Все встают, и Джулия толкает меня локтем в бок, чтобы я поднялась тоже. Вытянувшись гуськом, мы движемся к выходу — мимо лор-деров. У меня перехватывает дыхание, но я все же иду, переставляю поочередно ноги и смотрю строго перед собой. И все равно ежесекундно ожидаю прикосновения к плечу холодной руки.

Нескольких учащихся останавливают у выхода и отводят в сторонку. Идущие мимо бледнеют и старательно отводят глаза. Может быть, это они не реализовали в полной мере свой потенциал.

Может быть, это случилось и с Тори.

Металлической штучкой, напоминающей лопатку для торта, он наносит на верхний ряд что-то белое и по одному кладет сверху кирпичи. Подхватывает белые потеки, разглаживает. Потом переходит к другому ряду.

Я смотрю. Несколько раз он отрывается от дела, поглядывает в мою сторону, но продолжает работать.

Понимаю, что пялиться на людей нельзя, что большинству это, как правило, не нравится. Но ничего не могу с собой поделать.

Кирпич за кирпичом. Над землей уже поднялись пять рядов.

Проторчу здесь еще — будут неприятности. Уж мама-то точно знает, сколько требуется времени, чтобы дойти до угла следующей улицы и бросить письмо, которое я все еще держу в руке, в почтовый ящик. В первый раз мне позволено пойти куда-то одной. Если не справлюсь с поручением, первый, вполне вероятно, станет последним.

Он снова поднимает голову, потом опускается на корточки. Ему лет тридцать, на нем синий комбинезон в пятнах краски, цемента и сажи. У него замасленные волосы. Он сплевывает на землю.

— Ну?

Я вздрагиваю.

— Хочешь чего-то, дорогуша? — Он усмехается и бросает взгляд на мое запястье.

— Извините. — Я поворачиваюсь и мчусь по улице, до самого угла. Вслед мне катится смех.

Бросаю письмо в ящик и возвращаюсь той же дорогой. В том месте, где он работает, стоит белый фургон с надписью «Бест. Строительные работы» на боковой дверце. Он занят тем же, выкладывает кирпичную стену сада.

Увидев меня, каменщик свистит. Я иду и не обращаю внимания, хотя щеки горят от стыда.

— Что так долго? — спрашивает мама. Она сидит на ступеньке крыльца и, как только я выхожу из-за угла, сразу же машет мне рукой.

— Ничего. Просто прогулялась.

— Все в порядке?

— Да, все хорошо. — Я поворачиваю к лестнице.

— Куда идешь?

— Домашнюю работу делать. — А вот это уже вранье.

— Правильно. Прилежная ученица, да? Обед через час.

У себя в комнате я закрываю дверь и трясущимися руками достаю альбом для рисования. Уровень начинает падать: 4.4... 4.2...

Рисую стену. Кирпич за кирпичом, ряд за рядом стена поднимается над землей. Карандаш летает все быстрее и быстрее; уровень уже не падает и даже понемногу подрастает к отметке 5. Мне нужно закончить стену. Выполнить рисунок правой рукой — чтобы все было правильно: Тори вернулась, лордеры в школе, лордеры в моем сне. Почему-то я знаю, что если построю стену, то все будет хорошо.

«Зеленые деревья голубое небо белые облака зеленые деревья голубое небо белые облака...»

— Не самая интересная тема.

Я едва не подпрыгиваю. Эми. Открыла дверь, прошла через комнату и заглянула мне через плечо — ия даже не услышала.

Закрываю альбом и пожимаю плечами. Мне уже спокойнее — рисунок закончен, кирпичи заняли всю страницу, не оставив свободного места. Не знаю почему, но это важно.

Почему?

За обедом я почти забываю о стене. Мама ошарашивает заявлением насчет того, что Эми уже достаточно взрослая, чтобы встречаться, если ей так хочется, с Джаззом. Это их общее с папой решение. Мою посуду — новизна прошла, и я начинаю понемножку ненавидеть это занятие. Потом делаю домашнюю работу, на этот раз уже настоящую.

Прежде чем лечь спать, достаю рисунок и проверяю, нет ли в стене зазоров и щелей, через которые можно пробраться. Кто или что может пробраться, я не знаю. Затушевываю по краям и наконец откладываю рисунок и закрываю глаза. Забыться, уснуть и ничего не видеть.

Но перед глазами кирпичи — их кладут один за другим на поднимающуюся стену.

Кирпич... раствор...

Стена.

Боль растекается по ногам, заполняет грудь. Сил больше нет. Я падаю на песок.

Пусть кричит, угрожает, умоляет — вскоре все это будет неважно.

Ближе.

Он опускается на колени, держит за плечи и смотрит в глаза. «Никогда не забывай, кто ты. Пора. Быстрее! Строй стену!»

Ближе.

И я строю стену. Кирпич за кирпичом, ряд за рядом. Я окружаю себя башней.

«Никогда не забывай, кто ты!» — кричит он и встряхивает меня, когда я кладу на место последний кирпич. Отрезаю последний лучик света.

Теперь вокруг лишь тьма и звуки.

Жуткие крики раскалывают голову. Ужас и боль. Загнанный в угол зверек дрожит в ожидании смерти.

Или чего-то еще хуже.

Не сразу, но до меня доходит...

Это же я.

Внезапно, я словно переношусь в калейдоскоп, все сдвигается и меняется. Трава щекочет босые ноги. За деревьями слышатся детские голоса, но я лежу, скрытая высокими стеблями, и смотрю на ползущие по небу облака. Сегодня мне не хочется играть.

Мало-помалу облака и трава уплывают. Я открываю глаза, на сегодня хватит. Больше я их не закрою.

Сработало. У меня снова получилось — укрыться от кошмара в моем «безопасном месте».

Только на этот раз, как бы ни было ужасно, я не хотела его покидать. Я знала и не сомневалась, что вот-вот найду нечто важное. Как будто укладка кирпичей, одного за другим и каждого на свое место, затронула что-то скрытое глубоко внутри. Показала след, идя по которому можно наконец понять, кто я или что я и что со мной не так.

Кто преследует меня? Кто он, тот человек? «Никогда не забывай, кто ты» — так он сказал.

Но я забыла.

И самое главное: почему и как я строила стену?

Я еду в больницу. Впервые с тех пор, как меня выпустили оттуда. Ощущения странные. В тот день я так боялась покинуть ее стены и окунуться в большой мир. И вот, кажется, прошла вечность, целая другая жизнь, которая на самом деле исчисляется днями.

Встреча с доктором Лизандер назначена на 11 часов, но мы можем опоздать. Более того, можем вообще туда не попасть. Эми развернула карту и отыскивает альтернативные маршруты, а мама негромко клянет все на свете и, переключаясь со станции на станцию, слушает дорожные сводки.

— На последнюю милю у нас ушло двадцать минут. Можно поворачивать и ехать домой, — ворчит она.

— Давай повернем на следующем съезде? — предлагает Эми. Ей очень хотелось поехать с нами, и она даже убедила маму, что, может быть, встретит доктора Лизандер. Упустить такой шанс она не хотела.

Мама выключает радио и сердито хмурит брови.

— Никаких сводок. Не нравится мне это. Что-то происходит. Эми, найди мой телефон и позвони папе.

Эми находит телефон в маминой сумочке и тычет пальцем в кнопки. Я наблюдаю за ней с удивлением. Пользоваться мобильными разрешено с двадцати одного года. Может, все дело в том, что мама сама разрешила ей воспользоваться телефоном?

— Никто не отвечает. Оставить сообщение?

— Да. Скажи, что мы застряли, и попроси позвонить.

Машина медленно ползет вверх по скату. Над головой пролетают вертолеты. Мы уже почти на вершине холма. Останавливаемся. Слышны сирены. Мимо проносятся черные фургоны.

Звонит телефон. Мама отвечает.

— Понятно... Хорошо... Пока.

Она дает отбой.

— Впереди дорожные посты. Думаю, нам беспокоиться не о чем.

Движение возобновляется. Мы добираемся до вершины холма. По другую сторону трасса М-25. Ползем как черепахи, и снова остановка. Мужчины в черном, похожие на больничных охранников, проверяют идущие в обе стороны машины. Нам машут — проезжайте.

— Кто они такие?

— Лордеры, — отвечает Эми.

Я оборачиваюсь. Эти не в серых костюмах, а в черном: черные брюки и длинные черные рубашки, сверху какие-то жилеты. Если они одеты как больничные охранники, то, может быть, те охранники тоже лордеры?