— Но что на это скажет твой наставник? — спросила Мэйси наконец.

— Мадриго? — поморщился Вооз. — Он полагает, я пал жертвой кахексии. Он не может признать, что мои попытки небессмысленны.

— Кахексии?

— Умственного расстройства. Плохо настроенного состояния ума. Когда столпники употребляют этот термин, значит, психическая болезнь весьма серьезна.

— А ты не думаешь, что она у тебя присутствует?

— Разумеется, присутствует. Ошибочно полагать, однако, что она зиждется на безумии. О да, все остальные случаи кахексии производны от безумия. Но не мой. Мой — основан на реальности. Реальности более глубокой, чем определяющая обычное здоровье. Даже Мадриго не в состоянии это осознать.

Он вздохнул, ненадолго припомнив их беседу, и поднялся.

— Пора мне отлучиться на поиски друзей, Мэйси. А ты, если хочешь, сходи в город. Или оставайся здесь. У тебя ведь свой ключ есть.

Она кивнула и продолжила перебирать колоду. Вооз поколебался. Он бы предпочел забрать карты себе: он всегда их при себе держал, если мог. Но решил, что это было бы невежливо. Он сошел с корабля, поднялся в лифте на поверхность и осторожно выбрался на улицу.

Он задумался, нельзя ли было на Мейрджайне провернуть всю затею удачнее, но пришел к выводу, что никакого этического способа это сделать, не засветившись перед властями, не имелось. Поскольку теперь он почти наверняка в розыске (хотя и не слышал, чтобы его официально объявили беглецом), необходимость держаться вблизи своего корабля превратилась в решительное неудобство. В общем-то именно по этой причине он почти год тянул, рыскал по окраинам эконосферы, и лишь затем счел, что теперь будет сравнительно безопасно явиться на Катундру, планету Центральной Клики, где находились институты правительства (хотя и лишь несколько из них): центр наук и образования, обитель злодеев более изощренных и омерзительных, чем могли себе вообразить обитатели окраинных слаборазвитых планет.

Мэйси, по его предположению, скучать тут не должна была. Заходя в другие порты, он время от времени поглядывал на ее эротические увеселения, когда обозревал корабль, с позиции невольного вуайера.

Однажды она более или менее решительно предложила ему себя, но он вынужденно отказался. Много лет назад, отключив скелетные функции, он подавил в себе и сексуальное влечение.

Он глубоко вздохнул. Наконец-то он на Катундре, в городе Катундра (на всех мирах Клики столица планеты носила название, идентичное самому миру). Здесь, в дозволенном кораблем радиусе десяти миль свободы, живет человек, который ждал его все эти годы.

Он некоторое время прогуливался по сияющим улицам, приказав кораблю проверить, нет ли за ним хвоста. Он был в потрепанном скафомоде, выдававшем гостя из внешнего мира, и на него непрерывно изливались потоки рекламы и приглашений посетить места, которые, по мнению распространителей, заинтересовали бы туриста; все эти объявления он бесцеремонно отметал. Наконец, удовлетворившись рекогносцировкой, он вошел в транспортное агентство. Предметом гордости жителей Катундры служила суперсовременная транспортная система, работавшая по адаптированному от межзвездных двигателей принципу мгновенного перемещения; ему нужно было только дождаться своей очереди перед одной из множества будок, набрать номер и войти. Дверь с шипением затворилась за ним, запечатав отделанный керамическими плитками куб. Его подхватило сложное поле однонаправленных электростатических сил, которые едва уловимо разделили друг от друга в каждом атоме его тела положительные и отрицательные заряды. Затем включились более мощные односторонние силы, воздействуя на эти заряды, и Вооз понесся по керамическому туннелю. Он пролетел около тридцати промежуточных будок, и пока его маршрутизировали к пункту назначения, скорость его прибывала и убывала так, чтобы миллионы других, проходивших одновременно с Воозом через те же транспортные точки, не врезались в него. Разумеется, Вооз не осознавал происходящего. Весь процесс, включая круговое перемещение примерно на десять миль, уложился в стандартный интервал — одну двадцатую секунды. Он осознал только, что свет снова зажегся, а номер на стене камеры внезапно изменился. Он вышел наружу и оказался в доме Абана Эбарака.

На миг Вооза охватила дезориентация; транспортная система была превосходна, и это ощущение имело специфичную для него природу. Пока Вооза несло через поля ускорителей, корабельные лучи не могли осуществлять интегративных функций, хотя и продолжали отслеживать его перемещения. Застрянь Вооз в системе даже на несколько минут, он бы наверняка погиб.

Он стоял в небольшом вестибюле. По одну сторону имелось широкое окно (Вооз знал, что оно настоящее, а не дисплейное), из которого открывался захватывающий вид на джунгли небоскребов Катундры; квартира Эбарака находилась на высоте около полумили над землей в жилом блоке. Самого Эбарака нигде не было видно, хотя Вооз получил сигнал подтверждения, прежде чем войти в будку. На самом деле ученый ожидал его визита уже несколько дней.

Помедлив и придя в себя после перемещения, Вооз шагнул к двери и открыл ее. За дверью оказался аккуратный кабинет. Эбарак сидел над экраном ридера. Он поднял взгляд на гостя. Ученый был невысок и опрятен, с бледным лицом и изящным носом, а мягкие синие глаза его, когда Эбарак на кого-нибудь или что-нибудь внимательно смотрел, словно бы становились тверже кремня.

— А, привет, Иоаким. Извини, что я не вышел тебя встретить. Я тут как раз кое-что читаю. У меня память малость заржавела, ты же знаешь.

Как и многие ученые, Эбарак до сих пор не доверял адплантам, полагая, что те расхолаживают интеллект. У него не было ни одного модуля памяти, а калькулятор он адплантировал только стандартный. Вооз увидел, что текст на экране ридера — из эконосферного Индекса запрещенных книг: О случаях релятивистского обращения событий Уитлоу. В этой работе обсуждался способ кажущегося обращения времени — незначительного, мелкомасштабного, — без нарушения законов относительности.

Ученый поднялся и выключил ридер. Губы Эбарака сжались в тонкую полоску.

— Ты принес их?

— Да. — Вооз вынул из кармана скафомода мешочек. Передал Эбараку; тот развязал шнурок и высыпал на ладонь несколько кристаллов.

— Как непримечательно они выглядят, — пробормотал он. — Не так ли?

Положив мешочек на стол, он зажал между большим и указательным пальцами камень и стал внимательно вглядываться в него. Спустя миг, покрутив камень от грани к грани, Эбарак различил небольшую сценку. Он увидел самого себя в своей лаборатории. Он вкладывал предмет размером с этот самый камень в инструмент с длинной сверкающей трубкой на конце.

Он улыбнулся. Это было его собственное будущее, удаленное на несколько минут.

Он не в первый раз сталкивался с такими камнями. Ранее ему удалось провести беглое исследование двух образцов, привезенных из первой экспедиции на Мейрджайн, но затем министерство науки, где Эбарак тогда работал, в панике свернуло все эксперименты по проекту и конфисковало кристаллы. Он полагал, что камни были уничтожены.

— Спасибо, — произнес он с чувством. — Спасибо тебе.

— Когда я тебя снова увижу?

— Позвони через несколько дней. А теперь лучше уходи. Мне нужно поработать.

— Да, конечно.

Вооз неохотно, нерешительно развернулся уходить. Он был не против остаться, понаблюдать и поассистировать товарищу по заговору, но понимал, что Эбарак не желает его присутствия, а кроме того, чем дольше он здесь останется, тем большую опасность навлечет на ученого.

Он набрал номер транспортного агентства, откуда прибыл, и вернулся на улицу, испытывая некоторую дезориентацию. Снова побродил в толпе. Зашел в ресторан, сел и принялся наблюдать за людьми через прозрачную витрину. По опыту предшествующего визита, когда он искал содействия Абана Эбарака и в конечном счете заручился им, Воозу было известно, что Катундра — место преувеличенных маньеризмов. Люди, встречаясь на улице, приветствовали друг друга с напускной обходительностью и сложно жестикулировали. И значит, отметил для себя Вооз, сдержанная деловитость Эбарака сразу выделяет его из толпы.