Ни одна битва той эпохи не получила такой известности у потомков и не имела столь далеко идущих последствий. На гобелене из Байё – огромном тканом ковре, заказанном нормандским епископом Байё, но, возможно, выполненном англосаксонскими мастерами, – мы можем проследить эпизоды кампании герцога Вильгельма и истории гибели Гарольда. Изображение исполнено чувства величия и неотвратимости событий, но лишено пафоса и отрешенности, свойственных греческой трагедии. Для полного подавления сопротивления англосаксов Вильгельму Завоевателю понадобилось еще четыре года. Восстания против нормандцев, нередко подавлявшиеся с большой жестокостью, вызвали к жизни английскую антинормандскую традицию, имевшую в равной степени и литературные, и народные корни. Позже, начиная с XIV в., она слилась с иными умонастроениями – антидворянскими и антиправительственными, что породило легенду о Робине Гуде, «английском» изгое, который занимался тем, что грабил богатых в пользу бедных и строил козни шерифу Ноттингема, то есть слуге чужеземного, нормандского, короля.

С момента нормандского завоевания история Англии становится историей государства двух народов – англосаксонского и французско-нормандского. Вильгельм награждал своих воинов обширными поместьями в Англии, отнятыми у англосаксонской знати. «Книга Страшного суда» была составлена по его приказу, возможно, именно для того, чтобы зафиксировать положение, сложившееся через двадцать лет после завоевания. Разумеется, в XI в. ни самому Вильгельму, ни тем из его подданных, кто занимался описью земель, не приходило в голову сделать даже самые примитивные статистические выкладки. Только современные историки подсчитали на основании сведений «Книги Страшного суда», что нормандская королевская семья владела пятой частью английских земель, церковь – приблизительно четвертью, а еще одна четверть принадлежала десяти или одиннадцати крупнейшим магнатам. Таким образом, 250 человек владели большей частью английских земель, и почти все они были выходцами из континентальной Европы, равно как и большинство рыцарей – состоятельных, но не столь крупных землевладельцев. Мы не можем с полной уверенностью утверждать, что в остальной Европе земля, а следовательно, и богатство были распределены столь же неравномерно, как в Англии, но это предположение кажется весьма правдоподобным. После завоевания в Англии появилась новая правящая элита, подобная той, которая сложилась в провинциях западной части Римской империи за 600 лет до этого в результате вторжения варваров.

Новая социальная элита продолжала говорить по-французски, в то время как официальные документы писались по-латыни. Нормандская знать стала вступать в браки с англосаксонской аристократией, но лишь спустя два с лишним столетия из смешения англосаксонского с французским развился английский язык.

Историки до сих пор спорят о том, насколько сильно нормандское завоевание изменило политические и правовые устои Англии. Несомненно, однако, то, что нормандцы систематизировали и приспособили для собственных нужд ту организацию управления, которая сложилась к 1066 г. Вильгельм сохранил за собой огромные земельные наделы в качестве «королевского домена» и строил в стратегически важных местах замки, чтобы обеспечить контроль над страной. Самым известным из этих замков является лондонский Тауэр. Вильгельм сохранил и англосаксонское административное деление на графства, а также более дробное – на «сотни», объединявшие несколько деревень. Главным представителем короля в графстве был шериф, командовавший местными войсками и возглавлявший местный суд. Эта должность была англосаксонским институтом, подобным каролингским графствам. В отличие от графов, шерифы не смогли сделать свою должность наследственной или превратить ее в инструмент укрепления личной власти на вверенной им территории. Большая часть средневековых графств сохранилась до наших дней, хотя в XII в. их границы были несколько изменены.

Вильгельм и его преемники усовершенствовали систему королевских судов и централизованного налогообложения, созданную англосаксонскими и датскими королями в X–XI вв. Это позволило значительно поднять доходы государства, в результате чего Англия приобрела обманчивую репутацию невероятно богатой страны. До тех пор пока нормандцы не создали в Южной Италии и Сицилии своих государств, ни один западный правитель не обладал такой властью в своей стране, как король Англии. Этот могущественный владыка оставался вместе с тем герцогом Нормандии, то есть формально считался вассалом французского короля, хотя наделе был значительно сильнее сюзерена. Для короля Франции это означало перспективу долгой и трудной борьбы за подчинение могущественного вассала, который, со своей стороны, всегда был готов присоединиться к его врагам.

Смерть императора Оттона III в 1002 г. оставила Италию без центральной политической власти. На севере крупные феодалы плели интриги и боролись друг с другом за недолговечную верховную власть. В Риме папство вновь стало пешкой в руках соперничавших римских фамилий, а на юге лангобардские герцоги оспаривали власть у ослабевших сарацин и еще более слабых византийцев. Именно здесь открывались благоприятные возможности для честолюбивого политического лидера. В конце концов на вершине власти оказался Роберт Гвискар; он и его братья прибыли из Нормандии в Италию, где проявили себя не только как выдающиеся вожди нормандских рыцарей, но и как дипломаты, не уступавшие даже византийцам. Подобно своему соотечественнику Вильгельму Завоевателю, Гвискар обладал безошибочным умением реализовать шанс на успех. Незадолго до своей смерти в 1085 г. он стал безраздельным правителем Южной Италии и получил от папы титул герцога. Тем временем его брат Роджер отвоевал у сарацин Сицилию; эта тяжелая борьба заняла тридцать лет (1061–1091).

Современников поражало в нормандцах сочетание самых противоположных качеств; естественно, отношение к ним было весьма неоднозначным. В 1125 г. монастырский историк Вильгельм Мальмсберийский так писал о них:

В Италии подобно тому, как это было в Англии, нормандцы продемонстрировали особый талант адаптировать существующую организацию к нуждам собственного правления. В многонациональном и полирелигиозном обществе Южной Италии и Сицилии нормандские завоеватели создали централизованные и эффективно функционирующие государства, которые вскоре стали играть важную роль в средиземноморской политике.

Схожие политические процессы происходили в Испании. Упадок мусульманской государственности позволил христианским королевствам выйти из своего горного затворничества. В Центральной Испании в IX и X вв. были созданы христианские королевства Леон и Кастилия. Наибольших успехов среди всех христианских королей добился Альфонс VI, король Кастилии и Леона (1072–1109), который отвоевал Толедо у одного из мусульманских государств – наследников некогда могущественного Кордовского халифата. Значительная часть возвращенных земель была заселена свободными крестьянами-христианами, в то время как дальше к востоку, в королевстве Арагон, мусульмане по-прежнему составляли преобладающую часть населения, особенно к югу от реки Эбро. Именно в этих пограничных между христианской и мусульманской Испанией районах мог выкроить себе королевство энергичный пришелец. Таким человеком оказался Родриго Диас (ок. 1043–1099), известный в истории и литературе под именем «Сид» (от арабского ассид – «господин»). Удачливый военачальник и ловкий политик, не гнушавшийся служить и у христиан, и у мусульман, он сумел в 1094 г. стать королем Валенсии. Однако, в отличие от Гвискара, ему не удалось основать династию, так как Валенсию после его смерти вновь завоевали мусульмане. В «Песне о Сиде», появившейся в 1140 г., но записанной, вероятно, только в начале XIV в., Сид – не столько христианский герой, подобно Роланду сражающийся с неверными, сколько умный и честный воин, противостоящий вероломным противникам – христианам, мусульманам и иудеям.