Хурд имел страшный вид: глаза его пылали, толстые губы отвисли, дышал он прерывисто и тяжело. Увидав Клифтона, он быстро сунул руку в карман.

Клифтон холодно улыбнулся.

— Мы пока не в лесу, Хурд, — предостерегающе сказал он, — лучше не стреляйте. Предоставьте такого рода работу вашим наемникам, но, предупреждаю вас, получше выбирайте людей — не так, как в Гайпоонге!

Он не дал Хурду ответить и продолжал ледяным тоном:

— Я ждал вас. Хотел сказать вам, что я понял, какого дурака я свалял в Монреале, не убив вас. Теперь предупреждаю: я убью вас, не здесь и не сейчас, потому что хочу дать вам еще один шанс. Если вы им не воспользуетесь, все ваше влияние и политическое могущество вас не спасет. Я убью вас — где бы ни пришлось: в лесу, на улице, в вашем доме! — если только вы будете продолжать ваши козни против Лаврентьевской компании и Антуанетты Сент-Ив!

Хурд успел овладеть собой. Он оскалил зубы и засмеялся жестким смехом. В одну минуту он превратился в Taureau — в быка, готового ринуться на врагов.

— Дурак! — бросил он, расправляя массивную грудь. — Стрелять я, конечно, не стану. Я подожду. Я буду приканчивать вас понемногу, дюйм за дюймом. Я рад, что вы не попали в руки полиции, это было бы слишком благополучным для вас концом. — Суставы его пальцев хрустнули, так крепко он сжал руки. — Жалкий хвастунишка!

Он двинулся дальше, но Клифтон преградил ему дорогу.

— Вы не любопытны, Хурд? Вас не интересует, почему я собираюсь убить вас, если вы не откажетесь от злодейских замыслов, цель которых — заставить мадемуазель Сент-Ив отдаться вам?

Изумление отразилось на лице Хурда.

— Вам известно, что… что…

— Все, — ответил Клифтон. — И неудивительно, раз я собираюсь жениться на Антуанетте Сент-Ив! Теперь вам понятно, почему я с легким сердцем убью вас?

И с этими словами он повернулся и зашагал вниз по улице Нотр Дам. Последние слова вырвались у него почти против воли. Он рад был, что произнес их. Но по мере того, как он приближался к дому Антуанетты Сент-Ив, страх заползал ему в душу.

Остановившись у дверей, он колебался мгновение, затем постучал и вошел в маленькую прихожую. Постучал у второй двери. Послышались легкие шаги, потом все затихло.

— Стучит Клифтон Брант, мадемуазель, — сказал он успокаивающе.

Дверь медленно открылась.

После визита Ивана Хурда он рассчитывал найти Антуанетту с пылающими щеками и горящими глазами, как истую маленькую воительницу, какой он считал ее. Внешний вид Антуанетты поразил его: она была смертельно бледна, так что пышные вьющиеся волосы тяжело, как вылитые из металла, обрамляли бескровные щеки. В бездонной глубине глаз горел странный огонь. Трагически бледная, она была еще красивее, чем в ту минуту, когда Клифтон увидал ее впервые. Но сейчас в ее красоте было что-то пугающее. Его первым побуждением было скрыть от нее, что ему бросилась в глаза происшедшая в ней перемена. И он попытался вернуть краску на ее щеки, заразив ее своим безграничным оптимизмом и вернув ей веру в его силу.

Он сказал:

— Простите, мадемуазель. Уже поздно, но я не мог бы заснуть, не повидав вас еще раз. Я все узнал от Джона Дениса. Он очень расстроен, очень. И я вернулся, чтобы самому убедиться, что у вас все благополучно. Я встретил Хурда на улице. Мы мило поболтали с ним. Бессовестный негодяй и безнадежный осел, к тому же — очень типичный. Я и на фронте много встречал таких. В делах или под ружьем — они всюду одинаковы. И в обращении с ними применим лишь один метод. Я рад, что это еще свежо у меня в памяти. Прошу вас, не тревожьтесь, мадемуазель… Антуанетта.

Только на последнем слове слегка дрогнул его голос. Он заметил, что щеки девушки начинают розоветь.

— А вы уверены, кэптен Брант, что Джон Денис ни о чем не умолчал?

— Уверен, я только не слыхал подробностей того плана, который заставляет вас отправиться на север. А о Хурде не думайте, с этой ночи он — мой! Я так и сказал ему.

Он поклонился, собираясь уйти.

Она остановила его движением руки.

— Вы готовы убить Ивана Хурда?

— Если бы от этого зависела ваша жизнь и ваше счастье.

— Но это вовсе не нужно! — страстно выкрикнула она. — Я вовсе не его боюсь. Пусть разоряет нас, выгоняет из леса, сносит этот дом — жить все-таки можно. Пугает меня брат Гаспар — он близок к безумию. Если Хурд не остановится…

— Знаю, — успокоил ее Клифтон. — Денис говорил мне. Но теперь я отвечаю за вашего брата.

Она облегченно вздохнула. На его уверенные речи ответно засияли ее чудные глаза. Тяжесть свалилась у него с сердца. В эту минуту ни одной мрачной мысли не могло возникнуть у него. Весь мир казался ему полным надежды, лицо его дышало оптимизмом и верой в будущее, и ее лицо тоже начинало медленно зарумяниваться.

— Эта скотина напугала вас, да?

— Было очень неприятно.

— Но разговор был решительный?

— Да.

— Тогда все будет хорошо! Ложитесь, и пусть вам снятся сны, где будет только солнце и удача и, пожалуй, я…

Улыбка, которая светилась в его глазах, была заразительна. Она улыбнулась тоже. Ее блестящая головка близко склонилась к нему, когда она прощалась с ним.

— Я рада, что вы вернулись, — сказала она, и, уйдя от нее, он, не переставая, повторял эти слова: «Я рада, что вы вернулись», пока ему не начало казаться, что ничего другого он с начала мироздания не слыхал.

Было уже за полночь, когда Клифтон перестал бродить по городу и разыскал себе комнату. Но ложиться он еще не собирался. По дороге он купил газету и сигар. В гостинице ему пришлось давать объяснения насчет отсутствия у него багажа. Вещи его остались в доме на улице Нотр Дам. Было очевидно, что Гаспар и его сестра вначале смотрели на него как на их гостя. Однако, помнится, когда он уходил с Джоном Денисом, ни слова об этом не было сказано. Конечно, его поведение в отношении Антуанетты Сент-Ив должно было сильно поразить брата и сестру, больше, пожалуй, чем неожиданный визит Ивана Хурда. И предлагать ему свое гостеприимство после того, что было им сказано, стало для них немыслимым.

Но Клифтон ни о чем не жалел. Чувство счастья и ликующего восторга не давало ему уснуть. Он рад был, что высказал правду. Пусть Антуанетта Сент-Ив считает его дерзким, чересчур смелым — все равно. Все же лучше, что истина вскрылась сразу.

Он нашел в ящике стола почтовую бумагу и начал писать. Вся его душа, его любовь, его уверенность в будущем вылились в словах. Он не перечитал, когда закончил. Запечатал конверт и написал адрес.

Он понимал теперь то, что без слов говорили ему небеса, звезды, вся природа за долгие годы его странствований. Он искал — и нашел. Пусть узнает все Антуанетта Сент-Ив.

Он спустился вниз и отправил письмо. Потом долго ходил по комнате, представляя себе, как отнесется к письму Антуанетта. Удивится, конечно. Сочтет его не совсем нормальным; пожалуй, очень рассердится. Он представлял ее себе, всю в белом, в кружевах, с рассыпавшимися по плечам шелковистыми кудрями и с его письмом в руках. Что если она примет его слова за бред сумасшедшего? Ему стало не по себе.

Было три часа, когда он лег, не раздеваясь. Хотелось лишь подремать немного. Джо и Бим должны были приехать в половине восьмого утра. Антуанетта, верно, будет встречать их. Он тоже отправится на вокзал, потом повезет их завтракать. Он закрыл глаза, твердо решив проснуться в пять часов. Обычно он умел заводить себя, как будильник, на определенный час.

Но на этот раз что-то в механизме испортилось. Было десять часов, когда он взглянул на часы. Солнце поднялось уже высоко, и мальчишки-газетчики громко предлагали на улице утренний выпуск газеты.

Он вскочил испуганный. Лишь к одиннадцати часам попал он на улицу Нотр Дам. Совершенно естественно, что он хочет повидать Джо и Бима. Антуанетта, конечно, поймет и извинит.

Когда он стучал в дверь дома Сент-Ива, он чувствовал себя не совсем уверенно. Не было прежней собранности, и сердце билось не так ровно, как накануне вечером. Что это — страх? Он встряхнулся и, смеясь, отогнал эту мысль. Никто не выходил на стук. Он потянул дверь, она была заперта. Он стал стучать сильней — никакого ответа. Погулял с полчаса, вернулся снова — опять ничего. Разыскал телефон, но и по телефону ответа не добился. Странно, что даже служанка не подходит.