— Аа… вы называете меня разбойником! — крикнул он, подымая пистолет на уровень моей головы.

— Вы называете нас разбойниками?! — крикнул точно так же из-за его спины мальчик, о котором я уже раньше упоминал, и который, несомненно, был сыном капитана брига; он тоже взял со стола второй пистолет и точно так же навел его на меня.

— Застрелить его, отец?

— Нет, Пелег, погоди еще! Мы их всех перестреляем, когда придем в порт! Уведите его и наденьте кандалы, как и остальным, — приказал капитан, и меня протащили через дверь, проделанную в переборке каюты, в междупалубное помещение, где я увидел и нашего капитана, и троих наших матросов, закованных в кандалы.

— Не правда ли, какое милое обращение? — обратился ко мне капитан.

— Да, действительно! — согласился я. — Но за это я сделаю его шелковым, когда мы прибудем на место!

— А вы думаете, что мы когда-нибудь прибудем туда? — усомнился капитан, плотно сжав губы и многозначительно посмотрев на меня.

— Скажи мне, любезный, — обратился я к матросу, стоявшему над нами с пистолетом и тесаком. — Кто вы такие? Скажи правду, вы пираты?

— Я еще никогда в жизни не был пиратом, — отозвался матрос, — да и не намерен им быть; но наш шкипер говорит, что вы — пираты, он признал вас сейчас же, как вы только подошли к бригу. Вот все, что я могу сказать!

— Но если мы, действительно, пираты, и он сразу признал нас, то, значит, он сам водил дружбу с пиратами! Ведь это, кажется, ясно!

— Что ж, может оно и так, почем я знаю, — заметил матрос, — но только он наш капитан, и мы обязаны ему повиноваться!

В этот момент к нам ввели остальных трех наших людей; они сказали, что баркас совершенно очистили и все из него вынесли, провиант, запасы, паруса, словом, все решительно; затем самый баркас перевернули дном вверх и пустили на произвол волне. Все наши узелки находились теперь в капитанской каюте, его сынишка перерыл один за другим и все деньги, какие нашел там, передавал отцу. Всех их тщательно обыскали, и они слышали, как капитан сказал, что и остальных надо вызвать одного за другим наверх и обыскать точно так же. И, действительно, первым потащили меня, выворотили все карманы, — и маленький негодяй обшарил меня; когда меня отвели обратно, то потребовали для обыска нашего капитана-португальца и наших трех матросов и поступили с ними точно так же. Тогда мы стали опрашивать наших людей, сколько у них было денег в их узелках и при себе. Оказалось, что у каждого было по четыре дублона, полученных ими в Рио в счет жалования; у капитана было около 40 дублонов, а у меня — 50 золотых червонцев, так что в общей сложности нас ограбили на сумму приблизительно в 400 фунтов стерлингов, не считая нашего платья и остального имущества, которое имело также свою цену для нас: во всяком случае мое платье представляло собою несомненную ценность. Матросы, сторожившие нас и сменявшиеся каждую вахту, были вовсе не злонамеренны по отношению к нам. Одного из них я спросил, как он думает, намерен ли капитан лишить нас жизни.

— Нет, — ответил он, — мы этого не допустим. Может быть, вы и пираты, как он уверяет, хотя мы и не думаем, что это так: это на вас не похоже; но даже, если и так, все же вы останетесь живы; это мы решили; с вами будет поступлено по закону: мы не допустим, чтобы вас сперва повесили, а потом судили!

Я долго беседовал с этим человеком, который был весьма общителен. От него я узнал, что судно их называется «Трансендант», что оно идет из Виргинии в Вест-Индию, а иногда заходит и в Англию. Капитан вместе с тем и владелец этого судна, но откуда он родом и кем он был раньше, никто из них не знает; они полагают, что он из Виргинии, где у него находятся табачные плантации, которыми управляет его старший сын. Самого капитана этот матрос называл алчным негодяем, который готов пожертвовать чьей угодно человеческой жизнью, чтобы сберечь один шиллинг, и что в Джемстоуне о нем ходят странные толки.

Беседой с словоохотливым матросом я остался очень доволен, хотя бы потому, что получал уверенность в сохранении жизни, а относительно результатов дознания, по прибытии в Джемстоун я нимало не сомневался: как я упоминал раньше, у мистера Треванниона были суда, заходившие в этот порт, и я отлично помнил имена тех лиц, кому отправлялись наши грузы и с кем наша фирма поддерживала торговые сношения.

На другой день капитан брига в сопровождении своего безобразного сына подошел к нам и остановился перед нами, глядя на нас в упор. Тогда я обратился к нему.

— Вы позволили себе, милостивый государь, заковать нас в цепи, когда мы просили вас оказать нам помощь; вы ограбили нас на сумму около 400 фунтов стерлингов, когда мы соглашались уплатить вам за проезд, и захватили все остальное наше имущество. Я требую, чтобы мы все были немедленно освобождены; на мое предложение доказать вам, что я то самое лицо, за какое я себя выдаю, вы отказались выслушать мои доказательства; но я должен сказать, что я состою компаньоном торговой фирмы Треваннион в Ливерпуле, и что наши суда ведут торговлю с Джемстоуном. Мы издавна поддерживаем торговлю с фирмой Феррозер и Вилькокс, и по прибытии в Джемстоун я сумею вам это доказать и заставлю не только вернуть нам нашу собственность, но и поплатиться за ваше обхождение с нами, можете быть уверены в этом.

— Феррозер и Вилькокс! — прошептал капитан брига. — Черт бы его побрал!.. О, — добавил он, обращаясь ко мне, — вы узнали о существовании этой фирмы на одном из торговых судов, которое вы грабили; это штука нехитрая, знаем мы вас!

— Я думаю, вы сами были пиратом, если и теперь еще не пират, — крикнул я, — во всяком случае, вы — вор и негодяй; но наше время еще придет!

— Да, придет, — сказал капитан шебеки, — и помните, если вам удастся вырваться из наших рук и подкупить судей, то не удастся уйти от семи португальских ножей, знайте это!

— Да, знайте это! — поддержали в один голос своего капитана и все наши матросы-португальцы. — Мы вам этой проделки не простим!

— Я тебе говорю, отец, тут бедой пахнет, — проговорил юноша, подающий большие надежды, — лучше ты их повесь, если не хочешь, чтобы они нас закололи, как свиней. Право, на то похоже, что они не задумаются это сделать.

Я никогда не забуду дьявольского выражения лица капитана брига, после того как наши матросы произнесли свою угрозу. У него за поясом был большой пистолет, который он выхватил сгоряча.

— Так, так, отец, пристрели их! — крикнул паренек. — Сам ты всегда говорил, что «мертвецы лишнего не болтают!»

— Нет, нет! — остановил его стоявший на страже матрос, протянув вперед свой тесак. — Ни расстреливать, ни вешать мы не допустим; мы в этом все поклялись друг другу. И если они в самом деле пираты, так на то есть закон, чтобы их карать, а если нет, если они не пираты, то по какому же праву вы можете казнить их?

При этих словах капитан взглянул на матроса так, как будто хотел уложить его на месте, если бы только посмел, затем круто повернулся на каблуках и, сердито топая ногами, ушел в свою каюту. Его достойный отпрыск молча последовал за ним.

Семь дней мы провели в кандалах, когда, наконец, услышали, что марсовый матрос возвестил сверху берег, и бриг повернул в направлении берега. На ночь мы легли в дрейф, а поутру снова пошли к берегу. Перед закатом спустили якорь. Мы спросили у сторожевого матроса: «Что это, Джемстоун?» Но нам отвечали: «Нет, мы просто в устье какой-то реки; но никто не знает, почему капитан вздумал бросить здесь якорь. Хотя матросы видели на реке несколько индейских лодок, но никакого европейского поселения не видно нигде поблизости».

Все это было крайне таинственно, но поутру стало понятно. С кормы спустили крошечную шлюпку, которая едва могла вместить восемь человек, и причалили ее к борту брига, затем вывели нас одного за другим и, раздев до штанов, не оставив даже рубашки, приказали нам спуститься в шлюпку. Как только все мы оказались на шлюпке, и тяжестью наших тел шлюпка погрузилась в воду до шкафута, нам подали пару весел, и капитан крикнул сверху: