Обогнув Лизку Полотеррр, которая поняла, что огонь легче вызвать с помощью зажигалки, пытается поднять ее то биоэнергетическими клещами, то устраивая на кончиках пальцев черные дыры… Зажигалка дергается, трепещет, но в воздух подниматься совершенно не желает.
Ты оставляешь ее за этим занятием и, совершенно изможденный, валишься в койку.
Когда ты проснешься, Лизки Полотеррр уже не будет, как не будет и остатков мета, Ленки-коровы и так сильно ожидаемых сотрудников ГРУ с договором о сотрудничестве и оброй сотней граммов фабричного метамфетамина в качестве авансового платежа…
Кому нужнее?
Я лежу, уделанный, такой, увинченый, ушурупленный и, даже, угаеченный, наблюдая за поведением двух юных наркоманов Чевеида Снатайко и Семаря-Здрахаря. Два юных наркомана Семарь-Здрахарь и Чевеид Снатайко пытаются поделить последние полтора куба винта. Но делить их никто не хочет. По семь точек на рыло – маловато будет. Одному куб – другому полкуба – несправедливо. Вот и хотят Чевеид снатайко и Семарь-Здрахарь отмылить эту полторашку в одну, причем собственную, харю.
Но сделать это сложно. Втрескаться-то хотят оба, и уступать никто не хочет. Посему я лежу с закрытыми глазами и слушаю их диалог.
– Ну… Нужно мне.
– Мне тоже нужно.
– Нет, мне нужнее!
– Это почему, это, тебе нужнее?
– Да потому! Нужнее и все!
– Нет. Нужнее мне!
– А докажи!
– Доказать?
– Да, докажи!
– М-м-м… Если я сейчас не втрескаюсь – я до дома не смогу дойти!
– Эк, хуйня какая! Я, если не вмажусь – не смогу к барыге сходить!
– Ха! К барыге!..
– К барыге!
– Да он сам сюда привалит, только свистни!
– Да не привалит!
– А замажем?
– На хуй мне с тобой замазывать? Я, бля, если хочешь знать, если не втрескаюсь, до завтра одну хуйню сделать не успею, и на крупное бабло влечу.
– Хуета твое бабло! Я, если не вмажусь – вообще вчерашний абсцесс не смогу вылечить. И у меня руку отрежут.
– Абсцесс. Напугал. Ни хуя тебе от него не будет. А я если не поставлюсь – могу заражение крови получить. Вишь, поцарапался? А железяка была ржавая!
– Да тот винт, что в тебе уже все нейтрализовал, на хуй. А я, вот, коли не ублаготворюсь, от отходняка загнуться могу.
– Да чо ты гонишь? От винтового отхода никто не подыхал!
– А я подохну! Один раз чуть кони не двинул. И сейчас, чую, хуже будет.
– Чует он…
– Да, чую.
– Да я щас себе вены вскрою, как мне надо!
Я открываю глаза.
Семарь-Здрахарь действительно берет зелингеровскую бритву и осторожно разрезает ей кожу у запястья. Течет кровь.
В ответ на это Чевеид Снатайко отнимает бритву и с размаху наносит себе на предплечье несколько глубоких разрезов. Кровь хлещет.
Семарь-Здрахарь хватает пассатижи и вырывает у себя ноготь на большом пальце.
Чевеид Снатайко отнимает пассатижи у Семаря-Здрахаря и вырывает подряд три своих ногтя.
Семарь-Здрахарь отбирает пассатижи у Чевеида Снатайко и вырывает у себя два верхних передних зуба.
Чевеид Снатайко выхватывает пассатижи у Семаря-Здрахаря и выдирает четыре верхних и четыре нижних передних зуба.
Семарь-Здрахарь завладевает бритвой и отрубает себе четыре пальца на правой руке.
Чевеид Снатайко, отняв бритву, отсекает себе правую кисть.
Семарь-Здрахарь выдавливает себе глаз.
Чевеид Снатайко отрезает себе нос.
Семарь-Здрахарь отпиливает себе ногу по колено.
Чевеид Снатайко откромсывает себе обе ноги и хуй в придачу.
Семарь-Здрахарь вскрывает себе живот и вырезает себе все кишки.
Чевеид Снатайко вскрывает себе грудь и вырывает сердце.
Семарь-Здрахарь признает, что Чевеиду Снатайко эти полтора куба нужнее и умирает.
Чевеид Снатайко горд своей победой, но умирает тоже.
Я беру эти полтора куба и спокойно ухожу.
Стремопатия.
Дело было под утро. Позади торчекозников Семаря-Здрахаря, Шантора Червица, Седайко Стюмчека, Наты Кристаллл и Хельги Ебистоссс маячила полная задвигов, замороков, зашкуров, замутов, отбивания вторяков и отжимания смывок с петухов ужасная винтовая ночь. Поебстись так никому и не удалось, лишь Шантор Червиц поимел некое удовлетворение, не проиграв ни одной партии в шахматы. Лишь однажды, срубившись, он зевнул Хельге Ебистоссс ферзя, но, спохватившись, провел остальную партию так, что загнал себя в пат, чем вызвал приступ ярости Хельги Ебистоссс, которая уже готовилась праздновать победу над голым Шантором Червицем и таким же его королем. Возмущенно фыркая, как наглотавшаяся дыма каннабиса пифия, Хельга Ебистоссс благополучно просрала еще три партии. Получив, в конце концов, детский мат, Хельга Ебистоссс удалилась на кухню, где застремала пытающихся не то поебаться, не то в очередной раз втрескаться Седайко Стюмчека и Нату Кристаллл. Молодежь брызнула друг от друга в разные стороны, а Хельга Ебистоссс нашла заныканный бычок, и гордо прикурив его от плиты, отправилась обратно, мстить интеллектом зарвавшемуся Шантору Червицу. Но тот был уже занят. Доску оккупировал Семарь-Здрахарь.
В обломных чувствах Хельга Ебистоссс отправилась, было в ванную, дабы поотмокать там немного, но, проходя мимо входной двери на хату, вдруг услышала за ней подозрительное шевеление. И страшное подозрение шевельнулось у нее в мозгу: менты!
А какая еще сука будет шебуршиться под дверью в полпятого не то ночи, не то утра?
С распущенным хайером, фурией влетела Хельга Ебистоссс в комнату:
– Тиха! Стрем!
– Что за стрем? – Едва слышным шепотом поинтересовался Семарь-Здрахарь.
– За дверью менты!
– Да, какие менты? Ты гонишь! – Семарь-Здрахарь объявил шах, сам нарвался на вскрытый шах, потерял ферзя и моментально помел позорный линейный мат.
– Даже если не менты, – резонно заметил Шантор Червиц, – срач бы надо убрать.
Он сгреб оставшиеся фигуры с доски, сложил их, с помощью Семаря-Здрахаря, обратно в коробку. Все! Больше шахматы в этой истории не появятся!
– Да, точно говорю! Там менты! – Шипела Хельга Ебистоссс. – Сами подите послушайте!
Семарь-Здрахарь, махнул рукой. Его это не интересовало. Ну, менты, так менты, и хуй бы с ними. А вот Шантор Червиц из всех внутренних органов любил только свои собственные, да и то, не очень, ибо травил их всякими винтами и мульками.
Шантор Червиц на цыпочках подкрался к двери и прислушался. И действительно, за ней слышались чьи-то шаги, кто-то очень тихо переговаривался и, до кучи ко всему этому, он явно различил характерное попискивание ментовской рации.
Основные стремаки обитали на кухне-винтоварне. Осторожно, чтоб не скрипнула ни одна крошка грязи под ногами, Шантор Червиц прокрался на кухню.
– Что там? – Громко осведомился Седайко Стюмчек.
– Менты. Нас пропасли. Сейчас брать будут! – Сообщил Шантор Червиц.
Седайко Стюмчек и Ната Кристаллл, рыдая, бросились друг к другу в объятия. Они познакомились только прошлым вечером, успели проникнуться друг к другу вполне нежными чувствами и вот теперь… Менты… Это значило, что их посадят по сырым камерам, их будут судить, а потом отправят на этап. И они никогда-никогда больше не увидят друг друга. И никогда им не суждено будет не только что заняться глубоким петтингом с рассуждениями об эзотеричности этого процесса, но и просто поебаться, ибо хуй Седайко Стюмчека сегодня стоять отказывался абсолютно.
– Тихо вы! – Злобно пробулькал Шантор Червиц. – Что суждено – того не миновать! Давайте-ка лучше уберем следы.
– Зачем? – Всхлипнула Ната Кристаллл. – Они и так за нами уже всю ночь наблюдают…
– Как всю ночь? – Поразился Шантор Червиц.
– А вон там, в окне напротив огонечек горел. Красненький. От видеокамеры. – Пояснил Седайко Стюмчек.
– Видео – еще не доказательство! – Веско произнес Шантор Червиц, хотя в этом и не был совершенно уверен. – Доказательство – наши стремаки.
