Адмирал Рожественский ворвался в рубку и чуть не поскользнулся на крови, пропитавшей доски настила.

Броненосец рыскал на курсе и горел, обе шестидюймовки левого борта были выбиты огнем «Пауэрфула», который слегка зарылся носом, горел, но шел параллельным курсом не более чем в двадцати кабельтовых и вколачивал в старый броненосец снаряд за снарядом.

«Кресси» уже торчал почти вертикально, обнажив замершие винты, крен едва плетущегося далеко позади «Викториеса» достиг пятнадцати градусов. Третий после поворота залп девятидюймовок «Синопа» дал еще одно попадание, и стало ясно, что один из двух броненосцев британского авангарда уже не жилец. Второй, «Илластриес», горел в нескольких местах, но отчаянно пёр вперед. Устаревшие «Адмиралы» отставали, но стоит русским еще немного сбавить ход — и они тоже присоединятся к кровавому веселью.

Зиновий Петрович торопливо протёр залитые кровью линзы лежащего на палубе бинокля и направил его на английский корабль. Что ж, по крайней мере, рескрипт о лишении звания ему не зачитали, зато сам он несколько раз прочитал свою характеристику, данную британскими джентльменами: “Рожественский туп, прямолинеен, узко-образован, политически и экономически безграмотен, на фоне комплекса славянской неполноценности и при умеренной лести — внушаем и податлив…”

“ Вот сейчас и посмотрим, как я податлив!”.

— Вице-адмирал Рожественский принял командование! Машина, — гаркнул он в раструб переговорной трубы, — доложить обстановку!

— Слава богу, хоть Вы, Вашпрство, живы! — донеслось из железных недр, — ход имеем, но наблюдается фильтрация воды в первую кочегарку! Минут через десять будем вынуждены вывести из дела половину котлов!

— Держать ход, пока возможно, — распорядился адмирал, вытаскивая пробку из второго амбушюра, — КДП! КДП, матерь вашу через три якоря!

— КДП разбит, — услышал он хриплый голос прямо за спиной, — дальномерщики погибли все. Погреба главного калибра пусты, по левому борту действует одна трехдюймовка, оба шестидюймовых каземата разбиты, — доложил минный офицер Колпакиди.

— Минные аппараты? — деловито уточнил адмирал, сдержав гримасу недовольства. По очередному совершенно безумному распоряжению тирана год назад Черноморский флот просто-таки запрудили наскоро выученные выходцы из торгашей, рыбаков и контрабандистов.

— Левый «Аз» разбит безвозвратно, «Буки» — требует ремонта в пять-десять минут. Носовой, кормовой и оба правого борта в порядке, готовы к стрельбе, Ваше превосходительство!

— Без чинов, мичман, — усмехнулся Рожественский. — Все одно. Там, на дне, крабы не особо в погонах разбираются. Ступайте вниз, готовьтесь бить правым бортом по «Пауэрфулу».

— Правым, господин адмирал?

— Десяти минут нам не дадут. А последнюю кочегарку затопит и всё, попадем под сосредоточенный огонь и пикнуть не успеем. Поэтому через минуту делаем полный разворот, заодно и поближе к англичанину подойдем.

— Слушаюсь, Вашпрство! — моряк выскочил из рубки и Рожественский услышал, как тот кричит на бегу: “Костров! Костров, твою мать! Шестидюймовки правого борта к бою, сейчас адмирал тебя ими на британца развернет!”

—Ну, хоть от этого толк будет. Если выживет. Машина! — крикнул в переговорную трубу оставшийся в одиночестве адмирал, — приготовиться к развороту влево на шестнадцать румбов. Сразу после разворота — выводите носовую кочегарку из дела, лишних людей — наверх.

— Готовы, Вашпрство!

— Лево на борт! Левая машина полный назад, правая — полный вперед! Разворот!

— Что же он делает? — охнул кто-то из офицеров.

— Атакует «Пауэрфул», помоги ему Господь, — вздохнул Фелькерзам. — Среднему калибру — дробь, не зацепить бы своих… Сосредотачиваемся на «Илластриесе». Стреляем поочередно, с интервалом в двадцать секунд, с Божьей помощью и его достанем.

— Дистанция шестьдесят восемь! Противник открыл огонь! Недолет пять!

— Русский пустил мины, сэр! Две торпеды, с дистанции двенадцать!

— Право на борт! Пропустим торпеды слева и вернемся на прежний курс. Скорость держать в шестнадцать узлов: сейчас он продолжит поворот и мы накроем его продольным огнем на попытке отхода. Думаю, много ему не надо!

Два пенных, хорошо видимых следа прошли вдоль левого борта «Пауэрфула», но когда крейсер открыл огонь, еще одна торпеда, третья, выпущенная из кормового аппарата, ударила его под мидель. Черноморская вода хлынула сразу в две расположенные одна за другой кочегарки. А когда «Апостолы» описали полную циркуляцию, почти неподвижный крейсер подбросила еще одна мина, выпущенная в подходящий момент мичманом Колпакиди из только что починенного аппарата левого борта.

— Григорий Павлович, а давайте-ка мы с «Синопом» ход сбросим до восьми узлов. «Пауэрфул» тонет вполне благополучно, «Илластриесу» нашему немного осталось. Вон как он носом просел. Лучше будет, если мы мистеру Фишеру пряничком перед носом помашем, сделаем вид, что конвоируем «Апостолов». Они сейчас не более девяти дадут. Пусть господа британцы думают, что у них получилось нас хотя бы затормозить! А то ведь расстроятся и уйдут… Что потом с ними делать?

— «Илластриес» кренится! — закричал сигнальщик, — перевернется вот-вот!

— Сколько мы, Григорий Павлович, в него всадили-то?

— Наших снарядов выпущено пятьдесят два полных четырехорудийных залпа, из них пять попаданий коммонами в палубу и надстройки, и четыре фугасных. Плюс близкие разрывы, но их, прошу прощения, не сочли-с. И «Синоп» дал с дюжину залпов, все фугасами, и тоже пару-тройку раз попал, когда покончил с “Викториесом”.

— Что у нас со снарядами? Довольно ли?

— В кормовых погребах резерв в сорок бронебойных и двадцать шесть фугасов, коммоны кончились все. В носовых — восемьдесят бронебойных, коммонов шестьдесят штук… ЕСТЬ!

— Сохрани, Господи, души моряков английских. Может, и спасется кто… Дистанция до вражеской кордебаталии?

— Сто двадцать, и сокращается довольно быстро.

— Давайте-ка дадим «Апостолам» нас догнать и посмотрим, кто у британцев в колонне первым идет… Не «Кампердаун» ли?

— Не могу точно сказать, Дмитрий Густавович, не разбирают сигнальные! Орудий в носовом барбете — два, значит, не «Бенбоу», и вымпела адмиральского не замечено, стало быть, и не «Коллингвуд».

— А вот это хорошо, просто замечательно! Ни «Коллингвуда», ни «Бенбоу» нам пока лучше не трогать, а «Кампердаун», «Хау» или «Родней» — в самый раз… Вот что, Григорий Павлович, голубчик, пока британцы на семьдесят не подошли, прикажите-ка перекинуть из носовых погребов в кормовые пару десятков коммонов: на дальностях свыше шестидесяти кабельтовых они просто изумительно пробивают британские палубы… А уж потом на фугасные перейдем. И на “Синоп” то же самое передайте.

— Слушаюсь, — капитан Беляев быстро отдал указания. — А с чего бы «Коллингвуда» с «Бенбоу» не трогать, господин адмирал?

— На «Коленьке» сам Фишер идет, — пояснил Фелькерзам. — А он, сказывают, безумен после конфуза Персиянского, аки капитан Ахав. Не отступит, будет нас преследовать до последнего, особенно если мы сделаем вид, что ход держать не можем. Топить его будем только при удобном случае-с. А «Бенбоу»… Его шестнадцатидюймовки, Григорий Павлович, дуры, конечно, здоровые, только вот стреляют они раз в час, да и разрывает их внезапно и непредсказуемо.

— Понятно, — кивнул Беляев. — Догонять нас со ста двадцати до семидесяти они не меньше часа будут. Аккурат по пятнадцать коммонов на ствол матросики наши перебросить успеют: проводили мы таковые учения и даже тележки снарядные усовершенствовали.

— Разворачиваемся строем фронта, господа. «Кампердаун», «Родней» и «Хау» — с шестидесяти кабельтовых огонь по «Двенадцати Апостолам» из носовых орудий. Кормовые барбеты не открывать, иначе потеряем преимущество в скорости. Стрелять поочередно, с интервалом между залпами в сорок секунд. Мы пока не добьем, а «Бенбоу» лучше не стрелять без крайней необходимости. «Санс Парейль» с такими же пушками на десятом выстреле трещину заработал, прибережем ресурс орудий на случай, если русские на нас ринутся.