Перед угрозой всепобеждающей силы атеизма и материализма служители различных религий готовы забыть недавние религиозные кровавые столкновения и протягивать друг другу руки. Братание синагоги и церкви еще больше разоблачает реакционную сущность как христианской, так и иудейской религий. Иудаизм и христианство всегда душили пытливость ума, любое проявление вольномыслия и предавали анафеме смелых мыслителей и революционеров, поднявшихся на борьбу против отсталости и невежества. Переправив «прошение» раввината пасторам амстердамского церковного совета, светские власти просили его дать свое «авторитетное» заключение по делу Спинозы. Рассмотрев «преступные деяния» вольнодумца, «святые отцы» пришли к заключению, что рабби прав: богохульник должен быть строго наказан. Магистрат приказал Спинозе немедленно покинуть Амстердам.

После изгнания Спиноза поселился в деревушке Оуверкерк. Там он прожил несколько месяцев, а затем снова вернулся в Амстердам, где около трех лет жил в кругу друзей-коллегиантов. В течение этого времени он усиленно занимался самообразованием и в совершенстве овладел профессией шлифовальщика алмазов и линз.

Почему Спиноза не поступил в университет, а занялся самообразованием? Что он изучал в течение 1656—1659 годов? Эти вопросы требуют ответа, ибо, отдавая должное гению и темпераменту Спинозы, нельзя рассматривать его жизнь в отрыве от эволюции науки и философии его времени.

Передовых идей, включенных в творческую лабораторию молодого философа, не найти в аудиториях тогдашних университетов. «Академии, основываемые на государственный счет, — отмечал Спиноза, — учреждаются не столько для развития умов, сколько для их обуздания». Труды, которые волновали и восхищали его, не изучались в университетах. Так, в 1643 году в Утрехте, в 1647 году в Лейдене, а в 1656 году во всей Голландии было запрещено читать лекции по философии Декарта. В университетских программах не существовало лекций о Бруно, Галилее, Бэконе и других подлинных творцах науки и философии. Профессора, ставленники официальной учености и мудрости, затрачивали много слов на изложение философии Аристотеля в трактовке средневековых комментаторов. Аристотель царил на кафедрах богословия и философии. Его «Органон» стал библией для каждого, кто думал посвятить себя официозному любомудрию.

Высмеивая тех, кто на «своих схоластических мельницах» перемалывает средневековый мрак, великий и страстный мыслитель принялся за серьезное и глубокое изучение новых идей астрономии, математики и механики. Слова Галилея о том, что философия записана в книге вселенной языком математики — треугольниками и кругами, — поражали своей новизной, ясностью и прямотой. Спиноза обдумывал свою философскую систему, логически обоснованную, как математическая формула.

В школе Эндена Спиноза штудировал труды древних философов, Бруно и Декарта. В деревне Оуверкерк, а затем в кругу друзей он главным образом изучал произведения английского философа Фрэнсиса Бэкона. Его «Новый органон», «Опыты и наставления», «Новая Атлантида» стали настольными книгами молодого мыслителя. Барух был захвачен гениальной утопией, нарисованной в «Новой Атлантиде», вымышленным бенсалемским государством, в котором решающую роль играло общество «Дома Соломонова», ибо цель этого общества — «познание причин и скрытых сил всех вещей, расширение власти человека над природой, покуда все не станет для него возможным».

«Дом Соломонов» оказался близким сердцу Спинозы еще потому, что люди этого дома «нашли способы видеть предметы на большом расстоянии, как, например, на небе и в отдаленных местах», умели близкие предметы «представить отдаленными, а отдаленные — близкими», владели стеклами и приборами, позволяющими отчетливо «рассматривать мельчайшие предметы, как, например, форму и окраску мошек, червей, зерен».

Хотя «Дом Соломонов» был царством грез, однако он отражал страстное желание передовых умов совершенствовать условия и формы социального бытия, Спиноза со всем пылом воспринял прогрессивный взгляд на природу и общество, сформулированный Бэконом, укрепился в своем резко отрицательном отношении к космогонии умирающего феодализма, к учению церкви о человеке и его блаженстве.

В литературном наследии Спинозы редко встречаются какие-либо биографические данные. Но Спиноза оставил нам богатейшее наследие, свои труды. В них явственно проступает личность автора — возвышенного, скромного и удивительно простого, как и отраженная в его трудах природа — единая, бесконечная, величественная. Спиноза прожил сложную и ясную жизнь, полную борьбы и схваток. Все, что мог дать его гений, он отдал философии.

28 марта 1659 года исполнилось пятьдесят лет с того дня, когда Испания заключила перемирие с Соединенными провинциями.

Амстердамские коллегианты в ознаменование победы революции в Нидерландах собрались в кабачке Жана Зета, прозванном таверной «Свободомыслящих».

Зал, в котором находились стойки, бочки с вином, столики и небольшое возвышение для музыкантов, был по-праздничному убран. Под потолком висели разноцветные фонарики, гирлянды, национальные голландские флажки. Играла музыка. Было людно, шумно и весело. Здесь находились Лодевейк Мейер, Ян Боуместер, Риувертс и другие друзья Спинозы. Гости сидели за столиками, усердно наполняя бокалы вином.

В разгар пира из-за столика, стоявшего в центре зала, поднялся Риувертс и предложил тост за историческую победу, за свободу. Актриса Тереза, которая была рядом с ним, бурно зааплодировала.

Кто-то попросил поднять бокал за «дочь Венеры», за великолепную исполнительницу ролей комедий Плавта. Присутствующие наградили восторженными рукоплесканиями любимую актрису.

Тереза, разгоряченная вином и успехом, попросила маэстро сыграть ее любимую песню. В такт музыки она запела:

Артистка поднялась со своего места, вышла с гитарой на сцену и, аккомпанируя себе, начала танцевать. Публика в ритм движений актрисы подхватила песню:

За столиком Мейера шла оживленная беседа. Лодевейк рассказывал друзьям о задуманной им книге, которая должна прийти на помощь тем, кто отрицает богооткровенность Библии, и послужить им верным оружием в философской войне.

Друзья видели, что семена, посеянные лекциями Спинозы в доме Корнелиуса Мормана, начинают давать обильные всходы. Но они видели также и те опасности, которые ждут Мейера на вновь обретенном пути.

Один из коллегиантов, Питер Баллинг, сидевший рядом с Лодевейком, посоветовал ему соблюдать осторожность.

— Учитель наш написал свой «Краткий трактат» только для друзей-единомышленников, желавших «упражняться в нравственности и посвятить себя истинной философии». Но списки трактата сделались достоянием многих лиц, которых никак не назовешь ни друзьями, ни единомышленниками.

Баллинг добыл из кармана несколько потертых листков.

— Вот, полюбуйтесь, — продолжал он. — Этот пасквиль распространяется злейшими врагами Спинозы и может принести ему большой вред. Послушайте только, что они пишут.

«Мы, — читал Питер, — прочли сочинение дурного человека, Спинозы, и легко постигли, что он не только вступил на путь атеизма, но зашел по нему очень далеко. Нам казалось, что его трактат „О боге, человеке и его блаженстве“ останется без всякого внимания. Мы полагали, что люди неученые не поймут нечестивого содержания, ученые же легко поймут всю суетность и несостоятельность этого сочинения. Ныне мы убедились, что не только иные из толпы, совершенно несведущие в философии, почитают учение Спинозы за нечто научное и очертя голову ввергаются в атеизм, к которому они и прежде были склонны, но даже люди ученые увлекаются этим прискорбным лжеучением».