— Подожди, Барни.

— Ты с ума сошла, — сказал он. — Возвращайся. Не бросай свою многообещающую карьеру ради того, что от меня осталось.

— Мы собирались работать вместе, помнишь? — сказала Рони. — Чтобы, как я тогда выразилась, предать Лео. Почему мы не можем сотрудничать и дальше?

— Все изменилось. Из-за моего болезненного нежелания, или неспособности, или называй как хочешь, — отправиться на Луну и оказать ему помощь.

Он чувствовал безразличие к собственной персоне, будущее которой рисовалось отнюдь не в радужном свете.

— Боже мой, ведь ты на самом деле не хочешь остаться со мной, — сказал он девушке. — Когда-нибудь с тобой что-то может случиться и тебе потребуется моя помощь. А я наверняка сделаю в точности то же самое, позволю тебе утонуть, не пошевелив и пальцем.

— Ведь речь шла о твоей…

— Об этом всегда идет речь, — заметил он, — когда что-то делаешь. Это название комедии, а мы в ней актеры.

Это его не оправдывало, по крайней мере, в собственных глазах. Он сел в такси, машинально назвал адрес и откинулся в кресле, пока машина поднималась в раскаленное добела небо. Далеко внизу под термозащитным козырьком стояла Рони, глядя из-под руки вслед удаляющемуся такси. Она явно надеялась, что он передумает и вернется.

Однако он этого не сделал.

«Требуется определенная смелость, — думал он, — чтобы посмотреть себе в глаза и сказать: я ни на что не годен. Я совершил зло и совершу его снова. Это не случайность; таково мое истинное я».

Наконец такси начало снижаться. Он полез в карман за бумажником и с удивлением обнаружил, что это не его дом. В панике он пытался сообразить, где находится. Внезапно он понял. Это был дом 492. Он назвал адрес Эмили.

Вот так! Назад в прошлое. Туда, где вещи имели смысл. «Когда я делал карьеру, — подумал он, — когда знал, чего хочу, знал даже в глубине души, что готов отдать, от чего отказаться, чем пожертвовать…, и ради чего. А теперь…» Теперь он пожертвовал своей карьерой, чтобы — как он считал — спасти жизнь. Так же, как когда-то он пожертвовал Эмили, чтобы спасти свою жизнь, — это было так просто. Не было ничего проще. Это был не идеализм и не долг, вытекающий из пуританских, кальвинистских убеждений. Это был лишь инстинкт, как у самого примитивного червяка. "Господи! — подумал он. — Я сделал это; сначала бросил Эмили, а теперь Лео. Что я за человек? А следующей — и я был достаточно честен, чтобы об этом сказать, — была бы Рони. Это неизбежно.

Может, Эмили сумеет мне помочь, — подумал он, — может быть, поэтому я здесь. Она всегда прекрасно разбиралась в таких делах — видела меня насквозь в тумане самооправданий, которыми я себя окружил, чтобы не замечать мрачной действительности. Что, естественно, лишь склоняло меня к тому, чтобы от нее избавиться. Честно говоря, для такого, как я, уже это само по себе достаточный повод. Однако, возможно, сейчас я буду в состоянии это вынести".

Минуту спустя он уже звонил у дверей Эмили.

«Если она сочтет, что я должен присоединиться к Палмеру Элдричу, я так и сделаю, — подумал он. — А если нет, то нет. Однако она и ее муж работают на Элдрича. Как они могли бы, сохраняя лояльность ему, отговорить меня от этого? Значит, уже решено. И возможно, я прекрасно об этом знал».

Дверь открылась. Эмили удивленно посмотрела на него широко открытыми глазами. На ней был синий халат, запачканный засохшей и мокрой глиной.

— Привет, — сказал он. — Лео меня уволил. Он подождал, но она ничего не ответила.

— Можно войти? — спросил он.

— Да. — Она впустила его в квартиру. Посреди комнаты, как и прежде, стоял огромный гончарный круг. — Я как раз лепила. Рада тебя видеть, Барни. Если хочешь чашечку кофе, тебе придется…

— Я пришел к тебе за советом, — сказал Барни. — Однако сейчас понял, что это ни к чему.

Он подошел к окну, поставил свою набитую барахлом коробку и выглянул наружу.

— Тебе не помешает, если я снова займусь делом? У меня была хорошая идея, по крайней мере, она казалась мне хорошей. — Эмили потерла лоб, а потом закрыла руками глаза. — Сейчас я уже не уверена…, и я так устала. Наверно это связано с Э-Терапией.

— Эволюционная терапия? Ты прошла ее?

Он повернулся и внимательно посмотрел на Эмили. Изменилась ли она физически?

Ему показалось — хотя, наверное, просто оттого, что он так долго ее не видел, — что черты ее лица стали грубее.

Это возраст, подумал он. Однако…

— И как идут дела? — спросил он.

— Ну, пока я прошла только один сеанс. Однако, ты знаешь, я так плохо соображаю. Не могу собраться с мыслями; все идеи перепутались.

— Думаю, лучше будет, если ты откажешься от этой терапии. Даже если это предел мечтаний; даже если это делает каждый, кто хоть что-то собой представляет.

— Может, ты и прав. Но они так довольны. Ричард и доктор Денкмаль.

Она знакомым движением опустила голову.

— Они бы знали, если бы что-то не в порядке, правда?

— Этого никто не знает. Это слишком мало исследованная область. Кончай с этим. Ты всегда позволяла, чтобы тобой командовали.

Он сказал это повелительным тоном, как и несчетное множество раз за те годы, что они провели вместе, — как правило, это давало неплохой результат, хотя и не всегда.

На этот раз не удалось. Он видел угрюмое выражение ее глаз и сжатые зубы.

— Думаю, это зависит только от меня, — с достоинством сказала она. — И я намерена продолжать.

Он пожал плечами и начал ходить по квартире. Он не мог повлиять на Эмили, но его это и не волновало. Однако так ли это? Он мысленно представил себе деградирующую Эмили…, которая пытается лепить свои горшки, заниматься творчеством. Выходило смешно…, и жутко.

— Послушай, — грубо сказал он, — если бы этот тип действительно тебя любил…

— Я же тебе сказала, — ответила Эмили, — Это мое решение. Она вернулась к гончарному кругу. На нем возникала большая высокая ваза. Барни подошел поближе. Красивая, решил он. И как будто…, знакомая. Не делала ли она когда-то чего-то подобного? Однако он ничего не сказал — только стоял и смотрел.

— Что ты собираешься делать? — спросила Эмили. — Где будешь работать?

Казалось, она ему сочувствует. Он вспомнил, как недавно не дал ей продать свои вазочки «Наборам П. П.». Она могла обидеться, но это было не так. А она наверняка знала, кто отклонил предложение Хнатта.

— Моя судьба уже, наверное, решена, — сказал он. — Я получил повестку.

— Это ужасно. Ты — на Марсе! Не могу себе этого представить.

— Там я могу жевать Кэн-Ди, — сказал он. — Только… «Вместо набора Подружки Пэт, — подумал он, — может, я заведу себе набор Эмили. И стану проводить время в фантазиях, вместе с тобой. Стану вести жизнь, от которой добровольно, по глупости, отказался. Единственный по-настоящему удачный период моей жизни, когда я оказался по-настоящему счастлив. Однако, естественно, я об этом не знал, поскольку сравнивать было не с чем…, а теперь есть с чем».

— Есть ли хоть какая-нибудь надежда на то, — спросил он, — что ты захочешь полететь со мной?

Она недоверчиво посмотрела на него; он ответил ей таким же взглядом. Оба казались ошеломлены подобной возможностью.

— Я говорю серьезно, — сказал он.

— Когда это тебе пришло в голову?

— Не важно, — ответил он. — Важно лишь то, что я чувствую.

— Важно и то, что чувствую я, — тихо сказала Эмили. — А я очень счастлива с Ричардом. Мы прекрасно понимаем друг друга.

Ее лицо ничего не выражало; несомненно, она действительно так думала. Он был проклят, обречен, сброшен в пропасть, которую сам выкопал. И он это заслужил. Они оба это знали, им даже не требовалось ничего говорить.

— Я, пожалуй, пойду, — сказал Барни. Эмили его не удерживала. Она чуть кивнула.

— Я очень хотел бы надеяться, что ты не деградируешь. Однако кажется, это действительно так, — сказал он. — Я вижу это, например, по твоему лицу. Посмотри в зеркало.

С этими словами он вышел; дверь за ним сама закрылась. Он тут же пожалел о своих словах, хотя это могло оказаться полезным…, могло ей помочь. Поскольку это действительно было так. "А этого я ей не желаю, — думал он. — Никто этого никому не желает. Даже осел, ее муж, которого она предпочитает мне…, по причинам, которых я не в состоянии понять, разве что супружество с ним она рассматривает как свое предназначение. Она обречена на жизнь с Ричардом Хнаттом, обречена на то, чтобы никогда уже не быть моей женой; время вспять не повернешь.