Валарр, молодой принц, стоял в ногах. Он был чуть пониже, постройнее, покрасивее своего отца и еще не обзавелся сломанным носом, придававшим Баэлору не столько величие, сколько человечность. Каштановые волосы Валарра пересекала яркая серебристо-золотая прядь. Она напомнила Дунку об Аэрионе — но это, пожалуй, зря. Волосы у Эга, отрастая, делались такими же, как у брата, а Эг для принца довольно славный парнишка.

Когда Дунк стал неуклюже выражать свои соболезнования, пересыпая их словами благодарности, принц Валарр прищурил на него холодные голубые глаза.

— Отцу было всего тридцать девять лет. Он должен был стать великим королем, самым великим после Аэгона Дракона. Почему же боги взяли его, а вас оставили? Ступайте отсюда, сьер Дункан. Ступайте.

Не найдя слов, Дунк захромал из замка в свой лагерь у зеленого пруда. Ему нечего было ответить Валарру, да и себе самому тоже. Мейстеры и кипящее вино сделали свое дело — рана заживала, не гноясь, хотя между левой рукой и соском должен был остаться большой бугристый шрам. Дунк не мог смотреть на рану, не думая при этом о Баэлоре. «Он спас меня сначала мечом, а потом советом, хотя сам уже тогда был не жилец». Нет смысла в мире, если прославленный принц погибает, а межевой рыцарь остается жить. Дунк сел под вязом, уныло глядя в землю.

Когда однажды к вечеру в лагерь явились четверо стражников в королевских мундирах, Дунк проникся уверенностью, что они пришли его убить. Слишком слабый и усталый, чтобы хвататься за меч, он сидел спиной к вязу и ждал.

— Наш принц желал бы поговорить с вами наедине.

— Принц? — насторожился Дунк. — Который?

— Вот этот, — ответил Маэкар Таргариен, выйдя из-за вяза. Дунк медленно поднялся на ноги. «Чего еще ему надо от меня?»

Маэкар сделал знак, и стражники исчезли столь же внезапно, как и появились. Окинув Дунка пристальным взглядом, принц отошел и стал у пруда, глядя на свое отражение.

— Аэриона я отправил в Лис, — отрывисто сообщил он. — Быть может, несколько лет в Вольных Городах изменят его к лучшему.

Дунк никогда не бывал в Вольных Городах и потому не знал, что сказать. Он был рад, что Аэрион уехал из Семи королевств, и надеялся, что принц никогда не вернется, но отцу о сыне так говорить не полагается. Дунк промолчал, а принц Маэкар обернулся к нему лицом.

— Люди, конечно, будут говорить, что я убил своего брата намеренно. Боги видят, что это ложь, но пересуды будут преследовать меня до смертного часа. И я не сомневаюсь, что это моя палица нанесла ему смертельный удар. Кроме меня, он сражался только с королевскими рыцарями, а им присяга дозволяет только защищаться. Значит, это был я. Странно, но я даже не помню удара, которым проломил ему череп. Что это — милость или проклятие? Должно быть, и то и другое. Принц посмотрел на Дунка так, словно ждал ответа.

— Не знаю, что сказать, ваше высочество. — Дунку, пожалуй, следовало бы возненавидеть принца Маэкара, но он почему-то сочувствовал этому человеку. — Да, палицу держали вы, но погиб принц Баэлор из-за меня. Значит, и я его убийца — не меньше, чем вы.

— Да, — признал принц. — Вас тоже будут преследовать пересуды. Король стар. Когда он умрет, Валарр взойдет на Железный Трон вместо своего отца. И каждый раз, когда будет проиграна битва или случится неурожай, дурачье будет говорить: «Баэлор такого не допустил бы, но межевой рыцарь убил его». Дунк знал, тго это правда.

— Если бы я не вышел на бой, вы отрубили бы мне руку. И ступню. Иногда я, сидя здесь под вязом, смотрю на свою ногу и спрашиваю себя: не мог бы я обойтись без нее? Разве стоит моя нога жизни принца? И оба Хамфри тоже были славные мужи. Сьер Хамфри Хардинг скончался от ран прошлой ночью.

— Что же отвечает вам ваше дерево?

— Если оно и говорит что-то, то я не слышу. Но старик, сьер Арлан, каждый вечер повторял: «Что-то принесет нам завтрашний день?» Он не знал этого — и мы тоже не знаем. Может, настанет такой день, когда эта нога мне пригодится? Может, она и королевствам понадобится — больше даже, чем жизнь принца?

Маэкар, поразмыслив, стиснул челюсти под серебристой бородой, делавшей его лицо квадратным.

— Черта с два, — бросил он наконец. — В королевствах столько же межевых рыцарей, сколько и межей, и у всех у них ноги на месте.

— Не найдется ли у вашего высочества ответа получше? Маэкар нахмурился.

— Быть может, боги любят жестоко подшутить над нами. А может, их вовсе нет, богов. Может, все это ничего не значит. Я спросил бы верховного септона, но в последний раз, когда я был у него, он сказал, что промысел богов человеку недоступен. Может, ему следовало бы поспать под каким-нибудь деревом. — Маэкар скорчил гримасу. — Мой младший сын, похоже, привязался к вам, сьер. Ему уже время поступить в оруженосцы, но он сказал, что будет служить только вам и больше никому. Он непослушный мальчишка, как вы сами могли заметить. Согласны вы взять его к себе?

— Я? — Дунк открыл рот, закрыл и снова открыл. — Эг… то есть Аэгон, он, конечно, хороший парнишка, и я понимаю, что для меня это честь, но… ведь я только межевой рыцарь.

— Это можно поправить. Аэгон вернется в мой замок в Саммерхоле. Там и для вас найдется место, если захотите. Вы поступите ко мне на службу, принесете присягу, и Аэгон станет вашим оруженосцем. Вы будете учить его, а мой учитель фехтования придаст блеск вам самим. Не сомневаюсь, что ваш сьер Арлан сделал для вас все, что мог, но вам еще есть чему поучиться.

— Я знаю, ваше высочество. — Дунк посмотрел на траву, на тростник, на высокий вяз, на солнечную рябь пруда. Над водой снова кружила стрекоза — быть может, та самая. Ну так что же, Дунк? Стрекозы или драконы? Еще несколько дней назад он знал бы, что ответить. Это было все, о чем он мечтал, но теперь мечта, став осуществимой, почему-то пугала его. — Перед самой смертью принца Баэлора я поклялся, что буду служить ему.

— Весьма смело с вашей стороны. И что же он ответил?

— Что стране нужны смелые рыцари.

— Это верно. Ну и что же?

— Я возьму в оруженосцы вашего сына, но не в Саммерхоле. Год-другой по крайней мере нас там не увидят. На мой взгляд, он довольно пожил в замке. Я возьму его только в том случае, если он отправится со мной в дорогу. Он будет ездить на моей лошади, — Дунк кивнул на старую Каштанку, — носить мой старый плащ, точить мой меч и чистить мою кольчугу. Мы будем ночевать в гостиницах и на конюшнях, а временами в замке какого-нибудь богатого рыцаря или мелкого лорда — да и под открытым небом, когда придется. Маэкар посмотрел на него недоверчиво.

— Уж не повредились ли вы умом после суда? Аэгон — принц крови, потомок дракона. Принцы не созданы для того, чтобы спать в канавах и есть жесткую солонину. Вы хотите сказать еще что-то, но боитесь? Выкладывайте смело, сьер.

— Бьюсь об заклад, что Даэрон никогда не спал в канаве, — очень тихо сказал Дунк, — Аэрион всю жизнь ел только самое свежее, нежное и сочное мясо.

Маэкар Таргариен, принц Саммерхольский, посмотрел на Дунка из Блошиной Ямы долгим взглядом, медленно двигая челюстями под серебристой бородой, а затем повернулся и пошел прочь, не сказав ни слова. Дунк услышал, как он уехал со своими людьми, и единственным звуком стал гул крылышек стрекозы, летающей над водой.

Мальчик явился на следующее утро, как только взошло солнце, — в старых сапогах, бурых штанах, буром шерстяном камзоле и поношенном дорожном плаще.

— Отец сказал, что я поступаю к тебе на службу.

— На службу к вам, сьер, — поправил Дунк. — Для начала можешь оседлать лошадей. Каштанка твоя — обращайся с ней хорошо. И не смей садиться на Грома без моего разрешения. Эг пошел за седлами.

— А куда мы едем, сьер? Дунк подумал немного.

— Я никогда не бывал за Красными горами. Не хочешь ли отправиться в Дорн?

— Я слыхал, там хорошие кукольники, — с усмешкой ответил Эг.