Его теплая ладонь лежит поверх моей, но у меня нет никаких сил выдернуть руку из-под его. Мне тепло и уютно. Несмотря на холодный и неприятный ветер, мне хорошо. Как бы неправильно это ни было.

— Степ…

— М-м-м?

Я оглядываюсь, он так же, как и я еще секунду назад, смотрит на наши ладони.

— Давай возьмем мороженого?

— Мороженого? В такой холод? — Взгляд Степана возвращается к моему лицу, пару секунд мечется, а затем останавливается на моих губах, становясь настолько пристальным, что я начинаю ощущать себя тем самым мороженым. Мороженым, которое Степан сейчас хочет съесть или хотя бы просто попробовать. До того, как оно растает под палящими лучами солнца. И ничего, что на улице адски холодно. Взгляд Степана прожигает сильнее самых ярких лучей.

— Да сейчас, наверное, и не найти его на улице, — полушепотом отвечаю я, чувствуя, как пересохли губы, а в горле словно першит, но кашлять не хочется, хочется просто прикрыть глаза, приблизиться к Степану и…

Господи, мне хочется, чтобы он обнял меня. И не убирал свою ладонь с моей. Осознав это, я жмурюсь, а затем, все же взяв себя в руки, натянуто улыбаюсь и заявляю:

— Это, наверное, придется идти в магазин. Не стоит.

— Здесь рядом есть. — Степан оглядывается, а затем кивает, словно уверившись в своих словах. — Пойдем. — Он крепче сжимает мою ладонь и подталкивает коляску.

— Нет, магазин — не очень хороший вариант. Лену придется доставать из коляски, она проснется…

— Я сам схожу, а ты меня подождешь. Добро? — Я киваю. — Не сбежишь? — улыбается Степан и ускоряет шаг, коляска начинает ехать быстрее, и я вместе с ними. Мне приходится чуть ли не в два раза чаще переставлять ноги. Все же Степан выше меня, ноги у него длиннее и шаг шире.

Сбежать?

— Нет, — отвечаю, легко улыбнувшись, а сама не понимаю, почему мне самой в голову не пришла такая замечательная идея?

Сбежать.

Просто сбежать от него.

Добавить наконец-то в черный список его номер и больше никогда не встречаться. Чтобы не ощущать больше этого изматывающего странного чувства, когда и хочется, и колется.

Это про меня сейчас.

Мне хочется общаться со Степаном дальше. С ним даже молчать комфортно и… коляску катить. Как только я подстраиваюсь под его темп, у нас начинает получаться это довольно синхронно и просто. Я не знаю, всегда ли и у всех ли так, потому что никогда не катила коляску совместно с кем-то. Да что говорить, я никогда не гуляла с Максимом и Леночкой вместе. Как все эти парочки, выбредающие летом по вечерам. Я в такие моменты всегда либо одна, либо с Майей и Ликой.

Как и сегодня. У Максима выходной. Точнее, вчера он очень хорошо погулял на дне рождения своего друга и в итоге на сегодня взял отгул. Я просила его пойти с нами, на что Макс привычно начал отнекиваться:

— Ты же сама идешь. Зачем и мне? Или хочешь дома посидеть, побалдеть? Черт, я бы сходил, но сейчас так голова болит.

А мне впервые захотелось в тот момент ему все высказать. Хотя бы то, что покайфовать, сидя в этой полуразрушенной съемной квартире, ни у кого не получится. Даже если он погуляет с Леной, как делает это иногда.

— Я хотела вдвоем. Вместе, Максим…

— В следующий раз.

Он тогда так и отвернулся от меня, а я ушла из дома, злясь на всех и вся. И на него, и на себя. И даже на чертового Степана, чьего нового сообщения я ждала все эти дни. А он не присылал! Отступил. Это было логично, но так… неприятно.

Я злилась, пока не поняла, что совершенно неосознанно пришла в тот самый парк. На ту самую аллею, к той самой скамье. Лена к тому моменту уже спала, а я села на лавку и ощутила, как по щекам начали стекать слезы. Вся злость из меня вышла, словно поток воздуха из лопнувшего шарика. Я плакала третий раз за последнюю неделю, и это было ненормально. Наверное, поэтому я решила добавить себе лишних проблем и со скоростью метеора ответила Степану на сообщение.

— Точно подождешь? — Мужчина отпускает мою ладонь, а затем мягко, но в то же время крепко сжимает мое плечо. — Не сбежишь? — повторяет он, а я стараюсь выкинуть все мысли о муже и открыто посмотреть Степану в глаза, но тот лишь хмурится. — А знаешь что… я не пойду в магазин за мороженым. И не смотри так на меня, вон там, — он указывает ладонью в сторону от нас, — кафе, вроде даже милое с виду. Там обязательно должно быть мороженое.

— Нет. — Я еще и качаю головой. Не понимая, кого я хочу сильнее убедить в отказе. Себя или его.

— На улице холодно. Сейчас замерз я, — он поворачивает голову боком, — посмотри, я уверен, что уши у меня уже…

— Красные, — улыбаюсь я, — они просто безумно красные.

Степан пожимает плечами и смотрит так… словно извиняясь, но в то же время лукавый огонек ни на миг не покидает его взгляд.

— А представляешь теперь, что и ты так же замерзнешь после мороженого.

Я же улыбаюсь еще шире и тянусь рукой к лицу мужчины. Точнее, к его уху. Я совершенно не отдаю отчета своим действиям, словно со стороны смотрю, как моя ладонь накрывает его ухо, наверное пытаясь согреть. Степан довольно жмурится, напоминая сейчас сытого кота, а затем накрывает мою руку своей.

— Спасибо, — хрипло произносит он, — мне стало так намного теплее. Но все же… кафе, м-м-м? — Степан выгибает брови.

— Не-а. Лена спит.

— Так мы ее вместе с коляской. И она продолжит спать.

— Надень на себя теплый комбинезон, затем ляг в кровать, да еще и одеялом укройся. Сильно тебе захочется спать? — я говорю все это шутливым тоном, а сама смотрю то в глаза Степана, то на наши руки.

Мужчина, уже совершенно не стесняясь, поглаживает мои пальцы, а я не хочу терять это ощущение. Мне кажется, что я и вечность готова так простоять. Лишь бы не возвращаться домой. К Максиму. К поскрипывающей двери. К ванне с местами содранной на ней эмалью, к постоянным завтракам и ужинам, которые никто не ценит, и… одиночеству.

Кажется, что стоит мне только переступить порог нашей с Максом квартиры — и я очнусь ото сна, в котором нахожусь сейчас. Сказка разрушится.

— Ты побила все мои аргументы, — улыбается Степан, затем крепче сжимает мою ладонь, отрывает ее от своего уха и ведет ей по-своему же лицу.

Я чувствую, как пальцы колет легкая щетина, а затем теплый воздух на них. Степан дует на мои пальцы, а потом целует ладонь. И не внешнюю сторону, а именно внутреннюю. По руке тут же начинают бежать мурашки, от запястья к плечам, а потом и по спине. Это так мило, чувственно… запретно, не к месту. Да и вообще ужасно с моей стороны. Я не должна позволять ему такое. Я не должна стоять здесь, рядом с посторонним для меня мужчиной. Но стою и, когда слышу тихий шепот: "Не хочу тебя отпускать", больше всего на свете хочу ответить: "Не отпускай", но в этот момент из коляски доносится плач. Я тут же выдергиваю руку из захвата Степы и отворачиваюсь к дочери.

Черт.

Для того чтобы очнуться ото сна, мне даже порог своего дома переступать не пришлось.

Что я творю?

— Ну теперь сам бог велел отправиться нам всем в кафе.

— Что? Не-ет… нет. Мы… мы уже домой, — растерянно отвечаю я, подкачивая коляску, пытаясь успокоить Леночку.

Степа хмурится, я уверена, что он начнет сейчас опять искать тысячу предлогов, чтобы я осталась, но мужчина, лишь тяжело вздохнув, говорит:

— Я здесь припарковался рядом. Пойдем, отвезу вас домой.

— Мы дойдем. Не надо, спасибо. — Я собираюсь опять сбежать, но Степа хватает меня за предплечье.

— Давай тогда я покачу коляску, а ты возьми ее на руки. А то она слишком возмущенно плачет, — все еще улыбается он, но уже видно, что натянуто. Словно через силу.

— Она просто хочет кушать. Уже пора, — и тут я осекаюсь, понимая, что сама выдала Степану все карты на руки.

— А кормить ее чем надо?

— Пюре, — сдаюсь я, глубоко вдыхаю, выдыхаю и с шумом продолжаю: — Твоя взяла. Пошли в кафе.