— Тем не менее мы обязаны со всемерным вниманием отнестись к поразительному факту: этот кораблеводец, Иоаким Вооз, скорее всего уже обладает уникально новым ментальным качеством, способным привести его к успеху в этом направлении. Неопределенность природы, вполне вероятно, уже выдала себя.

Эта более деловитая ремарка принадлежала человеку с воротничком главы отдела систематизации исследований департамента науки. Вероятно, директор Хеврон был его сторонником, поскольку свой черед кивнул и добавил:

— Вы правы, здесь что-то несомненно интересное. Мы, разумеется, уже знаем, как беглец достиг нынешних своих амбиций. Они стали следствием весьма необычного переживания, случайной комбинации функций кремниевого скелета и сенсорной регистрации болевых импульсов. Надо полагать, эта случайность и внесла диссонанс неопределенности в ход событий, если таковой существует в природе... — Он резко развернулся к безмолвному до тех пор человеку в серой униформе, крепкого сложения, но с заметным брюшком. — Какова предельная боль, которую способен испытать человек? Известна ли ее мера?

Он обращался к директору службы очистки сыскного ведомства; эта ветвь департамента полиции сильнее прочих была завязана на почти невыполнимую задачу соблюдения политических законов всея эконосферы. На миг шеф полиции принял смущенный вид, но тут же спохватился и выпятил губу в зловещей полуусмешке.

— Разумеется, этому вопросу было уделено определенное внимание, — начал полицейский внушительным баритоном. — Неизменная проблема в том, что, продолжая наращивать уровни болевых ощущений, становится все труднее удерживать субъекта в сознании. Таким образом, абсолютный болевой порог нами так и не достигнут, хотя это утверждение может показаться вам странным. Глюк кремниевого скелета, вероятно, позволяет обойти это ограничение. Я прослежу, чтобы его исследовали.

— Пожалуйста, не надо, — сказал Хеврон вежливо, но непреклонно. — По крайней мере, не сейчас. Пока мы не разберемся с этим делом. Хватит с нас одного Иоакима Вооза, не нужно, чтобы вокруг еще такие же шлялись.

В продолжение совещания Хеврон время от времени искоса поглядывал на Мадриго, словно приглашая его присоединиться к дискуссии. Теперь Мадриго поднялся, нарушив тем самым протокол — все приглашенные консультанты обязаны были сидеть на полу.

— Позвольте мне отрекомендоваться, — молвил он, кутаясь в мантию. — Мне известно о субъекте, которым вы интересуетесь, больше, чем кому бы то ни было другому. Я был его наставником на Аврелии.

Он помолчал, обводя собравшихся холодным взором.

— Прежде всего замечу, что любой столпник, получивший достаточную подготовку, расценит ваше здешнее собрание и все высказанные на нем гипотезы относительно потенциального нарушения законов природы как совершеннейший идиотизм. Именно такого поведения и стоит ожидать от адептов чистой науки. Они загипнотизированы своими счетными способностями, теряются в слепых ответвлениях логического лабиринта, утрачивают чувство меры. Они забывают также, что их наука зиждется на глубинном философском фундаменте. С точки зрения подлинной философии изменить предопределенное во времени не представляется возможным. Категорически. Что бы ни произошло, следующий цикл Вселенной полностью повторит предшествующий.

— Насчет Иоакима Вооза я вынужден сообщить, что разум его оказался помрачен пережитыми мытарствами, и теперь даже я бессилен ему помочь. Уверен, что он полностью обезумел и не имеет никаких шансов исцелиться. Не пристало правительственным чиновникам всерьез обсуждать его горячечный бред.

Когда Мадриго замолчал, поначалу воцарилась тишина, но тут же ее нарушило бурное обсуждение. Один из министров эконосферы поднял руку, и шум прекратился.

Он посовещался с двумя коллегами; остальные не смогли разобрать, о чем. Затем развернулся к залу.

— Это собрание проводится по той причине, что создалась ситуация угрозы структуре времени, — сказал он холодно, — и, следовательно, существованию самой эконосферы. Мы приказываем найти и уничтожить Иоакима Вооза. Столпника же, — он окинул Мадриго недружелюбным взглядом, — следует задержать до тех пор, пока эта задача не будет выполнена, на случай, если нам потребуется его содействие.

Услышав, что его намереваются поместить под стражу, Мадриго понял основную причину такого решения: не дать ему предупредить Вооза, даром что стирания памяти было бы вполне достаточно. Чиновники эконосферы зачастую придерживались неоправданно высокого мнения о ментальных способностях столпников.

Он наблюдал, как заканчивается совещание, и отметил хищный блеск в глазах начальника полиции, предчувствующего охоту. Хотя и этот человек спустя несколько минут должен был забыть, почему объявленный в розыск представляет угрозу обществу.

— Красиво, — сказала Мэйси.

Вооз разложил на столике карты столпников. Мэйси лениво перебирала их и как раз дошла до двадцатой карты Старшего Аркана. Откровение. Вуаль, закрывавшая прежде пространство между столпами Иоакимом и Воозом на карте Жрицы, отдернулась и повисла на краю карты, явив странную сцену. Мифическая получеловеческая фигура с огромными подрезанными крыльями, неуверенно развернув их так, что они наполовину раскинулись по спине, парила в горизонтальной позе над неразличимым ландшафтом. Ангел, как называлось это создание, подносил к губам длинную тонкую трубу, которая и сама словно бы уходила в бесконечность над этой местностью. Вероятно, труба издавала громоподобный звук, такой силы, что группу людей, беспомощно воздевших руки на ее пути, буквально разносило в стороны.

Растворение, таков был смысл карты: на языке метафор она описывала момент, когда Вселенная в огненном коллапсе встречает свой конец. Столпы ее существования падут друг на друга, и начнутся долгие зоны латентной, непроявленной фазы цикла.

Едва уловимое движение корабля прекратилось. Судно завершило недолгое перемещение по космодрому и вкатилось в подземный ангар. Вооз прибег к такой предосторожности, чтобы его раньше времени не обнаружили власть предержащие.

Он посмотрел на Мэйси со своей кушетки, через столик. Они провели вместе немногим более года, укрываясь в космосе или на мирах окраины от полиции, которая, не сомневался он, гонится за ним. Она вышла из темпоральной заморозки на расстоянии ровно десяти световых часов от Мейрджайна, а когда к ней вернулся дар речи, Мэйси рассказала, каково это — быть уловленной в одном моменте времени, но подчеркнула, что такое переживание доступно лишь отдаленному описанию, через грубую аналогию с хронаксией — растяжением субъективного времени у скелетоида, мужчины или женщины. На нее это произвело такой эффект, что глаза Мэйси еще несколько дней оставались затуманенными и отстраненными.

Ему бы стоило с ней расстаться, но он не мог. Он чувствовал, что она еще не вполне избавилась от мыслей о самоубийстве, да и обязательства столпника продолжали над ним довлеть. Он остановился на курсе ментальной терапии, который так умело применили к нему самому в его бытность мальчишкой в Тете, и о методиках которого он впоследствии обрел определенное представление.

Странное дело, чтобы человек, настолько склонный к самоуничтожению, озаботился устранить это чувство в другом. Мэйси, конечно, понятия не имела, что с ней делают. Практики столпников не отличались подобным формализмом. Она понимала только, что беседует с Воозом по душам, а ее отношение к себе самой потихоньку меняется к лучшему.

За этот год они близко узнали друг друга. Вооз, у которого язык малость развязался после признания Тару Ромри, а также от конфиденциальности их новых взаимоотношений терапевта и пациентки, даже открыл Мэйси истинный смысл своей миссии.

Она увлеченно слушала, не выказывая ни критики, ни осмеяния, чего он ожидал бы от многих.