— Не знаю. Он не с нашей улицы. С ним был один мальчик, так тот его называл каким-то чудным именем… что-то вроде Потапыч, но только не Потапыч…

— Золотой старичок! — промолвил дежурный и мечтательно затянулся папироской. — Побольше бы таких Потапычей!..

Никто не мог бы, посмотрев на цветущую физиономию Хоттабыча, подумать, что ещё так недавно он был очень болен.

Неяркий, но ровный стариковский румянец покрывал его смуглые щёки, шаг его был по-прежнему лёгок и быстр, широкая улыбка озаряла его открытое и простодушное лицо. И только хорошо изучивший Хоттабыча Волька мог заметить, что какая-то затаённая дума всё время тревожит старого джинна. Хоттабыч часто вздыхал, задумчиво ерошил бороду, и крупная слеза нет-нет, да и покатится из его честных и приветливых глаз.

Волька прикидывался, будто ничего не замечает, и не расстраивал старика бестактными вопросами. Он был убеждён, что в конце концов Хоттабыч обязательно сам заговорит об этом. Так оно и случилось.

— Печаль и тоска терзают моё старое сердце, о благородный спаситель джиннов, — тихо произнёс как-то Хоттабыч, когда величественный закат окрасил в ровный розовый цвет тихие вечерние воды Москвы-реки. — Мне не дают покоя мысли о моём бедном пропавшем брате, об ужасной и безвыходной его судьбе. И чем больше я думаю о нём, тем больше я склоняюсь к тому, чтобы как можно скорее отправиться на его поиски. Как ты смотришь на это, о мудрый Волька ибн Алёша? И если ты к этому моему решению относишься благосклонно, то не угодно ли будет тебе осчастливить меня и разделить все радости и невзгоды этих поисков?

— А где ты собираешься искать своего брата? — деловито осведомился Волька, привыкший уже спокойно относиться ко всяким, самым неожиданным, предложениям Хоттабыча.

— Помнишь ли ты, о Волька, я уже рассказывал тебе на самой заре нашего столь счастливого знакомства, что Сулеймановы джинны бросили его, заточённого в медный сосуд, в одно из южных морей. Там, у берегов знойных стран, и надлежит, конечно, искать Омара Юсуфа.

Возможность отправиться в путешествие по южным морям пришлась Вольке по душе.

— Ну что ж, — сказал он, — я согласен. Я с тобой обязательно поеду. Куда ты, туда, как говорится, и я… Хорошо бы ещё… — Тут Волька замялся.

Но повеселевший Хоттабыч подсказал ему:

— …захватить с собою нашего превосходного друга Женю ибн Колю? Так ли я тебя понял, о добрый мой Волька ибн Алёша?

— Угу!

— В этом не могло быть и тени сомнения, — сказал Хоттабыч.

И тут же было решено, что экспедиция по розыскам несчастного брата старика Хоттабыча отправится в путь не позже чем через два дня.

Но если вопрос о сроках отбытия в путь не вызвал споров, то совершенно неожиданно обнаружились довольно серьёзные разногласия по вопросу о том, какими средствами передвижения пользоваться во время экспедиции.

— Полетим на ковре-самолёте, — предложил Хоттабыч. — Мы все на нём прекрасно уместимся.

— Не-е-ет, — решительно возразил Волька, — на ковре-самолёте я больше не ездок. Слуга покорный! С меня за глаза хватит прошлого полёта. Не хочу я больше мёрзнуть, как собака!

— Я обеспечу вас тёплой одеждой, о благословенный Волька. А если вам будет угодно, посреди ковра будет всё время гореть неугасимый большой костёр, и мы сможем греться у него во время полёта.

— Нет, нет, нет! — отрезал Волька. — О ковре-самолёте не может быть и речи. Давай лучше поедем до Одессы поездом, а из Одессы…

И Волька развил свой план поездки, безропотно принятый Хоттабычем и с восторгом одобренный Женей, которому он через какие-нибудь полчаса был изложен во всех необходимых подробностях.

На вокзал наши путешественники прибыли почти без приключений. А если не считать того, что произошло при посадке в автобус, то и вовсе без приключений.

Случилось же при посадке в автобус вот что. Уже и Волька и Женя с трудом, правда, но влезли в переполненный автобус, уже Хоттабыч занёс ногу на подножку автобуса, чтобы последовать за ними, когда из раскрытого окошка высунулся кондуктор и властным голосом произнёс:

— Граждане, мест больше нет! Автобус отправляется!

Так как его слова не произвели никакого впечатления на старичка в канотье, то он специально для старичка в канотье добавил:

— Давайте останемся, гражданин!

Старичок посмотрел на кондуктора с изумлением, убрал ногу с подножки и растроганно промолвил:

— Если тебе это доставит удовольствие, о господин мой, то я это только сочту за честь, хотя и очень спешу на розыски моего несчастного брата.

Кондуктор, успевший к этому времени дать сигнал отправления, вдруг совершенно непонятным образом очутился на мостовой рядом с учтиво поклонившимся ему стариком в канотье и с ошарашенным видом проводил глазами автобус, быстро скрывшийся за воротами.

— Я осмеливаюсь выразить глубочайшее убеждение, о почтеннейший незнакомец, что мы с тобой чудесно проведём здесь время, пока прибудет следующий автобус, — вежливо обратился Хоттабыч к оцепеневшему кондуктору.

Но тут кондуктор опомнился и с пронзительными воплями ринулся вслед за своей осиротевшей машиной.

— Остановите! — кричал он, проворно семеня ногами и придерживая рукой бренчащую серебром и медяками тяжёлую сумку. — Остановите автобус, граждане!..

Хоттабыч, поражённый странным поведением кондуктора, с интересом посмотрел ему вслед, а потом, когда тот скрылся за поворотом, где стоял задержанный Волькой автобус, легко нагнал его и даже успел взобраться в машину раньше кондуктора.

Вскоре автобус тронулся в дальнейший путь, и Хоттабыч, наклонившись к своим друзьям, зашептал им, неодобрительно поглядывая на всё ещё не пришедшего в себя кондуктора:

— Странный, очень странный человек этот кондуктор! Я его не тянул за язык. Он сам, по собственной воле, предложил мне: «Давайте останемся». Меня порадовали и поразили сердечность и доброта человека, предложившего мне своё общество, чтобы мне легче было скоротать время до следующего автобуса. Но стоило лишь машине отправиться, а ему очутиться рядом со мной на мостовой, как он уже передумал, оставил меня в одиночестве и побежал догонять автобус. Странный, очень странный человек! — закончил Хоттабыч и не без сожаления посмотрел на кондуктора.

— Он вовсе и не собирался оставаться с тобой на мостовой, — попытался Волька разъяснить старику. — Он сказал тебе «давайте останемся» в том смысле, что останешься только ты, а он уедет.

Однако Хоттабыч понял объяснения Вольки очень своеобразно.

Он недружелюбно посмотрел в сторону кондуктора и жёстко сказал:

— Теперь для меня окончательно стало ясно, что это не только странный, но и очень неискренний человек.

— Я тебя, Кузьма Егорыч, потому разбудил, что только что произошёл в нашем вагоне удивительный, совершенно непонятный случай.

Понимаешь, постелил я, как полагается, всем постели, и в седьмом купе постелил. Стелю и обращаю внимание, что едут в этом купе один старичок, такой бородатый, в дореволюционной соломенной шляпе, и при нём двое парнишек. Скорее всего, я так думаю, однолетки. И, понимаешь, ни капли багажа. То есть ну ни-ни!

А тут ещё один из мальчишек, такой белобрысенький, весь в веснушках, спрашивает:

«Товарищ, говорит, проводник, как пройти в вагон-ресторан?»

Я отвечаю.

«К сожалению, нет у нас в поезде вагон-ресторана, но можно будет утречком предложить вам чаю с сухарями».

Тут мальчик смотрит на старика, старик ему глазом моргает. Мальчик и говорит: «Ну ладно, мы и без вашего чаю обойдёмся, раз нет вагона-ресторана».