— Так это его, наверное, проблемы, что он его не забрал. Пусть сам и заезжает, — я хочу сложить руки на груди, но мне мешает пустая тарелка в руках, я совершенно забываю о ней, разглядывая в торопях собирающегося мужа.

— Нет, ну это как-то не по пацански. Да и вообще, когда ты успела стать такой сварливой и… злой, — Максим карикатурно морщится, надеясь меня рассмешить, только я почему-то не улыбаюсь. Я все еще злюсь.

— А что ты, кстати, ему подарил?

На этот раз Максим морщится уже не смешливо, а вполне серьезно. Он не хочет мне говорить, и я сразу догадываюсь, что подарок не из дешевых.

— Сколько? — цежу я, и мы оба понимаем, что именно я спрашиваю. Мне больше не важно, что именно Макс подарил своему другу, мне важно за сколько муж купил этот подарок.

— Марина…

— Максим.

— Ну, Мариш. Ну, какая разница? Дорого, — стыдливо отводит он взгляд, но не проходит и секунды, как Макс обратно его возвращает и смотрит на меня практически с вызовом, — Ты же знаешь, что меня бы не поняли, если бы я подарил ему что-нибудь дешманское.

— Что это за друзья тогда такие, если они не принимают твой выбор, — взмахиваю я руками, и тарелка выскальзывает из пальцев. Падает на пол и разлетается на мелкие мелкие осколки. — Вот тебе и небьющаяся посуда. Ни разу не видела, что бы стекло билось настолько мелко… — немного успокоившись тяну я, но не успеваю поднять взгляд на мужа, как меня оглушает дверной хлопок.

Максим ушел. Просто ушел.

Под шумок, как говорится. Сейчас это даже не в переносном смысле, а в самом что ни наесть прямом.

Я не успеваю даже начать уборку, как приползает, видимо на шум, Лена.

— Доченька, милая, ползи обратно играйся, а то тут вава, аш-ш-ш, — я показательно кривлю лицо, — маме нужно убрать осколки, чтобы ты не поранила свои пальчики.

Доча, наверное, с полминуты внимательно смотрит на меня, словно действительно оценивая верить моим словам или нет. А затем что-то мне ответив, она разворачивается и ползет обратно в комнату, на свой любимый коврик для игр. Я выдыхаю и иду за совком и веником.

Когда с уборкой покончено, я достаю телефон и захожу в диалог со Степаном. Сейчас он пустой. Я же удалила всю нашу переписку, вместе с его номером. Провожу пальцем по экрану, одними губами повторяя сообщения мужчины, которые слишком сильно отпечатались у меня в голове, а затем замечаю, что под его именем появилась надпись "в сети".

Точное время посещения месенджера Степан скрыл. Наверное, так же как и большинство людей, но вот когда он в сети это видно и я… я чувствую, как сердце в груди буквально замирает, а я сама забываю дышать. Я жду, что иконка "в сети" вот-вот сменится на "печатает", но проходит минута, вторая, третья, а картинка не меняется.

Степан все еще в сети, но он не пишет мне. Он пишет кому-то другому, а может и другой…

Я же сама… сама его оттолкнула.

Я жмурюсь, ощущая как в груди больше ничего уже не замирает. Только жжет. Печет и опять давит. Я бью раскрытой ладонью по столу, потому что сил терпеть нет. Это какое-то сумасшествие. Бред…

Почему мне так больно? Физически… Да-да, именно физически больно. Ведь Степан мне никто. Мы виделись-то всего два раза в жизни. Да и не должен он мне писать так быстро. Прямо сегодня же, а ревновать его и вовсе глупость несусветная, но я ничего, совершенно ничего не могу с собой поделать. Бью еще раз ладонью по столу, а затем открываю глаза, фокусирую взгляд на строке с именем Степана — он больше не в сети. И мне становится легче. На немного… всего на чуть-чуть, но все же легче.

И в этот момент я понимаю, что нужно, что-то делать. Нужно как-то спасать мой брак, мою семью. Какой бы она ни была, но это моя семья. А мои чувства к Степану до добра не доведут. Ни меня, ни остальных. Всего две встречи. Маленькая кроха внимания с его стороны, а я схожу с ума, так как до этого не сходила никогда.

Я никогда не ревновала Макса вот так… на пустом месте.

Я выхожу из мессенджера и нахожу в списке контактов свою свекровь. Я видела ее всего один раз в жизни. Потом Максим сказал, что его родители меня не приняли, и из-за этого он с ними окончательно и рассорился. Хотя… отношения их были натянутыми очень давно, с тех пор, как Максим перестал брать их деньги.

Позвонить смелости мне не хватает, но я пишу сообщение. Представляюсь и спрашиваю не хочет ли свекровь погулять с Леночкой. Ведь Оксана Сергеевна так же как и моя мать не видела свою внучку ни разу в жизни.

В ответ на сообщение, свекровь мне сразу же звонит. Я чувствую как сердце буквально подпрыгивает, а в горле образуется комок, но несмотря на это, я глубоко вдыхаю и провожу пальцем по экрану, принимая вызов.

— Да, — опасливо тяну я, совершенно не представляя чего ожидать от этого разговора.

— Мариночка, добрый вечер, — весьма дружелюбно произносит женщина.

— Здравствуйте…

— Если ты… не пошутила, конечно же, я хочу увидеться с Леной.

— Я вас не понимаю, — наконец-то вступаю я в нормальный диалог, потому что не понимаю ее фразу, — зачем таким шутить? Мы же не в начальной школе, записки под двери подкидывать или, что-то в подобном роде…

— Прости, Мариночка. Просто… — женщина кашляет, а потом ее голос становится тише на несколько тонов, — это очень неожиданно. И я… да, я, кажется, волнуюсь, — усмехается свекровь, — переживаю, что ты передумаешь.

— Когда вам будет удобно?

— Да я хоть прямо сейчас, — женщина опять усмехается, но мне слышится нешуточная нервозность в ее голосе.

Неужели и правда переживает?

Я совершенно ничего не понимаю. Не ведут себя так люди, которые не желают видеть своих внуков, потому что не принимают их мать. Бред. Я тру переносицу, затем виски раздумывая над происходящим и, кажется, слишком долго молчу, потому что Оксана Сергеевна меня окликает:

— Мариночка, ты тут?

— Да, простите. Я задумалась… Сейчас уже поздно гулять. Все же не лето. На улице по вечерам уже холодно. Может быть лучше завтра утром?

— Да, хорошо, давай завтра. Во сколько и где?

Я быстро называю ей тот самый парк где встретилась со Степаном, а затем сбрасываю вызов, все еще обдумывая то, насколько не вяжется в голове происходящее.

Я представляю, что моя мама, должно быть, отреагировала бы так же. Ведь она время от времени пытается наладить со мной контакт, на который я, конечно же, не иду. И не разрешаю ей увидеться с Леной. Так вот и Оксна Сергеевна отреагировала так же, словно ей тоже кто-то все это время не разрешает видеться с внучкой. Только никто же ей не запрещает, это все ее инициатива, точнее отсутствие таковой.

Весь оставшийся вечер я провожу в сомнениях, постоянно прокручивая диалог со свекровью в голове, и даже немного отвлекаюсь от мыслей о Степане. Я понимаю, что сделала правильно. Правда пару раз в час я все равно захожу в мессенджер и проверяю не в сети ли мужчина. Больше подловить мне его не удается, и я каждый раз выдыхаю от этого с облегчением. Да, он не пишет мне, но он и не пишет в этот момент другой. Глупость, но мне от нее становится легче.

Я готовлю любимую Ленину кашу, кормлю ее за час до сна, затем купаю, а потом кладу рядом с собой на кровать и, приложив ее к груди, от чего дочь радуется, получив свое любимое лакомство, я удобнее устраиваюсь на диване и укрываю нас одеялом. Сегодня можно поспать вместе. Я в последний раз проверяю мессенджер и, не найдя там входящих сообщений, ни от Степана, ни от мужа, я блокирую телефон, ставлю его в режим сна, и устало прикрываю глаза. Сон на неожиданность настигает меня слишком быстро. А на утро первым делом я не проверяю вернулся ли муж, а лезу в телефон посмотреть не прислал ли мне чего Степан.

Конечно же, в диалоге пусто. А мой муж преспокойно спит в соседней комнате. Я смотрю на разбросанную по полу одежду, которую он стягивал явно второпях и… даже мысли не допускаю начать все это тряпье собирать. Напротив, я иду на кухню и готовлю завтрак для Леночки, только для дочери, а Макс… обойдется он и во второй раз без завтрака.