кровати, его набрякший член все еще поблескивал от слюны. Его тело было бледным и подтянутым. Проведенные в зале часы действительно творили чудеса.
– Как насчет компромисса?
– Он включает в себя минет, душ, завтрак и постель?
Он рассмеялся.
– Мы примем душ, позавтракаем. Я доброшу тебя до дома и отправлюсь в зал. Потом мы встретимся в тату–салоне за воскресным утренним кофе. У тебя будет время сделать все свои дела. Справедливо?
– Куда подевался мой минет?
Он хмыкнул.
– Обещаю, если сейчас ты согласишься на душ и завтрак, днем тебя ждет лучший секс в твоей жизни.
Это по–настоящему возбудило мой интерес. Как и мой все еще напряженный член.
– О, правда?
Он послал мне самодовольную, всезнающую улыбку, развернулся и отправился в ванную комнату. Он оставил дверь открытой, и до меня донесся звук полившейся воды. Потом он крикнул:
– И я не говорил, что в душе нельзя будет помастурбировать.
Я так быстро ворвался в душевую кабину, что от воды еще даже не успел пойти пар.
Несколько часов я потратил на уборку, покупку продуктов, а потом сбегал за кофе для нашего еженедельного воскресного ритуала в салоне Эмилио. В момент приезда Эндрю был очень расслаблен и счастлив, разместился рядом со мной и весь следующий час смеялся и болтал с нами.
Он с легкостью вошел в мою жизнь, словно всегда там и находился, и я не мог припомнить, на что до знакомства с ним расходовал время.
После обеда Эндрю пробежался по моей коллекции альбомов. Хотелось послушать что–нибудь новенькое. И до меня дошло: я понятия не имел, чем в эту самую секунду себя занимал бы, если б его не было рядом. Возможно, торчал бы внизу и помогал Эмилио. Или раздражал бы Лолу и Габа у них дома. Может, гулял бы по городу или по Венис Бич... Но все это меркло по сравнению с проведенным в его компании временем.
– Опять ты таращишься в пустоту, – сказал он, выдергивая меня из мечтательности, и положил альбом. – Все нормально?
– Конечно. Вообще–то, все здорово, – ответил я.
– Но?
– Никаких “но”.
– Спэнсер, ты ни черта не умеешь врать.
– Я не вру.
Он подошел ко мне и провел большим пальцем по моей брови. И улыбнулся.
– Скажи, о чем задумался.
Можно же было ему рассказать, да? Ведь так и делали бойфренды? Они обсуждали различное дерьмо.
– Не могу припомнить, на что тратил время до знакомства с тобой.
Эндрю моргнул, но улыбка никуда не делась.