— Ничего себе, как на тебя Мартинес влияет... Нет, Седьков, я вам не враг. Собственно, это и есть цель, почему я тебя отловила: чтоб это сказать.

— Да ну?! И вот так просто забудем всё, что между нами было?! — удивление получается искренним и непринуждённым.

— Жаль, что ты натурал, — бросает она. — Не могу тебе доказать.

— Сяовэнь, ты меня, конечно, извини, но я совсем не претендую, чтобы ты мне что-либо доказывала. — Начинаю раздражаться, поскольку и других забот хватает, а тут ещё это недоразумение.

Но агрессии в ней нет, факт. Зато есть некая озабоченность, лёгкая депрессия и подавленность, которые она пытается маскировать под невозмутимым лицом, с которым обычно по школе ходит Миру.

— Помнишь, в конце прошлого месяца ты очень хотел меня как женщину? Даже в декольте заглядывал в столовой, несмотря на Ченя? Он тебе ещё тогда по голове дал?

— Прикольный у тебя способ наладить контакт, — моя голова качается влево-вправо сама по себе.

Н-да уж. Витя Седьков — тот ещё интимный гангстер. Был.

Память услужливо подбрасывает: да, случай имел место.

С Ченем, кстати, я сейчас управлюсь относительно легко — но тогда этому телу было стыдно и неловко. Предшественник какое-то время действительно западал и на Юнь, даже думал, что и ради неё способен на подвиги и восстание угнетённых.

— А ты помнишь, что именно тогда я тебе ничего плохого не сказала? — продолжает цепляться к каким-то незначительным, как по мне, нюансам китаянка. — В отличие от всех остальных? Не травила тебя, не ругалась, даже не сказала "нет"?

— Ну, за тебя тогда Чень всё озвучил, — припоминаю что-то, но не так чтоб уверенно.

Эпизод, конечно, из разряда "гордиться нечем". И не скажешь ведь никому, что я — не совсем тот Витя Седьков (тем более что снаружи этого не докажешь).

— А что мы с ним потом стояли и ругались, тоже не помнишь?

Да что ж она такая настойчивая.

— Ты ушёл лицо мыть в туалет, потом вернулся обратно в столовую — а мы ещё ругались возле раздачи. Ближайший стол. — Азиатка требовательно сверлит меня взглядом.

— Да хрен его знает! Я натурал, у меня память не эйдетическая! Ты ещё как полиция спроси!

— Это как? — она поднимает бровь.

— Это "Где вы были вечером в восемнадцать двадцать три, шестого августа, два года назад"! — перевожу дух. — И "...какая при этом была погода"!

— Да ну, к чему так драматизировать, — на ровном месте задумывается она. — Там же был для тебя очень яркий эмоционально эпизод. Неужели не запомнил?

— Нет.

— Жалко. Из-за тебя тогда реально поругалась. Была единственная в столовой, пожалуй, кроме Хамасаки, кто на тебя не гнал.

— Уффф. Зато потом исправилась. Юнь, чего тебе надо?

— А почему ты сдался тогда?! Почему ПОТОМ, — она буквально припирает меня к стенке обеими руками, бешенно сверкая глазами, — ты нашёл в себе и силу, и волю?! И Лысому накостылял, и даже Ченю?! А тогда, когда я тебя буквально молила взглядом — помоги — ты утёрся и прожевал сопли?! Отдал в чужие руки девчонку, которую сам хотел, как мужчина?!

— Хуясе, — задумчиво чешу за ухом, цитируя "сестру" в моменты её эмоциональной нестабильности. — Звучит как будто предъява. Сяовэнь, у меня два взаимоисключающих ответа на твой вопрос. С какого начать?

Она отпускает меня, делает шаг назад, отряхивает ладони и с необычной досадой продолжает:

— Я и сама малодушная мразь! Но ты смог исправиться, подняться и пойти дальше, а я до сих пор пресмыкаюсь! Противная сама себе.

Азиатка делает шаг вперёд и её кулак под расширениями, кажется, выбивает каменную крошку из бетонной стены. Относительно недалеко от моей головы.

— Я мразь и предатель! Противна сама себе! Удовлетворяла как кошка мужика, которого не люблю! Цеплялась за иллюзии, понимая, что сама — лишь дерьмо, которое не заслуживает ничего хорошего!

Несмотря на текст, китаянка явно усилием воли сдерживает злые слёзы.

Хренасе. И методической помощи в нашей группе не попросишь: никто из трёх девчонок не откажет — но транслировать подобное кому-то... некомильфо.

— Какой-то словесный эксгибиционизм получается, — вздыхаю. — Ты ж понимаешь, что на меня сейчас действуют прямые физиологические механизмы с твоей стороны?

— Да... КАКИЕ?

— Самка детородного возраста, привлекательная с точки зрения процесса размножения, на вершине иерархии в этом смысле — нуждается в помощи.

— Красивая, но дешёвая шлюха с выбитыми зубами, — неприязненно цедит она. — Даю честное слово, у меня сейчас не работают никакие расширения на твоё охмурение. К сожалению, доказать натуралу не смогу.

Вообще-то, я это вижу и без её слов. Она не врёт.

— Продолжай. Что ещё хотел сказать?

— Там, откуда я родом, когда девчонка плачет — её успокаивают. Каким бы говном она ни была в прошлом.

— Социальный стандарт? Дурацкий обычай, — бросает она до того, как я успеваю ответить на вопрос. — У нас ты бы вечно вытирал сопли проигравшим, а тебя бы имели из раза в раз в извращённой форме. В переносном смысле, разумеется: с тебя сейчас есть что взять деньгами, так что слезливых и убедительных попрошаек были бы вагоны.

— Я это отлично понимаю, пообщавшись с вами, титульными, тут в федерации. — Вздыхаю ещё раз. — Но некоторые моменты оттуда, откуда я родом, делают меня самим собой. ПОГОДИ, НЕ ПЕРЕБИВАЙ! Один земляк вот совсем недавно сказал мне умную вещь, буквально час тому. "Давай забудем всех, кто за нами стоит, но не будем забывать, что мы друг другу противники. И из этой позиции попробуем сформулировать, что нам друг от друга может быть нужно".

— Тебе от меня что-то нужно?

— Нет.

— Потрахаться не хочешь? Твоим бабам не скажу, обещаю. Можно без ограничений, в любом виде — мне уже всё равно терять нечего...

— Нет.

— Врёшь. Вижу по глазам.

— Ты путаешь мою рефлекторную физиологию с сознательным решением. В данном случае ты видишь только реакцию тела, а мои мозги почему-то игнорируешь.

— Не игнорирую. Бросила пробный шар наугад... Кроме ближайших корыстных интересов, уже давно любопытно, что Мартинес и Эрнандес в тебе нашли. У Ченя, кстати, восемь сантиметров, — выдаёт она без перехода. — Можешь считать это моим залогом.

— Не понял?!

Чёрт. Понятно, что это заявка на что-то серьёзное, но личного опыта оценить полностью не хватает.

А девчонкам, как и минуту тому, с такими вопросами не напишешь. По соображениям порядочности.

Почему-то в голове машинально складывается схема: если я сейчас задам вопрос в нашем закрытом чате про эти самые восемь сантиметров, то вездесущая Мартинес буквально на следующей перемене откуда-нибудь откопает, что Юнь выходила с химии и сопоставит факт нашего разговора в коридоре.

Вот же ёлки.

— Ты заметила, что очень тонко поставила меня в неловкое положение? — наблюдаю за её нейропрофилем, хотя она этого не видит.

На удивление там нет никакой коррекции, полнейшая естественность.

— Я не специально! — огрызается китаянка. — Считай, что тебя ментально изнасиловала! Ты же стал помешанный на этикете и порядочности — меня никому не сдашь. Будешь молчать в тряпочку и держать язык за зубами, даже своим не скажешь из-за этой своей этичности!

— Хренасе. Оно у меня что, так на лбу и написано? — удивила.

До полного изумления.

— Да. Последнее время — да.

— Давай заново. Ты сейчас отключила нейрокоррекцию, раз. У тебя куча защитных реакций психики, из-за чего ты похожа на истеричку, два, — загибаю пальцы.

— Ещё предложила тебя удовлетворить или даже встречаться втихаря, с гарантией, что никто не узнает! Потому что если ты скажешь хоть кому — мне потом из-за своих не жить!

— Упс. — А вот об этом повороте я даже не подумал.

— Сказала тебе о Чене специально! — продолжает азиатка. — Это такой момент, что тебе меня даже гробить не надо, если захочешь! Достаточно бросить ему при всех, или наедине — и он меня сам прибьёт! Потом и другие тоже, как он... — она не договаривает, отворачивается и начинает всхлипывать.