— Черт побери, хватит! Это не смешно.

— Разве? — На губах молодого человека играла ухмылка. — А по мне — так просто оборжаться. Но ты же можешь заставить меня прекратить, ведь так? Давай, пусти в ход свою хваленую силу. — Он замахнулся и несильно ударил Тома по щеке. — Останови меня, туз, — не унимался он, и снова последовал удар. — Давай, Джетбой, останови меня. — Третья оплеуха была еще сильнее. — Ну же, супермен, чего ты ждешь? — От четвертой затрещины из глаз полетели искры, от пятой голова мотнулась в сторону. Джоуи больше не улыбался.

Том попытался перехватить его руку, но старый приятель был слишком силен, слишком проворен; он уклонился и сумел влепить ему еще одну оплеуху.

— Хочешь подраться, туз? Сейчас я из тебя котлету сделаю. Козел. Придурок. — Следующий удар едва не свернул Тадбери шею, и на глазах у него выступили жгучие слезы, — Останови меня, кретин! — орал Джоуи. Он С такой силой заехал Тому в солнечное сплетение, что тот согнулся пополам и задохнулся.

Том пытался вернуть состояние сосредоточения, схватить Джоуи и отпихнуть его, но все снова было как на школьном дворе: и приятель, и его удары были повсюду. Оставалось лишь прикрываться кулаками и пытаться кое-как защититься от них — без особого, впрочем, успеха, потому что Ди Анджелис был сильнее, он молотил и теснил его, не переставая орать, так что невозможно было сосредоточиться. Том лишь чувствовал боль и отступал, шатаясь, назад, а Джоуи все теснил и теснил его с прижатыми к груди кулаками и в конце концов нанес ему увесистый удар в челюсть. Рот наполнился кровью, и Тадбери вдруг очутился на земле. Джоуи с хмурым лицом стоял над ним.

— Черт! Я не хотел разбить тебе губу. Он нагнулся, ухватил приятеля за руку и грубо дернул его вверх.

— Вставай!

Том тыльной стороной ладони утер окровавленные губы. На рубахе спереди тоже была кровь.

— Ну и вид у меня, — сказал он с отвращением. Потом бросил на Джоуи злой взгляд. — Это было нечестно. Как, по-твоему, я мог что-то сделать, когда ты набросился на меня с кулаками?

— Ага, — отозвался Джоуи, — Думаешь, твои враги станут дожидаться, пока ты закончишь жмуриться и сосредоточиваться? Да они просто выбьют тебе все зубы к чертовой матери, и дело с концом. Это еще если тебе очень повезет и они просто не пристрелят тебя. Ты — не Джетбой, Тадс, — Он поежился. — Идем. Нечего торчать на такой холодине.

Проснувшись в теплой темноте, Тахион ничего не смог вспомнить о попойке, но именно это его и устраивало. Простыни, на которых он лежал, были атласными, гладкими и восхитительными на ощупь, а сквозь кислый рвотный запах пробивался еле уловимый аромат каких-то цветочных духов.

Дрожащей рукой такисианин отбросил одеяло и уселся на край кровати. Он был обнажен, и теплый воздух казался неприятно липким. Тахион протянул руку, нащупал выключатель и охнул от яркости внезапно вспыхнувшего света. Комната была в бело-розовых тонах, с викторианской мебелью и мягкими звуконепроницаемыми стенами. С полотна над камином улыбался написанный маслом Джон Ф. Кеннеди; в углу стояла трехфутовая гипсовая статуя Девы Марии.

В розовом мягком кресле у остывшего камина сидела Ангеллик, сонно щурясь на него и прикрывая ладонью зевок. Тахион вздрогнул от стыда и отвращения.

— Я снова выгнал тебя из твоей постели, верно?

— Ничего страшного, — отозвалась она.

Ее ноги покоились на небольшой табуреточке. На ступни было страшно смотреть, такие они были черные и распухшие. Все остальное в ней было очаровательно. Распущенные черные волосы ниспадали до талии, а кожа сияла теплым живым румянцем. Глаза у нее были темные и блестящие, но самое поразительное в ней было то, чему Тахион никогда не переставал удивляться: теплота, с которой она смотрела на него, и доброта, которой он, по его собственному мнению, совершенно не заслуживал. Несмотря на все то, что он сделал с ней и со всеми остальными, эта женщина по имени Ангеллик почему-то не держала на него зла и питала к нему привязанность.

Tax поднял руку к виску. Впечатление было такое, будто кто-то бензопилой пытался снести ему затылок.

— Моя голова! — простонал он. — С такими-то ценами вы могли хотя бы удалять из напитков, которые продаете, смолы и токсины. Вот у нас на Такисе…

— Я знаю, — сказала Ангеллик. — У вас на Такисе после выпивки не бывает похмелья. Ты уже рассказывал мне об этом.

Тахион вымученно улыбнулся ей. Она казалась невероятно свежей в своей коротенькой атласной сорочке, не закрывавшей даже бедер. Густой рубиновый оттенок оттенял нежную кожу. Но когда она поднялась, он взглянул на ее скулу, там, где щека прижималась к спинке кресла, когда она спала. По ней уже разливалось пятно багрянца, как экзотический пурпурный цветок.

— Ангел… — начал он.

— Ничего страшного. — Она поспешно тряхнула волосами, чтобы прикрыть синяк. — Твоя одежда была грязной. Мел отдал ее в чистку. Так что пока ты мой пленник.

— Сколько я проспал?

— Весь день. Не волнуйся. Как-то раз один мой клиент так напился, что проспал целых пять месяцев.

Она присела за туалетный столик, подняла телефонную трубку и заказала завтрак: тост с чаем для себя и яичницу с беконом и крепкий кофе с бренди для Тахиона. И еще аспирина.

— Нет! — воспротивился он. — Я не буду есть. Мне станет плохо.

— Тебе нужно поесть. Даже инопланетянин не может питаться одним коньяком.

— Пожалуйста…

— Если хочешь получать выпивку, придется поесть, — безжалостно отрезала женщина. — Мы же заключили сделку, не забыл?

Ах да, сделку. Он вспомнил. Ангеллик снабжала его деньгами на гостиницу, едой и предоставляла неограниченный кредит в баре — он мог пить столько, сколько ему нужно было, чтобы заглушить воспоминания. За это он должен был есть и рассказывать ей истории: забавные эпизоды из жизни своей семьи, легенды далекой планеты, предания об интригах и роскошной жизни, так не похожей на убожество Джокертауна.

Иногда, когда клуб закрывался, он танцевал для нее, выписывая древние замысловатые пируэты такисианских танцев на зеркальном полу, а она смотрела и просила станцевать что-нибудь еще. Однажды, когда они оба изрядно напились, она уговорила его показать ей Свадебную пляску — эротический танец, который большинство такисиан исполняли всего раз в жизни, в ночь после свадьбы. Тогда она в первый и в последний раз танцевала с ним, повторяя все его движения — сперва неуверенно, потом быстрее и быстрее, покачиваясь и кружась, пока в конце концов на ее ступнях не осталось живого места — они потрескались и оставляли на зеркальных плитках кровавые следы. В конце Свадебной пляски танцоры бросались друг к другу и сливались в долгом ликующем объятии. В этот момент Ангеллик отстранилась от него, в очередной раз напомнив, что здесь не Такие.

Два года назад Десмонд наткнулся на него, раздетого и без сознания, в одном из переулков Джокертауна. Пока Тахион спал, кто-то украл его одежду, и теперь он метался в жару и бредил. Десмонд позвал на помощь, и такисианина перенесли в «Дом смеха». Он очнулся на раскладушке в подсобке бара, окруженный пивными бочонками и винными бутылками.

— Ты хоть знаешь, что пил? — спросила Ангеллик, когда его перенесли в ее кабинет.

Тахион не знал. Все, что он смог вспомнить, — как какой-то черный старик в переулке великодушно предложил ему поделиться своей выпивкой.

— Это называется «Стерно», — сообщила ему женщина. Перед этим она велела Десу принести бутылку лучшего бренди из ее запасов. — Если человек хочет пьянствовать, это его дело, но уж ты-то мог бы убивать себя с большим вкусом.

От бренди в груди у него разлилось тепло, а руки перестали трястись. Осушив бокал, Tax рассыпался перед ней в благодарностях, но стоило ему попытаться коснуться ее, как она тут же шарахнулась. Он спросил, почему.

— Сейчас поймешь, — сказала женщина и протянула ему руку. — Только очень осторожно.

Его поцелуй был легчайшим прикосновением губ, не к тыльной стороне ладони, но к запястью — такисианину хотелось почувствовать биение ее пульса — так сильно он захотел обладать ею. Мгновение спустя он с тошнотворным ужасом увидел, как ее кожа сначала побагровела, а потом почернела. «Еще одна из моих».