— У вас имеется какое-нибудь оборудование для ментальной проекции во время?

— Она достигается ментальными тренировками. Машин для этого у нас нет.

— А вы меня ей научите?

— Ты не сумеешь обучиться. У тебя мозг не так устроен.

Вооз подумал, что в этом могут подсобить правильные адпланты или кремниевые кости. Но если только что услышанное отвечает истине, толку с них будет мало. Времякристаллы в кармане, впрочем, казались ему более обнадеживающими. Что бы ни твердил ибисоглавец, а существование кристаллов доказывало возможность манипуляции временем физическими средствами.

— В таком случае я вынужден поблагодарить тебя за предоставленную информацию и попросить разрешения удалиться.

— Нет, ты еще не уйдешь, Иоаким Вооз. Я должен тебе кое о чем еще поведать.

Ибисоглавец шевельнулся. Голова его повернулась, словно чужак покосился на стену, и Вооз мельком увидел странное лицо в профиль; совсем как египетская птица на карте столпников.

— Позволь мне открыть, что привело сюда и тебя, и всех, кто сел на планету за последние несколько часов. Видишь ли, я очень стар. Моя раса давным-давно научилась обуздывать процессы старения. Тело мое умрет только в случае, если случайный и невосстановимый ущерб, накапливающийся на клеточном уровне, превзойдет смертельное значение — разумеется, когда-нибудь это случится. Прожив так долго, начинаешь обзаводиться особыми привычками, просто чтобы не скучать. Моя область интересов — ксенопсихология. Наша беспокойная планета блуждает по Галактике, а я занимаюсь изучением ментальных характеристик различных видов, с которыми мы вступаем в контакт время от времени. Это, следует отметить, мое личное увлечение. У друзей и коллег моих (с некоторыми ты только что повстречался) свои интересы...

— Но вернемся к делу, Иоаким Вооз. Мы уже некоторое время странствуем в этом звездном скоплении — достаточно долго, чтобы я обратил внимание на особое психологическое качество вашего вида. Я называю эту странную черту навязчивой одержимостью. Никогда еще не встречал я расы, разумы представителей которой столь склонны подчиняться желанию или идее. Я испытываю к вам значительный интерес.

— И я решил собрать несколько представительных экземпляров для исследований. Обычные образцы мне без надобности; я желал получить тех, в ком сильно навязчивое стремление. Я устроил мухоловку. Ты знаешь, что такое мухоловка? На ваших мирах водятся неприятные насекомые, и вы устраиваете ловушку для них — с чем-нибудь липким и сладким. Сладкий аромат привлекает их, а липкое вещество не дает улететь. Мухи не могут устоять перед соблазном и обречены угодить в ловушку. Видишь, маленькая муха, как я поймал вас всех? Вы все так или иначе одержимы — жаждой наживы, жаждой обладания, иными, более интересными пристрастиями... и странствующая планета Мейрджайн стала непреодолимой приманкой для всех вас! Эта уловка, кстати, удобна для очистки вашего общества от нежелательных индивидов — понимаешь ли, среди разумных видов преступность явление необычное. Мои личные мотивы, однако, не сводятся к альтруизму. Теперь у меня есть достаточное количество образцов приемлемого качества для исследований.

— Значит, эти люди... до сих пор живы?

— Живы и в полном сознании. Но сознание работает в непривычном для них режиме. Что еще вы делаете с мухами? Бьете мухобойкой. Так поступил я с теми, кто прилетел сюда искать смерти. Я остановил их сознание в моменте времени. Они живут ныне безвременно, переживают единственное мгновение, продумывают последнюю мысль, испытывают последнее чувство, видят то, что произошло в этот последний миг. Вашему племени такой режим работы сознания может показаться странным. Я же, разумеется, использую его лишь для удобства хранения.

— А почему их тела такие жесткие?

— Их тела продолжают существовать, хотя сознание заперто в прошлом. Они жесткие, поскольку электрические силы межмолекулярного взаимодействия теперь неспособны к изменению.

— Но со мной не сработало, ведь так?

— Нет. Твой корабль спас тебя. Это примечательное явление. И ты, ты сам — наиболее интересный образец, Иоаким Вооз. Вот почему я тебя сюда привел. Разумы остальных, в сущности, одержимы ничтожными проблемами. Но ты! Ты поставил себе задачей изменить само время, отменить существование всей Вселенной, если потребуется. Мыслима ли более грандиозная одержимость? Ты вознамерился сразиться с Геркулесом, сделать подножку Атланту, пересилить Мать Кали, вызвать на поединок Иисуса, совладать с Йалдаваофом...

Среди этих смутно знакомых имен лишь Атлант и Геркулес что-то говорили Воозу. То были древние, грубые версии образа силы природы у столпников.

— Подозреваю, — кисло проговорил Вооз, — ты собираешься заявить, что это невозможно.

— А могло ли оно в принципе стать возможным? В конце концов, бактерия способна сразить человека. Однако для этого ей требуется неограниченно умножиться, а Иоаким Вооз только один. К тому же между бактерией и человеком почти нет разницы, если сравнивать со всею природой. И вот еще что ты должен понять, Иоаким Вооз. Даже боги, о которых я упомянул, бессильны что-либо изменить. Они бессильны, потому что их нет. Существует лишь сила природы и, в качестве последнего прибежища, непроявленное состояние сознания в промежутках между проявлениями мира. Однако даже это надличностное сознание не может ничего изменить или просто решиться что-нибудь изменить. Реальный мир время от времени становится латентным, а в целом неизменен. Как видишь, в безумии своем взыскуешь ты абсолютно невозможного.

— И тем не менее, Иоаким Вооз, путь к исполнению твоего желания есть.

Узкий изогнутый клюв, почти неподвижный в продолжение всей беседы, накренился, будто в раздумьях. Вооз обнаружил, что лишился дара речи от нарастающего внутри напряжения. И спустя время ибисоголовый чужак заговорил:

— Представь себе следующую ситуацию. Ты идешь по улице в одном из ваших городов. Улица разветвляется, от нее отходят дороги как влево, так и вправо. Оба маршрута приведут тебя на космодром, где припаркован твой корабль. Оба пути отнимут примерно одинаковое время. Всегда в этот момент, в течение всей вечности, ты выбираешь левый маршрут. А можешь ли ты вместо этого повернуть направо?

— Совершается только необходимое, — признал Вооз. — Я это знаю.

— Но разве ты никогда не пробовал заставить себя хоть в самой малости совершить нечто ?

— Конечно! — воскликнул Вооз, знакомый с этим тщетным и неприятным упражнением. По его лицу проскочила недовольная гримаса. — Нельзя же знать наперед! Никто не может запомнить свои будущие действия!

— Это так. Ты не в состоянии вспомнить, как жил прежде. Ты не знаешь, что должно случиться. А что не можешь вспомнить, не в состоянии изменить. Возможно, тебе легче было бы что-то изменить, если бы ты помнил; кто знает? Но ты не можешь, а раз не можешь, то обращаешься к науке, к механическим устройствам, которые бы изменили для тебя ход времени. Так ты ничего не добьешься, Иоаким Вооз. Никакому неодушевленному прибору не по силам это для тебя сделать. Ты обязан сделать это сам. Ты — таким, каков ты есть — не сможешь. Надличностное сознание, стерегущее в ночи мира, также не сможет. Если это вообще возможно, то совершить его в состоянии лишь новая форма сознания, личная, обитающая в живом существе, и вместе с тем наделенная памятью. Такое сознание будет более интенсивным, нежели абстрактное сознание, из коего изначально произошел мир. Оно сможет действовать иначе.

— Ладно, это все очень хорошо, — проворчал Вооз, обдумывая услышанное. — Но у меня нет этого твоего нового сознания. И хотя я прошел ментальную подготовку, я никогда о нем прежде не слышал.

— Конечно, нет. Существуй оно, мир бы не повторялся от фазы к фазе с такой идеальной точностью. Но ты можешь его обрести, Иоаким Вооз... если ты достаточно смел.

— Я достаточно смел, — без колебаний ответил Вооз. — Расскажи мне, как.