На другой день больной чувствовал себя несравненно лучше. Патрик пришел навестить его вместе со своей сестрой и Бобом. При взгляде на прекрасных детей на пергаментном лице, на губах появилась какая-то нежная гримаса, вроде ласковой и приветливой улыбки. Нетвердым голосом он выразил им свое уважение и радость по поводу свидания с ними. Боб подбежал поласкаться к нему. Человек в отрывочных словах рассказал детям, что все остальные его спутники погибли во время железнодорожной катастрофы и что его извлекли из-под обломков люди, подъехавшие на другом поезде спасать погибающих.

— Так значит, — сказал Патрик, — вы один из тех, которые были в саду коттеджа… и которые сели в наш вагон у Поля Бедствия?

— Можете ли вы в этом сомневаться, мой молодой господин?

— Конечно, нет! Но не странно ли, что мы с вами встречаемся в третий раз?

— Но зато как это хорошо! И как для меня неожиданно! Вот как мне удалось… добраться сюда… Ваша собака… умирала под обломками… я дал ей пить… она пошла за мной и искала вас всюду… на месте катастрофы… Она лаяла… бродила туда и сюда… бегала, как сумасшедшая… наконец, мне показалось, что она нашла след… который потом соединился со следами слона… Да, это правда!.. Собака пошла по следам слона, я пошел за ней… не зная, что делать… я спал с ней на земле… ел почки, коренья… больше ничего! Мы пришли сюда без сил… умирая от истощения, от усталости… от голода!

Эта история была весьма правдоподобна, а привязанность Боба к индусу вполне подтверждала ее.

С другой стороны, Патрик и Мэри не могли с достоверностью признать его за своего знакомца по той простой причине, что все эти голодающие, достигшие последней степени истощения, до того похожи друг на друга, что невозможно их различить! Взгляните только на фотографии этих умирающих, изображенных многочисленными группами в английских иллюстрированных журналах. Это живые скелеты, на которых висит черная, жесткая кожа; они до того похожи друг на друга чертами лица и выражением, что можно странным образом смешивать лица одного пола и возраста.

Как бы там ни было, этот индус знал детей майора, знал их собаку, знал разные подробности, из которых было видно, что он встречался с ними и раньше; кроме того, он был очень несчастен, чем мог лучше всего заслужить расположение этих людей, по природе добрых. Они тем больше к нему привязывались, чем больше оказывали ему благодеяний. Один только факир при каждом удобном случае подчеркивал нерасположение к нему.

По правде сказать, индус не оказался неблагодарным. По мере того, как к нему возвращались силы и здоровье, благодаря изобильной и разнообразной пище, он стал выказывать своим благодетелям истинно трогательную привязанность, столь редкую у восточных людей. Эта благодарность, которая все возрастала, выражалась в разных знаках внимания, обнаруживавших деликатность, которой трудно было ожидать от такого несчастного существа. Теперь он уже весело бродил по пагоде, заглядывая в каждый уголок, интересуясь всем, стараясь быть полезным, выдумывая разные забавы, которые все более и более заставляли окружающих к нему привязываться. Миссис Клавдия и Мэри очень любили цветы. Он угадал это и приносил им каждый день самые роскошные букеты из запущенного, одичавшего сада пагоды. Патрик, со своей стороны, очень любил птиц. Индус, который был отличным заклинателем, обладал странной способностью привлекать к себе самых диких из них, даже таких, которые не выносили человеческого прикосновения. При помощи простого листа с дырочкой, который он подносил к своим губам, он производил странную, действующую на нервы музыку, непреодолимо привлекавшую птиц. Они садились к нему на голову, на плечи, прилетали к Патрику и, наконец, начали садиться на его протянутый палец! Мальчик, дрожа от радости и волнения, мог рассматривать вблизи все эти чудеса природы, этих прелестных созданий с нежными формами, с цветами радуги и драгоценных камней. Патрик и индус сильно подружились и составили вместе с Бобом семью неразлучных друзей.

Одним словом, этот бедняга за каких-нибудь две недели приобрел общую любовь, за исключением одного факира, чье недоверие, как было уже сказано, превратилось в ненависть. Эта чисто инстинктивная ненависть возросла до такой степени, что факир попробовал освободиться от этого хитрого выскочки. Он принялся караулить его со стойкостью и упорством хищного животного, надеясь поймать его на шпионстве или на общении с внешним миром. Напрасные усилия! Этот человек все время оставался усердным, преданным, скромным слугой, которого никак нельзя было уличить в двоедушии. До этого, впрочем, мало было дела фанатику, для которого человеческая жизнь, при известных условиях, считалась за ничто.

Однажды, когда факир застал его бродившим по бесконечным коридорам огромного здания, он почувствовал в себе непреодолимое желание убить его. Тот шел все дальше и дальше по переходам теперь ему знакомого лабиринта. Он оставил за собой комнаты, где жили беглецы, и проходил по той части здания, которая уже много лет стояла совершенно пустою. Факир босиком тихо и беззвучно следовал за ним во мраке, в котором могли различить что-нибудь только его глаза. Он развернул страшный шелковый платок душителей и держал его обеими руками за концы. Прыжком тигра он кинулся на беспечно идущего человека, не чувствовавшего погони. С быстротой мысли он накинул ему на шею тонкую материю и быстро затянул ее. Но вместо короткого, отрывистого хрипения, издаваемого захваченной врасплох жертвой, он услышал во мраке раскаты иронического смеха, который бил его будто ударами бича. В первый раз в жизни начальник бенгальских тугов, ужасный виртуоз своего дела, душитель Берар — промахнулся! Дрожь пробежала по его бронзовой коже, из пор выступил холодный пот. Здесь, вероятно, крылось волшебство, сверхъестественная и сверхнаучная сила. Однако человек продолжал скользить дальше во мраке. Берар с проклятьями бросился за ним. Оттого ли, что тот был менее ловок, или он поддавался врагу, но Берару удалось его нагнать. Оставалось схватить его и опрокинуть в темноте. Берар заскрежетал зубами и кинулся вперед, думая, что он уже держит врага. Тут бесшумно открылась боковая дверь. Беглец, очертя голову, кинулся в это отверстие. Берар смело последовал за ним, расставив руки, чтоб не дать ему возможности вернуться назад. Они очутились в большом зале со сводом, слабо освещенном лучами молодого месяца, который смотрел в крестообразное окошко. Здесь не было другого выхода, кроме того, в который они вошли, по крайней мере Берар другого не знал. Беглец плотно прижался к панели из кедрового дерева, как будто отказавшись от дальнейших попыток к бегству. Берар, со скрученным шелковым платком, собирался возобновить свою попытку, но это ему не удалось. Панель, приведенная в движение какими-то невидимыми пружинами, подалась, повернулась и открыла углубление, в котором человек исчез. Панель моментально закрылась и приняла прежний вид перед носом разочарованного Берара, услышавшего еще раз более иронический, более презрительный смех. Охваченный бессильной яростью, начальник тугов кинулся на панель, которая стояла неподвижно, как каменная стена, под его напором и ударами.

Берар побежден. — Подземная темница. — Каменная лестница. — Потайной вход. — Заговорщики овладевают священной пагодой. — Сопротивление оказывается невозможным. — Пленники. — Хитрость, к которой прибегают, чтоб завлечь в ловушку миссис Клавдию. — Ярость Биканеля. — Несколько горьких истин. — Среди развалин. — Собака и слон. — Ужасная угроза.

Прошло несколько минут, и Берар, которым начал овладевать смутный ужас, услышал над своей головой тот же резкий, свирепый, иронический смех, напоминавший отвратительный визг гиены.

Он немного отступил назад и увидел в нескольких метрах от пола на возвышении преследуемого им беглеца. Находясь в этом недоступном убежище, тот мог сколько угодно насмехаться над бессильным факиром. Сладкий, тихий, мягкий голос этого истощенного, умирающего человека теперь загремел, как гром.