— Особенно в отношении того, как избавиться от призрака, как заставить его вернуться в свое пространство и время.

— Вы хотите от меня как можно скорее избавиться? — похолодев, спросил Барни.

— Совершенно верно, — спокойно ответил его двойник из будущего. — Так же как и ты хочешь как можно скорее вернуться; ты уже знаешь, что совершил ошибку, и… — Он бросил взгляд на Рони и сразу же замолчал. Он не собирался касаться темы Эмили в ее присутствии.

— Проводились какие-то эксперименты с электрошоком, с использованием слабого тока и высокого напряжения, — сказала Рони. — И с магнитным полем. В Колумбийском университете…

— До сих пор, — перебил ее будущий Барни, — лучшие результаты были получены в Калифорнийском Технологическом, на физическом факультете. Призрак облучают потоком бета-частиц, которые разрушают базовую структуру…

— Ладно, — отрезал Барни. — Я оставлю вас в покое. Я пойду туда и посмотрю, что удастся сделать.

Он чувствовал себя окончательно сломленным; его бросили в беде все, даже он сам. «Это уже предел всему, — думал он с бессильной слепой яростью. — Господи!»

— Странно, — сказала Рони.

— Что странно? — спросило его будущее "я", откидываясь на спинку кресла и глядя на Рони со сложенными на груди руками.

— То, что ты сказал о Калтехе, — ответила Рони. — Насколько я знаю, они там никогда не занимались призраками. Пусть он покажет тебе обе руки, — тихо сказала она Барни.

— Покажи руки, — сказал Барни. Однако он уже видел медленные перемены, происходившие в его собеседнике, особенно в форме его челюсти; он без труда узнал знакомую угловатость. — Перестань, — хрипло сказал Барни; у него кружилась голова.

Его будущее "я" насмешливо сказало:

— Бог помогает тому, кто сам себе помогает. Ты что, действительно думаешь, тебе что-то даст, если ты будешь здесь болтаться, пытаясь откопать кого-нибудь, кто бы тебе посочувствовал? Черт побери, мне тебя жаль; я предупреждал, чтобы ты не принимал вторую порцию. Я бы тебя вытащил, если бы знал как, а я знаю об этом наркотике больше, чем кто-либо из ныне живущих.

— Что с ним будет? — спросила Рони будущего Барни, который уже не был будущим Барни; метаморфоза закончилась, и в кресле, чуть покачиваясь, уже удобно сидел Палмер Элдрич, высокий и седой, как будто чьим-то великодушным жестом сформированный из некоей таинственной массы. — Боже милостивый, неужели он останется здесь навсегда?

— Хороший вопрос, — тяжело сказал Палмер Элдрич. — Я сам бы хотел это знать, как в его интересах, так и в своих. Помните, что я увяз в этом значительно глубже, чем он. — Обращаясь к Барни, он сказал:

— Кажется, ты понял — не так ли? — тебе вовсе необязательно принимать свою обычную форму; ты можешь стать камнем или деревом, реактивным самолетом или куском термозащитной обшивки. Я был всем этим и многим другим. Если ты станешь чем-то неодушевленным — например, куском дерева, — ты перестанешь осознавать течение времени. Это довольно интересный выход из положения для того, кто хочет избежать призрачного существования. Я этого не хочу, — тихо говорил он. — Поскольку для меня возвращение в мое время и пространство означает смерть от руки Лео. И поэтому я могу жить только в таком состоянии. Однако в твоем случае… — Он сделал неясный жест и слабо улыбнулся. — Стань камнем, Майерсон. Подожди, хоть я и не знаю, сколько это займет времени, пока действие наркотика пройдет. Десять лет, сто. Миллион лет. Или стань окаменевшей костью в музейной витрине.

Он доброжелательно смотрел на Барни.

Помолчав, Рони сказала:

— Может, он прав, Барни.

Барни подошел к столу, поднял стеклянное пресс-папье, потом положил его на место.

— Мы не можем до него дотронуться, — сказала Рони, — но он…

— Способность к манипулированию материальными предметами доказывает, что призраки присутствуют в данной реальности, что это не только иллюзия, — сказал Палмер Элдрич. — Вспомните полтергейсты… Они могли швырять предметы по всему дому, хотя и были нематериальны…

На одной из стен кабинета блестела табличка; премия, которую Эмили получила три года назад — считая по его времени — на выставке керамики. Она висела здесь — он все еще хранил ее.

— Я хочу стать этой табличкой, — решил Барни. Она была сделана из какого-то твердого дерева, вероятно, красного, и бронзы; она просуществует многие годы, а кроме того, он знал, что его будущее "я" никогда ее не выбросит. Он подошел к табличке, думая о том, как перестать быть человеком и стать предметом из бронзы и дерева, висящим на стене кабинета.

— Ты хочешь, чтобы я тебе помог, Майерсон? — спросил Палмер Элдрич.

— Да, — ответил он.

Какая— то сила подхватила его; он раскинул руки, чтобы сохранить равновесие, и вдруг оказалось, что он летит, падает в бездонный, сужающийся туннель. Он чувствовал, как стены сжимаются вокруг него, и понял, что совершил ошибку. Палмер Элдрич еще раз перехитрил его, продемонстрировал власть, которая была у него над каждым, кто принимал Чуинг-Зет; он сделал нечто, и Барни даже не знал, что именно, но наверняка не то, о чем тот говорил и что обещал.

— Будь ты проклят, Элдрич, — сказал Барни, не слыша своего голоса, ничего не слыша; он падал и падал, полностью лишенный веса, не будучи уже даже призраком. Гравитация перестала на него действовать, видимо, тоже исчезла.

«Оставь мне что-нибудь, — подумал он. — Прошу тебя». Он осознал, что это молитва, которой уже никто не выслушает. Палмер Элдрич уже давно сделал то, что хотел, и теперь было поздно, всегда было поздно. «Значит, я должен довести дело до суда, — подумал Барни. — Я найду какой-нибудь способ вернуться на Марс, проглочу яд, проведу остаток своих дней в судебных заседаниях — и выиграю. Не ради Лео и Наборов П. П.», но ради себя самого".

Внезапно он услышал смех. Это был смех Палмера Элдрича, но он раздавался из…, его собственного рта.

Взглянув на свои руки, он увидел сначала левую, бледно-розовую, покрытую кожей с мелкими, почти невидимыми волосками, а потом правую, блестящую, идеально подогнанную искусственную руку, которая была намного лучше настоящей, потерянной много лет назад.

Теперь он знал, что с ним случилось. Произошла чудовищная — по крайней мере с его точки зрения — перемена, и, скорее всего, все, что до сих пор произошло, должно было закончиться именно таким образом.

"Это меня убьет Лео Булеро, — понял Барни. — Это обо мне та надпись на памятнике.

Теперь я — Палмер Элдрич.

В таком случае, — подумал он, в то время как мир вокруг него начал приобретать конкретные черты, — интересно, как у него идут дела с Эмили?

Надеюсь, что очень плохо".

Широко раскинув руки, он простирался от системы Проксимы Центавра до самой Земли, и он не был человеком; он вернулся не человеком. И он обладал огромной властью. Мог победить смерть.

Однако счастья он от этого не испытывал, ибо был одинок. Огромные усилия, приложенные для привлечения других, ни к чему не привели.

Одним из них был Барни Майерсон.

— Майерсон, — Дружелюбно сказал он, — что ты, черт побери, теряешь? Ну, подумай сам: для тебя все кончено. У тебя нет женщины, которую ты любишь, и ты жалеешь о прошлом. Ты знаешь, что избрал неверный жизненный путь, но никто тебя не принуждал. И это нельзя исправить. Даже если ты проживешь миллион лет, ты не вернешь того, что потерял, — добровольно. Ты понимаешь меня?

Молчание.

— И ты забываешь об одном, — продолжал он. — Она деградировала в результате убогой эволюционной терапии, которой занимался этот немецкий доктор из бывших нацистов. Конечно, она оказалась достаточно умна, а вернее, ее муж оказался достаточно умным, чтобы вовремя прервать курс, так что она продолжает делать свои вазочки, которые все же продаются; она не успела сильно деградировать. Однако…, она не понравилась бы тебе сейчас. Ну, ты знаешь: чуть мельче, чуть глупее. Даже если бы ты вновь вернул ее, было бы не так, как раньше; было бы иначе. Он снова подождал. На этот раз он услышал ответ.