Средний слой — Я, личность. Здесь роятся недоказуемые уверенности и безотчетные знания: «так я вижу мир, и ничто не убедит меня в противном». Это знание слагается в человеке помимо его воли; это знание — он сам, как единственный. Оно неискоренимо в нем, потому что коренится в бессознательном, и оно дорого ему, потому что олицетворяет его. Личность есть состав своеобразных усмотрений, уверенно-стей и хотений; конкретные желания и оценки человека — как бы ложноножки, высылаемые этой сердцевиною. Личность — это сумма опыта прежних жизней, нашего.
Наверху, на поверхности, струится и яснеет самосознание. Этот поток обоюдозрячих мыслей сверху, в своей логической ткани, прозрачен, а в глубине, где он переходит в сердечную уверенность, темен. Здесь далеко не все лично; здесь смешаны идеи и влечения, из глубины взошедшие в сознание, и чужеродные, занесенные извне.
Таковы три яруса духа. В глубине бессознательного — творческий жар, наверху — холод; только в сердцевине, в личности, жизненная теплота. Изучать темный состав бессознательного — значит изучать человека вообще и отчасти народность; узнать состав сознательных мнений значит узнать общество и время; личность же может быть познана только в ее личных полусознательных верованиях и побуждениях.
Каждый человек носит в себе план своего назначения и количество энергий и духовной силы, отпущенные ему в нужном для его призвания размере. Но его призвание — тайна для него, и духовная сила в нем находиться в скрытом состоянии, как жизненность — в спорах и семенах. Всеобщее движение мира непосредственно приводит в движение глубинный механизм духа и отсюда передается личности, пробуждая соответственную часть ее духовной силы к действенному проявлению чрез тело. Жизнь человека была бы космически правильна, если бы всеобщее движение мира беспрепятственно передавалось в нем чрез бессознательные влечения в личную волю и дальше. Но этого нет. Уже при самом переходе из бессознательного в личность поток движения обычно застаивается как бы в водоворотах — в страстях. Это один вид остановок, но есть и другой. Сознание не причастно духовной энергии, оно работает только над разбуженной уже кинетической энергией личности, организуя ее. Догмат, принцип, идея-суть; организованные сознанием, скрепленные цементом аналогии и окаменевшие личные пристрастия, замершие личные водовороты, мертвые точки единого мирового движения. Они хуже страстей, потому что страсть — все же движение, хотя и прикрепленное к месту, здесь же движения вовсе нет, но мертвый покой, ужас и пагуба всякой жизни.
Верховный закон жизни требует одного: не закрепляй! не тормози движения! Все существующее покорно этому закону; непокорно ему — тормозит движение, закрепляя его в частях, — только сознание человека.
Жизнь непрерывно изменчива, природные создания непрерывно приспособляются к изменениям живой среды. В этом кипящем море непрерывно изменяющихся природных созданий стали мертвые человеческие создания — идеи, учреждения, вещи. Они мертвы, т.е. неспособны приспособляться. Они своей неподвижностью говорят жизни: приспособляйся ко мне! Они деспоты. Им не устоять против длительного напора непрерывно изменяющейся жизни, но в срок своей устойчивости они калечат бесчисленные живые создания, требуя от них одностороннего приспособления к себе, которое по самому существу противоестественно, а часто и невозможно. Они враждебны всякому изменению в пределах своей сферы, следовательно враждебны всякой живой индивидуальности, попадающей в их сферу, — потому что изменение есть закон живой индивидуальности. Так, ради сбережения сил сегодня, человек устанавливает в своем духе неподвижности, о которые он сам и его ближние завтра будут разбиваться в кровь, в закреплениях нет правды, в духовных отверделостях нет здоровья. Правда и здоровье в полной расплавленности духа.
Потому что путь человечества ведет к свободе. Страшные отверделости прошлого неудержимо распадаются. Монархия сменилась несравненно менее длительными и более текучими формами власти, рабство и крепостничество — наемным трудом, закрепленность сословий — бессословным гражданством, вековая собственность — частой сменой владения, латифундии — мелким дроблением земли, принудительное единобрачие — добровольным. Идет, идет работа молотобойца! И в духе догмат разложился; куда девалась его былая непререкаемая власть? Выветриваются прежние устои — каменная мораль и отвлеченные ценности. Они были твердынями — теперь они бродят по миру с изнеможением в кости — те-ни прошлого. И великие потрясения наших дней, которым нет ранных в прошлом, — что они, как не потрясающая мир работа молота, дробящего чудовищные отверделости общежития и духа, насильственно спаянные империи, сплавы капитала, собственность, право — и отверделости навыков и сознания? Страшно жить среди крушений, когда осколки в бурном движении рвут тело и, разлетаясь в воздухе, размозжают миллионы жизней. Но страшный путь ведет туда, куда направлена стрелка компаса. Сказано: «где твое сокровище, там твое сердце». Для того чтобы сердце не каменело, привязываясь к окаменелым сокровищам должны быть разбиты, распылены все земные сокровища, преходящие знания, волевое насилие души и духа; потому что в царство жизни войдут только нищие духом. Здесь поставлен тот же вопрос, который, каждая по-своему, решали все религии. — вопрос о космически правильном человеческом поведении и разумении. Только нищие духом космически нормальны, потому что знать тайны не дано человеку; а знающие и уверенные в своем знании и сами больны, и враждебны жизни. Душа человека должна быть, как текущие воды реки, а не как груда неподвижных камней, потому что дух есть сущность жизни, а жизнь — непрерывное приспособление, изменение, движение.
Так будет, потому что иначе не может быть. Наши сегодняшние грезы некогда воплотятся в железо и камень, потому что грезы пока — принудительные образы строительства. Но воплощение — смерть грезы: с первой же минуты своего воплощения она начинает выветриваться в своем каменно-же-лезном теле. Когда же окаменевшая греза совсем распадается, из ее развалин готовою встает новая греза. Таков роковой закон: всякая греза строит себе гробницу, ложится в нее и умирает в ней, рождая в смерти лучшую себя. Мы пока умеем жить только в гробницах дедовских грез; здесь, в стенах, во временной оседлости и прочности, нам спокойно, удобно и уютно, а непрестанное движение и беспредельный простор, которые и суть жизнь, нам страшны. И пусть пока так, но надо знать направление пути. Эта вереница сменяющихся созиданий — не дурная бесконечность: она эволюция и прогресс. Куда? — надо знать предел для того, чтобы по нему определять добро и зло в настоящем. Если полная расправленность духа есть его предельная космическая норма, ибо человеческий дух, вместилище и верховный деятель жизни, должен в пределе стать абсолютно адекватным жизни в ее основном свойстве — в пластичности, изменяемости, движении, то благо — все то, что расплавляет дух, и зло — все, что закрепляет его в частичных отверделостях. Отсюда вытекают совершенно практические оценки. Новообразования больших держав — зло, распадение насильственно сплоченных — благо; республика лучше монархии, федеративный строй лучше, нежели централизованная республика, и чем мельче федеративная единица, тем лучше. Все, что ведет к большей замкнутости наций — зло, возрастающее торговое, духовное и личное общение между ними — благо; интеграция торговли, производства и капитала в трестах — зло, производственная и потребительская кооперация, ограничение прав наследования — благо. Что я назвал здесь, знаменует большую текучесть социального быта, могущественно расправляющую индивидуальный дух. Именно в нем сущность, он — последний, решающий фактор; и так как его внутреннее состояние еще несравненно более определяет социальный быт, чем обратно, то всего важнее его внутреннее освобождение от застоев, от предрассудков и систем, от всей догматики нравов и сознания.
У меня не хватает смелости договорить до конца. И к чему? Я не скажу, как Ницше: разрушьте ваши смешные мировоззрения, снесите перегородки добра и зла. — Нет! дитя должно быть доношено в чреве. Но следует знать и помнить, что путь человечества идет от хаотического движения душевных сил к их гармоническому движению — к глубокому покою в непрестанном движении духа. Но не порогами, не вертикальными запрудами может быть выровнено бурное движение стихийного потока. Частичные отверделости духа пока нужны человеку, как отдых, как наработка опыта и как ободряющее предвкушение того покоя; но они — обман, потому что в них нет движения. Их ценность — временная, по существу же они вредны для всемирно-человеческого дела; оно совершается не чрез них, а наперекор им, в цельной глубине духа, и его свершение обнаруживается вовне их разрушением.
