…Пхутай вытер окровавленный меч о жёлтый халат корёсского царя, осмелившегося не покориться монголам, когда в зал Дворца вбежал гонец с испуганными глазами:

– Великий!..

…Что за ерунда?! Так называют лишь командующего!..

– Саратай мёртв! В него попал снаряд катапульты! Огненный заряд!

Змеиная мысль возникла сразу – получил своё, старик! Дворец взят. Сейчас он погонит хашар[9] на стены Тобана, а потом… Пхутай зловеще усмехнулся – посмотрим, почему Великий Чингис – Хан так боялся тех, кто спрятался за железными стенами под разлапистым знаменем… Взмах меча, и корёсец рухнул на нефритовые плитки зала. Ему некогда возиться с грязными врагами. Плевать, что тот царь. Всё равно столица захвачена, и сейчас воины будут три дня развлекаться в ней, согласно законам Ясы. Но тех, кто в Тобане, он, Пхутай, не пощадит! Ибо Яса говорит, что поднявшие руку на монгольского воина должны умереть, если их рост превышает расстояние до тележной оси. И певцы и сказители воспоют подвиг нового полководца, разбившего и покорившего страну Корё… Горячий конь вынес его на улицу, в конце которой возвышались стены Тобана. Одного взгляда хватило, чтобы решить, где лучше всего штурмовать крохотную крепость в городе. Взмахом меча указал направление:

– Хашар – туда. Лучникам быть наготове! Пошли! Ур-рагХ!..

И – топот копыт за спиной, щёлканье сотен тетив, полёт стрел, затмевающих само Солнце… Ибо нет ничего, способного противостоять воинам Сотрясателя Вселенной…

– Что творят, воевода!

Доброга и сам видел, прильнув к смотровой щели в чугунной пластине. Покончив с Согёном, как он и ожидал, монголы приступили к славам. Накапливались между домой, а потом, вырвались на поле. Для стрельбы из огнебоев было далековато, хотя достать и можно. Он пока решил погодить. Да и воздухолёты задерживались, хотя уже было пора бы им и появиться. Видно, в небе свои законы… Между тем монги пригнали кучу пленников и начали их убивать. Деловито. Спокойно. Рубили трупы на куски, складывали останки в котлы и, разведя под ними небольшие костры, вытапливали жир. Потом сливали его в горшки, опорожняли, снова приступали к жуткой процедуре.

– Киданьский огонь готовят. Сейчас наделают побольше, и в атаку пойдут.

Спокойно пояснил воевода более молодым воинам. Видел он такое, когда ходил с лурами наказывать находников, никак не жалеющих смириться с тем, что желтокожих не пускают дальше определённой черты.

– Огнебои – готовь. Зарядов не жалеть.

И – дикий неумолчный вой из захваченного Согёна. Так кричат смертным криком те, кого сейчас убивают. Без всякой жалости. Старых, молодых. Мужчин, женщин, стариков. Всех подряд. Хуже всего женщинам. Их без всякой жалости насилуют, не взирая на возраст и положение. Доводилось ему видеть жертв таких дел. По три-четыре десятка зараз. Потом – убивают. И хорошо, если сразу. А то вспарывают животы, сдирают кожу с живых, сажают на колья. Жгут и жарят на копьях. Словно жруны… Видно, корёсцы убили кого то очень важного или знатного. Значит… Тризну справляют на свой манер…

– Поднять чёрный стяг!

Золотой Громовник пополз вниз, и со стороны монгов донёсся радостный вопль. Рано радуетесь, твари! Дозорный на вышке прицепил простое мрачное полотнище за трос, потянул. Чёрное знамя смерти. Славы не будут брать пленных. А если кто и попадёт, так ровно до того момента, пока у несчастного не узнают всё, что требуется. Потом – так же, смерть… Всё. Они пошли.

– УрагХ!

Донеслось из-за чугунных стен. Дробь стрел пробарабанила по металлу, ломая древки, вклёпывая наконечники в слоёные пластины вершковой толщины.

– Огнебои – пли!

И сотряслась земля от слаженного залпа тяжёлых крепостных орудий…

…– Что это?!

Испуганно выкрикнул кто-то из десятка, указывая вперёд. Ким Чжун прищурился и ахнул – сорок небесных лодок, шевеля своими плавниками, плыли туда, откуда мчались беглецы. Огромные, с паланкинами под корпусами, увешанными круглыми снарядами, лодки спешили в Согёну. Госпожа Сон И начала останавливать свою лошадь, но Ян Бэк, теперь он ехал рядом с ней, ухватил её лошадь под уздцы. Ким Чжун подскакал к женщине:

– Что вы делаете, госпожа!

– Чужеземцы спасут Согён, моего отца и мужа! Надо вернуться! Может, они ранены, и им нужно оказать помощь!

– Нет, госпожа! Распоряжение вашего почтенного родителя ясно и неизменно. Если же случится чудо, и он уцелел, то нас догонят. А пока мы будем исполнять его последнюю волю.

Чуть помолчал, потом добавил то, что знал сердцем:

– Столица уже пала. Поверьте. Я уже дрался с монголами, и могу уверить вас, что города больше нет.

Она посмотрела на него испуганными, расширившимися глазами:

– Как смеешь ты утверждать такое?!

Впрочем, и остальные смотрели на сотника не менее суровыми глазами, осуждая за неверие.

– Я дрался с ними.

Повторил он.

– В Чольджу было три тысячи воинов, а крепость продержалась менее часа. Согён совершенно не приспособлен к обороне, у него даже нет стен! И войск, способных разбить тридцать тысяч отборных всадников тоже нет! Сколько мы уже едем? Хоть один отряд, идущий на помощь столице, нам попался по пути, госпожа?! Военачальники спасают сейчас собственные шкуры! Им плевать на столицу, на императора, на вашего почтенного отца и прочих министров!

Рванул повод её коня:

– Надо спешить! Иначе и нас перехватят монги! Они любят посылать небольшие отряды, чтобы перехватить беглецов, подобных нам.

Снова подал голос Ян Бэк:

– Ты сам сказал, что отряды небольшие.

– Для них. По сотне – полторы воинов. Как думаешь, нам хватит?

Все замолчали. Спустя мгновение вновь пришпорили коней. Над ними с небольшим шелестом и гулом проплыли небесные лодки, на миг затмив солнце. Ким Чжун с тоской взглянул им вслед – как бы он хотел сейчас драться с монголами на стенах Тобана вместе с господином Чхве У! Но его светлость дал ему чёткий приказ – спасти дочь и внуков. Вывезти их в Ниппон. Значит, он поверил круглоглазым чужакам. Только поздно…. Слишком поздно для Корё…

…– Огонь!

Рявкнули ручные огнебои. И всадники кубарем покатились с коней. Снова ударили тяжёлые орудия, расчищая разрывными зарядами целые поляны. Отточенные тысячами тренировок движения, снова залп за залпом из ручниц. Но монги не отступают. Впрочем, они и тогда, когда Доброга был совсем юным гриднем, тоже не отступили. Полегли все. Но зарядов славам хватит. С запасом. Так. Пока стрелки бьют, пора преподнести монгам сюрприз…

– Седлать туров.

От стен потянулись тяжёлые всадники, готовиться к бою. Одевали на себя особые доспехи. Дополнительные кольчужные рубахи с толстыми пластинами стали. Пристёгивали латные полосы на бёдра и голени. Потом шли к своим турам. Набрасывали на зверей кольчужные покрывала, одевали на рога смертоносные косы. Вздевали сумки с ручными бомбами. Вставляли в кобуры ручные малые огнебои. Перезаряжать будет некогда, потому у каждого по десятку таких коротких самопалов. Длинные нагинаты, перенятые у ниппонцев пойдут в дело впервые. На грудь каждому туру притягивается ремнями щит. Звери мерно жуют специальную жвачку, и их глаза наливаются кровью… А монги совсем сошли с ума – тысяча за тысячей бросаются на стены града, и даже не могут добраться до него, ложась под градом выстрелов огнебоев. С какой стороны не глянь – всюду валяются мертвецы. Видимо, с тризной по убитому монги поторопились – хабар не гонят. Да славам всё-равно. Разбирать некогда. Не свои, и ладно… Поднёс рог к губам, подал сигнал. Тяжело садиться в седло тура воину. Почти три пуда железа на нём. Даже больше. Зато гарантия вернуться живым с поля боя. Ну, во славу Истинной Троицы, Перуна, Маниту и Бога Солнца – вперёд!!!

…Разошлись ворота среди сплошной железной стены. И сразу оттуда – в упор, дробом, прорезая кровавую просеку в сплошной массе тел. И в месиво – огромные, неуязвимые всадники, сносящие всё на своём пути, рубящие наотмашь, от чьих мечей и лезвий невиданных копий не спасают лучшие доспехи! Страшен удар булатным мечом, раскраивающий всадника на две части вместе с лошадью! Ещё страшнее посвист нагинаты, сносящей всё на своём пути… Туры выносят крохотных, по сравнению с лошадьми славов, степных коняшек, опрокидывают их на землю, давят громадными копытами величиной с добрую миску. Да и боятся лошади быков, тем более, таких, не виданных прежде. Бросаются в стороны, не слушая поводьев. А мечи славов длинны, и копья тоже. И брызжет в стороны кровь, отлетают конечности с зажатыми в них мечами и щитами. Бесполезно. Не спасения… Словно раскалённый добела нож режут монголов, сбившихся в кучу, тяжёлые всадники. И начинает сереть лицом Пхутай, поняв, что нашла коса на камень и эти воины ему не по зубам. Уже жалеет новый вождь монгов, что не послушал покойного Саратая и решил попробовать на зуб неизвестных под алым знаменем. Лихорадочно вспоминает он строки Ясы, что заповедал сам Чингис-Хан… И вопль, страшный вопль ужаса из тысяч глоток. Сколько раз за свою жизнь слышал этот крик каждый монгол, когда убивал всех, кто посмел сопротивляться ему… Но на этот раз кричат сами монги… Из-за горы появляются чудовища. Они плывут по небу. Четыре десятка их. Огромных. Не достать до них ни стрелой, ни арканом, ни осадной машиной. Ибо в небе плывут они, где живёт сам Сульдэ, Бог Войны. Значит, такова его воля. Всё ближе и ближе чудовища, шевелят они своими плавниками, не рычат – значит, взяли след. Унюхали кровь битвы! И град непонятного из бескрайней синевы, когда чудища поплыли над головами монголов…